Страница 10 из 12
Так и я с трудом могу отделаться при воспоминании горящего леса от войны. Мне тоже кажется, будто это с ней связано, что это было признаком войны. Еще из картин запало в мою душу. В это время мне пришлось ехать в пустом вагоне. Вошел пожилой господин, очень прилично одетый, долго смотрел в окно на горящие леса и вдруг мне говорит: – Как-то еще пройдет солнечное затмение. – Очень удивленный, я говорю ему, что это не связано с человеком. – Как не связано! – воскликнул он, – когда же солнечное затмение проходило без войны? Вы, должно быть, неверующий? – Что ему было на это ответить, спорить я не стал и покорно его слушал. И он мне долго говорил о последних признаках конца мира, как люди перед самым концом летать будут. На одной станции, погруженной в сизую дымку горящего леса, он ушел и потом в пустом вагоне он представлялся мне лешим человеком, переносимым из леса в лес этими пожарами[147].
Упомянутое затмение солнца, увековеченное на двух картинах А.М. Васнецова, в «Охранной грамоте» Пастернака (ч. III, гл. 7)[148], в грандиозном «Затмении» Лозина-Лозинского («Но в час безумия и всенародных бедствий, / Как грусть прозрения и знаменье последствий, / На землю падают с небес напоминанья…») и т. д., произошло 8 августа – но, поскольку газеты широко объявляли о нем заранее, получило своеобразный статус отсроченного предвестия: этим объясняется аберрация тех мемуаристов, которые описывают его в ряду предвоенных знамений[149]. В обстановке начавшейся войны провинциальной прессе приходилось загодя прилагать усилия, чтобы затмение (некстати названное «русским», так как его полоса проходила по западным губерниям России, Крыму и Армении) не порождало пораженческих настроений[150], а таврический губернатор Н.Н. Лавриновский распорядился расклеить на улицах Феодосии, куда съехались наблюдать затмение ученые со всего мира[151], специальное объявление: «Предупреждаю, что затмение есть явление обычное и отнюдь не должно быть истолковано как предзнаменование каких-либо чрезвычайных событий в связи с наступившими военными временами»[152].
Среди других астрономических явлений тех месяцев – обильные метеорные дожди («они пересекали небо во всех направлениях, катились огненным потоком и невольно наводили на мысль о „знамении небесном“»)[153] и комета Делавана, «la comète de la guerre», которую Пяст и Кульбин высматривали в сентябрьском небе Куоккалы[154]. Природа и ее хроникеры словно бы методично воспроизводят список казней египетских: перед войной Кавказ, Бессарабия и Украина жестоко пострадали от ураганов[155] и от небывалого нашествия мышей[156], над Петербургской губернией пронеслись тучи стрекоз[157], в Житомире выпал кровавый дождь[158]. Но, безусловно, главным элементом в мифологии военных предвестий стали горящие леса, и «Обезьяна» Ходасевича – по слову В.В. Вейдле, «лучший памятник тому июлю, началу войны, через пять лет белыми стихами ему воздвигнутый»[159] – недаром начинается и заканчивается ими.
Необычно теплая погода, наблюдавшаяся с первых недель 1914 года (в феврале температура побила сорокалетний рекорд), весной вызвала наводнения, а к лету – тяжелейшую засуху. По всей России устраивались крестьянские молебны о дожде: там, где закоренелый горожанин А.В. Чаянов любуется архаической атмосферой («Нравы и обычаи жителей здешних, уклад их жизни еще не вышли из XVII века. Каждую неделю здесь проходят чудотворные иконы, звон колокольный почти не смолкает, а лесные пожары застлали все какой-то сказочной лазоревой дымкой»[160]), более проницательный Есенин улавливает отчаяние («Заглушила засýха засевки, / Сохнет рожь, и не всходят овсы. / На молебен с хоругвями девки / Потащились в комлях полосы…»). К концу июня лесные и торфяные пожары обратились в национальное бедствие, охватившее огромную территорию от балтийских губерний до Дальнего Востока – впрочем, так же, пусть и в заметно меньших масштабах, обстояло дело и в 1911, и в 1912 годах[161]. 2 июля Горький писал сыну из поселка Мустамяки на Карельском перешейке:
Лето – отвратительное, дикая жара, в двадцати губерниях – лесные пожары. Недавно был лесной пожар в трех верстах от деревни, где я живу, выгорело 5 тысяч десятин, целую неделю стоял густой дым, дышать нечем. А около станции – за 6 верст от дома, где я живу, – и сейчас горит торфяное болото.
В Шлиссельбуржском уезде пожар так разыгрался, что возникло опасение, как бы не взорвались пороховые заводы и пироксилиновый, – случись это – Петербург разрушило бы взрывом. Посылали гасить пожар два батальона сапер да 800 рабочих, – в общем это около трех тысяч человек, они работали четверо суток почти по двадцать часов в сутки, прорубили три просеки шириною в 6 сажен и длиной – в общем – до 30 верст, а по просекам – канавы в четыре аршина глубиной – гигантский труд! Много людей было ушиблено падавшими деревьями, несколько – убито.
От этих пожаров страна несет миллионные убытки, в текущем году убытки будут особенно велики. Западная Европа незнакома с такими бедствиями, а у нас они – ежегодно.
Тяжело жить на Руси, дорогой мой сынище, очень тяжело! Все как-то дико, непривычно, многое я забыл[162] и теперь грустно удивляюсь, очень уж нелепо, жестоко[163].
Газеты «полны ужасов пожаров»[164], приучают читателей к слову антициклон, интервьюируют астрономов на предмет отсутствия пятен на Солнце и единодушно возмущаются бездействием властей; «Биржевые ведомости», не ограничиваясь хроникой, печатают цикл репортажей Иеронима Ясинского из охваченной огнем Псковской губернии[165]. В рассказе «Давно прошедшее», опубликованном 20 ноября 1914 года в газете «Новь» и, согласно гипотезе В.В. Тренина и Н.И. Харджиева, принадлежащем перу Маяковского, летние сводки о пожарах прозрачно ассоциируются с подступающим «пожаром войны»: «Смешное лето. В кафе просиживали долго. ‹…› В кафе ужасно много газет. Знаешь наверное, что начало гореть. Да, горит. Сначала торфяные, потом кустарник. Затем хвойные леса пошли гореть. ‹…› Кстати, о газетах. Приходили они в кафе, как всегда. Аккуратные, гладко выбритые, белые, а тронешь пальцем – сырые. И дым. Да. Пахнут дымом. Ну зачем им еще душиться дымом? Ведь и без того, размахивая пухлыми руками, орут: „Горит! горит! горит!“»[166] Действительно, к набатной анафоре «горит… горит… горит…» газетные публицисты прибегали постоянно: в этом пункте риторика председателя петербургского отделения Союза русского народа С.А. Володимерова в «Земщине» (2 июля: «Вся Русь окутана дымом. ‹…› Горят не только леса, горят торфяные луга и болота, горит сама земля, горят повсюду деревни, выгорают целыми селами по несколько сот дворов») неотличима от риторики эсера Питирима Сорокина в вологодском «Эхе» (11 июля: «Горит Россия. Горят леса, торфяники, горят деревни, горят села. ‹…› Не символ ли это нашей родины..?»)[167].
147
Там же. С. 317–318; запись от 19 августа 1916 года.
148
О мотиве знамения в этой главке см.: Флейшман Л. Пастернак в двадцатые годы. СПб., 2003. С. 310; Лекманов О.А., Сергеева-Клятис А.Ю. «Агитпрофсожеский лубок»: Из реального комментария к Пастернаку [2010] // Лекманов О.А. Поэты и газеты: Очерки. М., 2013. С. 332–334.
149
См., например, в воспоминаниях о Блоке (1936) Е.Ю. Кузьминой-Караваевой, по обыкновению проводившей лето 1914 года в Анапе: «А летом было затмение солнца. От него осталось только пепельно-серебристое кольцо. Запылали небывалые зори, – не только на востоке и на западе, – весь горизонт загорелся зарею. Выступили на пепельно-зеленом небе бледные звезды. Скот во дворе затревожился, – коровы замычали, собаки залаяли, стал кричать петух, курицы забрались на насесты спать. Пеплом было овеяно все. Потом события, о которых все знают, – мобилизация, война» (Мать Мария [Скобцова; Кузьмина-Караваева Е.Ю.]. Встречи с Блоком: Воспоминания. Проза. Письма и записные книжки / Сост. Т.В. Викторова, Н.А. Струве; науч. ред. и вступ. ст. Н.В. Ликвинцевой. М.; Париж, 2012. С. 87; апокалиптическая образность этого пассажа отчасти опирается на стихотворение Кузьминой-Караваевой «Кипит вражда, бряцают латы…», опубликованное в 1916 году). Ср. также: Алексеева Л.К. Цвет винограда: Юлия Оболенская и Константин Кандауров. Письма и дневники. М., 2017. С. 53.
150
Стандартный набор материалов о затмении в газетах августа 1914 года состоит из трех элементов: справки астронома, разъясняющей механизм явления; набора анекдотов о влиянии затмений на исторические события, с непременными Никием, Александром Македонским и Колумбом; и, наконец, фельетона о том, что истинное затмение совершилось в умах немецкого и австрийского императоров и будет развеяно силой русского оружия, – таким образом, символичным предлагалось считать не исчезновение солнца, а его неминуемое возвращение.
151
В их числе был, между прочим, Э. Финлей-Фрейндлих, отправившийся в Крым по просьбе Эйнштейна, чтобы астрономическими наблюдениями проверить общую теорию относительности; выполнить задачу он не сумел, так как после начала войны был интернирован (Crelinsten J. Einstein’s Jury: The Race to Test Relativity. Princeton, 2006. P. 76–84).
152
П. П-н. Солнечное затмение (Письмо из Феодосии) // Раннее утро. 1914. № 181. 8 авг. Приказ командующего Первой армией генерала П.К. фон Ренненкампфа от 30 июля обязывал офицеров разъяснять солдатам природу затмения – но в то же время и «обратить внимание, что померкшее солнце ‹…› будет на юго-западе, как раз над станом и землей врага» (цит. по: Бахурин Ю.А. Русская военная авиация в 1914 году // Исторический вестник. 2014. Т. 8 [155]. С. 107). 7 августа Б.В. Никольский, недоумевая, почему германская армия до сих пор не атаковала вторгшиеся в Восточную Пруссию русские войска, усматривал причину в затмении: «И знаете что: не выжидает ли затмения Вильгельм? Ведь оно завтра и носит название „русского“. На войне ведь ничем пренебрегать не следует. ‹…› Пройдет затмение – и с Богом. Оно пройдет, притом, за нашим тылом. Ну, а затем – будем ждать» (Никольский Б.В. Дневник: 1896–1918 / Изд. подгот. Д.Н. Шилов, Ю.А. Кузьмин. СПб., 2015. Т. 2. С. 199; ждать не пришлось, битва при Гумбинене произошла в тот же день).
153
Аксакова-Сиверс Т.А. Семейная хроника. Париж, 1988. Кн. 1. С. 237.
154
Пяст В.А. Встречи / Сост., вступ. ст., науч. подгот. текста, коммент. Р.Д. Тименчика. М., 1997. С. 188. Несколькими месяцами позже П.П. Потемкин будет воображать сияние этой кометы над Парижем во время налета немецкого аэроплана («Комета»), а Вяч. Иванов – в дни битвы на Марне («Суд»); в фантазии Изабеллы Гриневской ее видит в пророческом сне бельгийский король Альберт (Гриневская И.А. Поклон героям. Пг., 1915. С. 40). Ср. также стихотворение Елизаветы Полонской «1914» (1919), вошедшее в цикл «Знаменья» из одноименного сборника: «Недаром знаменья грозящие даны: / Затмилось мраком солнечное лето, / И сто ночей клонилась с вышины / Зловещая Галлеева комета» (Полонская Е.Г. Стихотворения / Вступ. ст., сост., подгот. текста и примеч. Б.Я. Фрезинского. СПб., 2010. С. 80; в комментариях напрасно приводятся сведения о комете Галлея). Полонская встретила войну во Франции, и поэтому ее стихи выбиваются из стилистики русских перечней знамений: место губительной засухи и пожаров занимает идиллия плодородия.
155
«Приехал оттуда инженер и говорит, что творится нечто небывалое – „стихии обезумели“. И при этом – полагают неизбежной чуму» (Горький М. Полн. собр. соч. Письма: В 24 т. М., 2004. Т. 11. С. 113; 2 июля). Об этих ураганах как о знаке войны см., например: Цветаева А.И. Воспоминания: Авторская ред. с восстановленными купюрами / Изд. подгот. С.А. Айдиняном. М., 2008. Т. 2. С. 322–326; Мать Мария [Скобцова; Кузьмина-Караваева Е. Ю.]. Указ. соч. С. 87.
156
Россиков К.Н. Мышиная напасть в 1914 г. в Европейской и Азиатской России // Бюллетень о вредителях сельского хозяйства и мерах борьбы с ними (Харьков). 1915. № 2. С. 1–6 (по подсчетам автора, бедствие затронуло тридцать губерний). Ср.: «В народе упорно держатся темные слухи, что нашествие мышей не к добру: либо к голоду, либо к войне. Настроение всюду подавленное» (Нос В. Нашествие мышей // Речь. 1914. № 160. 15 июня).
157
Кайгородов Д.Н. Саранча в Петербурге // Новое время. 1914. № 13712. 16 мая; Аверин В.Г. О массовом лёте стрекоз летом 1914 г. в Европейской России // Бюллетень о вредителях сельского хозяйства и мерах борьбы с ними. 1915. № 2. С. 16–22. Ср.: «Люди считали это плохим предзнаменованием» (Руханен У. В вихрях века: Воспоминания и очерки / Пер. с финск. Э. Топпинен. Петрозаводск, 1991. С. 13). Петроградский вагоновожатый-графоман И.Д. Герасимов посвятил первой годовщине события поэму «Появления летевшей стрекозы», где сравнивал насекомых с немецкими аэропланами и признавался задним числом: «Я подумал про себя / Что так не обойдется / Какое-либо бедствие в стране / Скоро знать начнется» (Сборник стихотворений и рассказов из настоящего времени самоучки крестьянина Ив. Дм. Герасимова. Пг., 1916. Ч. 2. С. 25; о Герасимове и об этих стихах см.: Успенский Л.В. Указ. соч. С. 175). Ср. также стихотворение «Перед войной» художницы Марии Шрётер, жившей в то лето в Стрельне: «Туча стрекоз золотых, но на небе лазурном ни тучи, / Туча стрекоз, и народ робко твердит: „Не к добру!“» (Шретер М.В. Палитра. Пг., 1915. С. 15–16; об авторе: Николаева Т.И. Виктор Шретер. Иероним Китнер. СПб., 2007. С. 199 сл.).
158
«Очевидно, вихрь подхватил где-нибудь красный песок. Перед моим домом повалило огромный тополь. Народ усмотрел в этом знамение надвигающегося бедствия. Тяжелое впечатление оставило это явление природы…» (Путь моей жизни: Воспоминания Митрополита Евлогия (Георгиевского), изложенные по его рассказам Т.П. Манухиной. М., 1994. С. 228). Местная газета, впрочем, сообщает о дожде огненном: «Искры падали наподобие дождевых капель. ‹…› Проходившие в это время по улице рассказывали, что видели, ‹как› нечто вроде огненного шара, из которого и сыпались искры, ударившись о дерево, находившееся во дворе архиерейского дома, возле ворот, распилило дерево пополам» (Жизнь Волыни. 1914. № 176. 12 июля).
159
Вейдле В.В. Воспоминания. С. 8.
160
Письмо Н.П. Макарову из Углича от 7 июля 1914 года: Чаянов А.В. Избранное: Статьи о Москве. Письма (1909–1936) / Примеч. С.Б. Фроловой. М., 2008. С. 157.
161
Ср. трезво-ироничную оценку опытного государственного чиновника: «По заведенному в последние годы порядку в Тверской, Новгородской и Петербургской губерниях горели торфяные болота, и воздух на многие версты кругом был пропитан едким дымом» (Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника / Подгот. текста и коммент. Н.П. Соколова. М., 2000. С. 643). В разгар пожаров Лесной департамент, избрав своеобразный способ успокоить население, уверял, что «лесные пожары в казенных владениях текущего периода не могут считаться устрашающими по сравнению с размерами выгорания казенных лесов в предшествовавшие годы» (Утро России. 1914. № 156. 8 июля). См. ниже примеч. 86.
162
Горький уехал из России в 1906 году под угрозой ареста и вернулся только в конце 1913 года.
163
Горький М. Указ. соч. С. 113. 13 июля Горький предлагал тему «Лесные пожары» опекаемому им крестьянскому поэту Д.Н. Семёновскому (Там же. С. 116).
164
Письмо Е.К. Герцык В.С. Гриневич от 3 июля: Сестры Герцык. Письма / Сост. и коммент. Т.Н. Жуковской. М., 2002. С. 536.
165
См. основанную на этих репортажах главу его мемуаров: Ясинский И.И. Роман моей жизни: Книга воспоминаний / Сост. и коммент. Т.В. Мисникевич и Л.Г. Пильд. М., 2010. Т. 1. С. 633–642.
166
Цит. по: Маяковский В.В. Полн. собр. соч.: В 12 т. Т. 1 / Ред. и коммент. Н.И. Харджиева. М., 1939. С. 364. Доказательству авторства Маяковского посвящена работа: Aroutunova B. «Давно прошедшее» Маяковского // Slavic Poetics: Essays in Honor of K. Taranovsky / Ed. by R. Jakobson et al. The Hague; Paris, 1973. P. 5–23 (перепечатано: Арутюнова-Манусевич Б.А., Мынбаева А.К. Недавно прошедшее / Предисл. М.О. Чудаковой. М., 2014. С. 270–289).
167
Цит. по: Сорокин П.А. Ранние сочинения: 1910–1914 / Сост., подгот. текста, вступ. ст. и коммент. В.В. Сапова. М., 2014. С. 523.