Страница 213 из 219
*
Преисполненный самодовольства, Арчер неторопливо вышагивает рядом с Гарри, гордо расправив плечи и заложив руки за спину. Поймав взгляд друга, он насмешливо поднимает брови, тонкие губы кривятся в заговорщицкой улыбке:
«Отличная работа, коллега», — вполголоса замечает он.
«Аналогично, коллега, — ухмыляется Гарри, — но ты всё же мог намекнуть мне раньше о своих планах».
«Мог, — соглашается Том, — но какое в этом тогда веселье?»
Гарри улыбнулся вслед теряющему краски воспоминанию. Обратившись в пепел, оно медленно угасало в тумане, и эхо голоса лучшего друга затихло, поглощенное серой дымкой из которой тут же показались новые тени, обретая цвет и форму.
«…тебе никогда не приходило в голову, что если ты уничтожишь мир, тебе нечем будет править?»
«А кто сказал, что я хочу править миром? Быть может, я просто хочу разрушить его?»
Сменяя друг друга, перед глазами проносились события прошлого.
«Я умираю… — признание звучит, как приговор. — Моя собственная магия меня убьёт».
Осенний ветер пробирает до костей, но Гарри почти не ощущает этого, хотя и дрожит всем телом. Рядом с ним на земле сидит Том. Тишина, стылая и парализующая, как ноябрьский холод, обступает их со всех сторон.
«Я их ненавижу. Всех…. Каждого из них…»
Гарри завороженно наблюдал, как исполинская цитадель медленно превращается в руины. Том прав. Разрушать куда приятнее, чем создавать. Легче. Свободнее.
«Я не могу оставаться здесь с тобой только потому, что без меня тебе будет плохо…»
Но почему? Разве мы не клялись всегда быть вместе?
«Мы клялись всегда быть друзьями…»
Что теперь делать с этим проклятым обещанием, когда ты превратился в Тёмного Лорда и пытаешься убить меня? Могу я забыть про него?
«Почему ты мне сразу не рассказал?»
«Ты бы в любом случае поступил так, как тебе хочется».
«…разве я когда-нибудь требовал от тебя каких-либо жертв?»
Да…
«Нет», — наперекор Гарри, тихо ответил его собственный голос из недр блуждающих вокруг теней.
«Разве важно, рядом мы или находимся на разных концах света? Имеет значение только то, что мы чувствуем».
*
— Погибнут? — Северус непонимающе нахмурился. — Из-за чего?
— В самой основе человеческого подсознания заложен простейший инстинкт выживания — самосохранение. Дети, познающие мир, бессознательно этому подчинятся. Они плачут, если им больно, убегают и прячутся, если чувствуют страх или опасность, избегают того, что их пугает или может навредить. Ребенок, в котором нет тьмы, не имеет инстинктов как таковых. Он не знает страха. Не убегает от опасности. Не опирается на собственный опыт как таковой. Он подчиняется лишь тому, что закладывает в основу своей личности как некие базовые правила. А если этих правил нет, он даже ничего не предпримет для спасения собственной жизни.
— Подобная глупость прослеживается у многих детей, — ехидно заметил Снейп. — Если не объяснить им, что огонь горячий, они будут упрямо пытаться его потрогать до тех пор, пока не обожгутся.
— Всё так, — согласился Альбус. — Но дитя без тьмы в душе, тем и отличается от обычного, что будет держать руку в огне, до тех пор, пока не умрет от болевого шока.
Северус нахмурился. Подобное утверждение казалось чересчур бредовым, пока он не подумал об одном конкретном мальчишке. Страдающий от яда и находящийся на грани смерти, он, тем не менее, не предпринял ни одной попытки спастись. В его исключительно странной системе ценностей отсутствовало правило — просить о помощи или признаваться, что тебе плохо.
— Дьявол, — прошептал он. — Но как они вообще тогда учатся жить?
— В то время как тёмный маг постигает мир, опираясь на собственный опыт и ощущения, формируя точку зрения на основе собственных реакций на происходящее, то светлый всегда черпает опыт извне. Светлый ребенок станет избегать боли и опасности лишь когда кто-то скажет ему, что так правильно.
Северус сумрачно молчал.
— А если не скажет?
— Он сочтет это нормой.
Вполне похоже на кого-то, кто жил в чулане под лестницей до одиннадцати лет и считал, что это в порядке вещей. Только вот…
— Звучит так, будто светлые дети от рождения в принципе лишены мозгов, — сухо признался Снейп.
— Это не так, — Дамблдор допил свой чай и поставил чашку на стол. — Им просто требуется весьма жесткий контроль.
Мастер зелий вскинул подозрительный взгляд на директора.
— Жесткий… контроль? — едва слышно переспросил он.
— Да. Чем строже правила и границы, тем быстрее и лучше такие дети учатся взаимодействовать с миром.
Декан Слизерина стиснул пальцами подлокотники кресла, когда в памяти вспыхнуло бледное лицо запертого в тесной комнатушке двенадцатилетнего мальчика, измученного голодом и дурным обращением родственников. По спине у него прокатилась волна жара.
— Вот как, — едва не промурлыкал он, неожиданно холодно глядя на директора Хогвартса. — И, как я понимаю, Дурсли показались вам достаточно подходящим вариантом для создания жесткого контроля?
— Мне понятна твоя злость, Северус, — смиренно вздохнул Дамблдор. — Но, поверь, я никогда не желал Гарри зла.
— Тогда чего же вы желали? — ядовито полюбопытствовал тот.
— Мальчик очень знаменит, если бы он рос в мире, где его восхваляют, то мог стать избалованным и испорченным с исковерканными нормами морали и нравственности. Я надеялся, что оказавшись в волшебном мире в сознательном возрасте, Гарри обретет здесь дом и семью. Что он полюбит этот мир и живущих здесь людей.
— О да. Вы лишь проглядели, что у него уже была семья, которую он любил сильнее, чем смог бы когда-нибудь полюбить волшебный мир.
— И это оказалось роковой ошибкой.
— Не сомневаюсь…
— Нет, ты не понимаешь, Северус, — Альбус снова взглянул в окно. — Пока не понимаешь. Очень важно правильно воспитать светлого волшебника, четко и ясно обозначить для него законы и рамки. На них он будет опираться, принимая решения, но беда в том, что они же могут превратить светлого мага в монстра, гораздо страшнее Волдеморта.
*
Камни превращались в пепел.
«…я вроде как ушел из дома. Можно войти?»
Обессиленно привалившись плечом к косяку, Гарри смотрит на Тома, обескураженно застывшего в дверном проеме. Его взгляд скользит по бледному, осунувшемуся лицу, спутанным, влажным волосам, и мокрой одежде, отмечая, что тело Поттера сотрясает мелкая дрожь, а глаза закрываются сами собой.
Пепел был повсюду. Застилал глаза. Душил. Это было почти больно.
«Мы с тобой, Гарри, истинные наследники Слизерина».
Образы, яркие и реальные, загорались в памяти: библиотека, приглушенный свет канделябров и дрожащие тени от свеч на стенах, запах чернил и старой мебели, скрип половиц.
«Что бы там ни взбрело в голову Тому, я всегда буду на его стороне».
Гарри рассматривал самого себя, сидящего на земле напротив Гермионы. Сколько им тогда было? Двенадцать?
«Что теперь ты будешь делать со своими громкими заявлениями?» — хотел спросить он у своей более юной версии, но картинка потускнела и рассыпалась, а на смену ей тут же пришла новая, и Том, иронично улыбаясь, взглянул ему в глаза.
«…без тебя эта жизнь не особенно интересная штука».
Как Дамблдор мог говорить, что всё это не имело смысла? Не имело значения? Что Том лишь сосуд без души? Для Гарри не было никого реальнее Тома. Это он был пустотой. Без Тома он был пустотой.
«…я лучше буду рядом, чтобы дать тебе хорошего пинка, потому что кроме меня ты все равно никого не слушаешь».
Ты и меня-то не слушаешь…
«Том, я доверяю тебе больше, чем кому бы то ни было. Ты мне как брат, ты мой лучший друг, всегда им был и всегда будешь, и я думал, что ты тоже веришь мне…»
Пепел кружил в воздухе, и смешивался с туманом, оживляя тени, а те превращались в безумный калейдоскоп воспоминаний.
«Я верю тебе…»
*
— Вы недавно говорили, что свет не дает нам превратиться в чудовищ, — напомнил Снейп. — Так каким же образом этот же свет делает из мага монстра?