Страница 10 из 15
Слава осовелыми глазами смотрел через стол на нашу возню. Минут пять мы ломали друг друга, потом я сказал:
– Да ну тебя, Сашка! Ты поддаешься…
Он засмеялся и убрал руку.
– Ну что для тебя сделать? Хочешь, морду кому-нибудь набью?
– Братцы, – сказал я, – дайте совет. Завтра жена приезжает и завтра же у нее день рождения. Что подарить женщине? Есть ли сейчас в Москве что-нибудь такое, чем можно обрадовать человека?
Они задумались и долго молчали.
– Цветы, – промолвил Саша, – что же еще?
– А что она вообще любит? – спросил Слава. – У меня баба в торговле работает, могу джинсы фирмовые достать, майку модную… А то вот: она волосы как носит? Пойди на Калининский, магазин там, «Сирень», что ли, – купи электробигуди. Все бабы убиваются…
Тут Саша вспомнил про Мохаммеда Али и на неверных ногах ушел за фотографией. Во двор въехал грузовик и, пятясь задом, пристроился к окошку складского полуподвала. Слава тоже ушел, потом вернулся.
– Слушай, Сашки нет, сейчас скандал будет. Помоги машину нагрузить.
Я снял рубашку, повесил ее на гвоздик и полез в крытый кузов. Мы грузили машину ящиками с шампанским. Слава снизу, из окошка, выталкивал мне по роликам ящики, а я, согнувшись, тащил их в глубину кузова и, надсаживаясь, громоздил один на другой. Не успел я одну стенку полностью заставить, а уже едва дышал, и лило с меня в три ручья. А ящики все прибывали. Появившийся голый Саша втиснулся между кузовом и окошком и принялся подавать мне ящики, поднимая их одной рукой. Ему, видно, стало неловко, что я за него работаю, но толку от его помощи было мало: его качало. Женщина из-за Славиного плеча отчаянно заматерилась на него, опасаясь, что он уронит ящик; Саша отвечал ей ленивым матком. К концу погрузки я едва на ногах держался.
– Ну и работенка у вас! – с трудом проговорил, вывалившись из битком загруженного кузова. – Тут трезвый-то ноги протянет, а вы еще пьете…
– Чудак! – ответил Слава. – Если бы мы не пили, мы бы вообще попадали. Допинг, понял?
Тут мне загорелось угостить новых знакомцев пивом. Каждый раз, проходя Нескучным, я с вожделением посматривал на пивной ларек в глубине парка, на немногочисленных счастливцев, распивающих в ранний час пиво за столиками под открытым небом, и втягивал остро-соблазнительный запах готовящихся шашлыков. Но какой же безумец станет пить пиво по пути в библиотеку! Теперь наконец подходящий случай представился. Саша согласился сразу, Слава колебался, ссылаясь на то, что их могут хватиться. Он, как я заметил, гораздо ревностнее относился к своим служебным обязанностям, чем его легкомысленный товарищ. Впрочем, Славина щепетильность имела скорее декоративный характер. В два языка мы быстро его убедили, что никому он здесь не понадобится.
Мы выбрались с базы, причем мы со Славой перелезли через забор, а Сашка опять прополз под воротами, и двинулись по дорожке между деревьями, не обращая внимания на шарахавшихся от нас прохожих. Слава рассказывал мне, как работал на кладбище, где, по его словам, заколачивал по сотне в день и под конец обнаглел до того, что нанимал вместо себя двух студентов землекопами, выплачивая им по десятке. Каким образом закончилось это благоденствие, я забыл; помню только, что не по его вине: как всегда в таких случаях, сыграли роль роковые обстоятельства.
– Ну а ты-то как, – обратился я к Саше, – из шоферов в грузчики попал?
Вместо ответа он двумя пальцами одной руки стукнул по пальцам другой, изобразив решетку.
Когда через пару часов мы вернулись на базу, оказалось, что погрузок в этот день уже не предвидится и грузчики могут быть свободны. На радостях решили выпить. Поскольку денег (моих) на две бутылки уже не хватало, собрали всю, какая нашлась, пустую посуду, и мы с Сашей, который то проваливался в небытие, то возвращался к разумному существованию, отправились с полными сумками в «Гастроном». Дальше – затмение. Помню только, что за нашим столом появилась какая-то отвратного вида шлюха, которая лезла к Сашке с объятиями, а он отталкивал ее и рвался добыть женщину для меня, но, за неимением таковой, ее же и предлагал мне в любовницы.
– Не пожалеешь, Серый!
Как я добрался до дома – не помню; очевидно, на автопилоте. Но, судя по тому, что сегодня утром я обнаружил буханку хлеба в хлебнице и пакет молока в холодильнике, купленные, видимо, по пути на последние остававшиеся у меня копейки, «автопилот» действовал безупречно.
И вот я спрашиваю себя: ты, милый, целый день промотал с незнакомыми и безразличными тебе людьми, которых никогда больше не встретишь; ты истратил 15 рублей – все, что у тебя было, – на выпивку; ты (вообще абсурд!) в поте лица своего загрузил какими-то ящиками какую-то машину – зачем? Зачем? Что, как говорится, ты с этого имеешь?
Как что? – отвечаю я себе. – А удовольствие от дружеского общения с первым встречным! А радость мимолетного освобождения от всех и всяческих обязательств, от чуждой, навязанной роли! А счастье отдаться течению!..
О сонный начес беспорядка, о дивный божий пустяк!
2.09.1984. Провидению (как писали в старых романах) было угодно позаботиться о концовке этой истории. Ровно через неделю, в субботу, возвращаясь из Ленинки, я зашел в наш «Гастроном» купить бутылку водки. Стоя в очереди в винном отделе, я от нечего делать наблюдал за лицами других очередников, отраженными в зеркале позади продавщицы. Одно лицо, женское, показалось мне знакомым. Не оборачиваясь, я стал вспоминать, где видел его, и почти сразу мне представилась беседка, обтянутая целлофаном, замусоренный стол, бутылки, стаканы, огрызки яблок в лучах заходящего солнца. Это было лицо Сашкиной подруги. Купив что было нужно, я пошел назад вдоль очереди и, действительно, увидел самого Сашку. На этот раз он был в костюме, трезвый и благопристойный.
– Здорово! – хлопнул я его по плечу.
– Здорово, – ответил он довольно-таки сдержанно.
– Не узнаешь, что ли?
– Почему не узнаю? Узнаю. Становись. – Он подвинулся, давая мне место в очереди.
– Да мне не надо. Я уже купил. Я тебя на улице подожду.
Ждать пришлось долго. Наконец они вышли. Мы некоторое время постояли под накрапывающим дождиком, не зная, что сказать друг другу, и, обменявшись неопределенными заверениями в скорой встрече, разошлись в разные стороны.
От былых восторгов и следа не осталось. Вот и толкуй после этого о вреде пьянства и загадках русской души!
8.10.1984. Проснулся рано и увидел, что в комнату проникает багряное золото рассвета. Я быстро оделся и вышел. Рассвет тихо боролся с пепельной мглой; золотое и розовое, с голубыми прожилками, море слабо поплескивало на берег, посреди залива дремал прогулочный теплоходик. Огоньки светились в поселке. На пустынной набережной потягивались проснувшиеся собаки. Одна из них – пожилая рыжеватая сука, – бодро потряхивая ушами, затрусила рядом со мной.
Я спустился к воде и подобрал черный голыш. Бросив его на укатанный песок прибоя, я дал набежавшей волне слизнуть с него налипшие песчинки; когда волна откатилась, я поднял мокрый камень и, согревая его в руке, пошел дальше. Сука бежала то сзади, то впереди, отбегала в сторону и вновь возвращалась. Над хвостом Хамелеона на пепельно-темном фоне разливалось малиновое сияние, и вдруг показался сверкающий сегмент солнца. Я стал взбираться по склону Кучук-Енишара.
Когда добрался до могилы Волошина, поднявшееся солнце уже мягко освещало божий мир. Я бросил свой камень на могилу, быстро отдышался и стал смотреть.
Со стороны восхода небо сливалось с морем, и только ярко блиставшая на водной глади солнечная дорожка, пересеченная силуэтами двух холмистых мысов, подчеркивала в этом месте линию горизонта. Противоположный склон Кучук-Енишара и долина под ним были погружены в лиловый полумрак. Далеко внизу, огибая гору по верхней дороге, прошумели, заискрившись стеклами и крышей, крошечные синие «Жигули», а немного погодя – красные. Это феодосийские рыболовы торопились занять места в Тихой бухте.