Страница 15 из 43
— Что, сама? Выкопалась и приперлась, - здравствуй, не ждал?
— Точно! — он обернулся, засмеялся, и его лицо озарилось едва ли не детской радостью. — Своим глазам не поверил. Столько лет готов был убить каждого, кто при мне произнесет слово “надежда”, честное слово, убил бы, пока она сама не пришла.
Я таращилась на него во все глаза.
— Опять что-то не так? — выражение лица стало снисходительным и сочувствующим.
— Да. Но это, наверное, потому, что ты особенный. Сплошное беззаконие.
— Я ваш кодекс не читал.
— Незнание закона не освобождает… — но тут я развела руками, — хотя, тебя, кажется, как раз освобождает. Ладно, раз вопрос решен кем-то другим, можно уходить.
И это называется моей задачей? Что мне нужно было объяснять этому путешественнику, когда он, судя по фактам, понимал больше и объяснений не требовал. А если бы и потребовал, в его случае я была бессильна.
Мы вышли снова на тропинку, но Гарольд это прекрасное место не захотел оставлять так сразу:
— Чудесный вид, отменная погода. Кладбище надежд, - звучит банально, но смысл грустный. Давай просто так пройдемся, пока еще какая-нибудь ожившая метафора не всплыла.
— Не только, — машинально сказала я, и прикусила язык.
— Еще веры, любви, прощения, всего светлого и хорошего, что есть в человеке, без тени иронии.
Не потому ли его могила оказалась разрыта не им, что зарыта она была не здесь? Не в мире же сов его надежда скончалась и упокоилась. Да и не мне было судить о том, какие склепы возводят могильщики чужой и страшной империи наркозависимых.
— Люди сов приходят сюда не только с целью вдохнуть жизнь в утраченное. Еще здесь хоронят трупы убитых недругов, так глубоко, как только могут. Лично моей надежды здесь никогда не было, даже когда она засыпала летаргическим сном, я не верила, что она умерла и предавать земле ее никому не давала. За то я умертвила тирана. Приволокла сюда, выгрызла ему тоннель в забвение, и даже надгробия не воздвигла.
— Что за монстр?
— Один-единственный маленький вопрос. Пока человек сов не перестанет его себе задавать, он связан по рукам и ногам, как пленник. Плакать, кусать себе руки, лезть на стену и спрашивать или у Бога, или у пустоты, - “За что?”
Тут я заржала, не засмеялась даже, а именно заржала, будто я чертик в коробочке, а некто на кнопочку нажал, и крышечка открылась. Никогда не могла спокойно об этом думать, а говорить тем более, оттого и вырвался хохот, что когда я остановилась, мне стало стыдно.
— Нельзя не посмеяться, — я попыталась оправдаться, насколько умела, — когда находишь ответ… Кто виноват, что ты родился инвалидом? А никто. За что? А просто так.
Вы поедете на бал?
Как Георг выяснил утром с помощью осторожных расспросов дома и во дворе, - его никто не хватился. Ребята сказали, что они вместе с ним ушли со стройки, когда совсем стемнело, а родители даже не поругали его, что гулял допоздна, тем более что они решили, что он никуда не уходил в город, а заигрался со знакомыми мальчишками. Пришел домой уставший, и сразу лег спать.
Новый день для него начался очень радужно. Папа и мама выходные, погода теплая и ясная, о школе и школьных занятиях на дому решили не вспоминать, а подумать об этом после летних каникул. Впереди был еще весь май и три месяца лета, предвещавших для Георга легкость и безмятежность.
Все ему было понятно про себя. Ничего никуда не делось, - ни болезненность, ни одышка, ни ощущения собственного бессилия, - единственное, что давало ему дышать воздухом радости это стянутое ремешком плечо. Георг, как ему представлялось, не видел свой прежний королевский мир целую вечность, и ее он провел на кладбище. Не было здесь на нем ни воинского костюма, ни кинжала, а кожей все равно продолжал ощущать, как прикреплены к нему на левую руку ножны с близкой надеждой. С его первым настоящим оружием.
— Сынок, — мама за обедом протянула ему открытку, — вчера к нам в почтовый ящик кинули приглашение, но я не знала, говорить тебе или нет. Захочешь ли ты пойти?
— Если захочешь, мы сможем как раз отвести тебя, у нас полный выходной, а потом забрать, — поддержал папа.
Георг отнес пустую тарелку из под супа в раковину, и только потом прочитал, что было написано в открытке.
— Благотворительный бал для детей-инвалидов?
— Да.
Мальчишка не совсем понял, почему они не хотели говорить ему об этом, и не совсем понял, почему сейчас у обоих было странное, похожее на виноватое, выражение лица.
— А что там будет?
— Наверное, какое-нибудь представление. Это власти города устраивают, ради показа своей заботы о всех… ну, что они не о ком из своих граждан не забывают.
— Подарки раздавать будут?
— Будут, — буркнул отец, — пакеты с карамельками и плиткой шоколада. Это мы тебе и так купим.
— Я хочу пойти.
Он скорчил наивную мордочку, проявив интерес, но на самом деле дело было не в подарках. Ему захотелось поддержать свое настроение праздника настоящим праздником, где будет много веселой музыки, спектаклей, конкурсов и викторин. Как проводились подобные мероприятия у них в школе. Тогда было весело, шумно, и время летело там вообще незаметно.
К четырем часам дня они вдвоем с отцом пошли к дворцу детского творчества. Он был недалеко, и Георг настоял на пешей прогулке, все больше и больше уверяя себя, что эта дистанция ему по плечу.
Нарядный, в школьном костюме-двойке, с аккуратным черным галстучком, он топал по тротуару и во всех попадавшихся витринах разглядывал свое полупрозрачное отражение. А город жил своей весенней жизнью, даже не замечая, как по улицам шел свергнутый король, но настоящий воин. Не видели. Кто-то подстригал подросшие кусты, кто-то кормил голубей и воробьев, усеивая асфальт семечками, кто-то стоял на пыльных загазованных остановках и ждал своего транспорта. Прохожие их обгоняли, торопясь по своим делам, - с сумками, с плеером и наушниками, с журналом, читая его прямо на ходу, со стаканом газировки, за разговором, задумавшись, засмотревшись. И никто не знал про него и про его жизнь.
Рабочий, поливавший газон из шланга, на секунду для Георга создал радугу.
И только подходя по просторной площади к крыльцу здания, мальчишка стал предчувствовать, что этот бал не будет похожим на школьный. На крыльцо по эспандеру катили коляску, в которой сидел подросток, наверное, лет шестнадцати уже, почти взрослый. А в фойе, около пустых раздевалок, когда отец выяснял куда идти, Георг увидел другого ребенка, но уже помладше себя, со странным отрешенным лицом.
Наверху, со стороны большой лестницы, слышалась заводная музыка с трелями, как у начинающейся сказки по телевизору. Папа похлопал его по плечу, заставив отвлечься от разглядывания ребенка, и присел рядом с ним:
— На, держи открытку. Найти легко, - на втором этаже большой зал, отдашь приглашение на входе и все. Мне сказали это часа на два, но я приду пораньше и буду тебя ждать здесь, договорились?
— Угу, — он кивнул, втайне захотев уйти обратно домой вместе с папой.
При подходе к дверям, он услышал еще противный звук микрофона. Ничего в голосе говорящего не было, но вот то, что выдавали огромные колонки, было таким электрическим, что резало слух.
— Ребята! Сегодня мы… — воскликнула молодая женщина в клоунском кепи и нарисованными веснушками, начиная рассказывать о том, “Как здорово, что сегодня мы все здесь”.
Георг застрял в дверях, отдав приглашение тетке, которая отметила его в толстой тетради и умудрилась хорошо пошутить: молодец, что не забыл, а то тут охотников до гуманитарных коробочек много, поперек больных лезут.
Женщина в кепи продолжала надрываться, проявляя свою ненастоящую, слишком даже деланную радость и задор, а он стал осматриваться. Детей было много, и с некоторыми разрешали проходить взрослым. Георг скользил взглядом по плотному кольцу вокруг центральной сцены, и вздрагивал.