Страница 6 из 28
По одному с правого фланга выходят бойцы перед фронтом. И на глухой
горной поляне под нашим высоким кубанским небом каждый скрепляет своей
подписью торжественную партизанскую клятву.
Теперь мы спаяны друг с другом насмерть.
ПТИЧИЙ РОДНИК
Проходит всего лишь несколько дней после того, как мы закрепились на
горе Стрепет, а Евгений уже торопит:
— Папа, пора за работу.
Положение на фронте тяжелое. Немцы прижимают части Красной армии к
перевалу в глубине гор. Они накапливаются в станицах, чтобы отсюда
прорваться в предгорья, в обход Новороссийска. Они мечтают перевалить через
Кавказский хребет, хотят захватить Закавказье, пройти в Турцию, в далекую
Индию... Надо закрыть врагу все дороги к морю рвать мосты, железнодорожные
пути, шоссе.
— Прежде всего, говорит Евгений, мы должны знать каждую кабанью
тропку, каждый лесок, каждую горку вокруг лагеря. На проводников надежда
плоха. Да и не пристало нам с няньками ходить. Я хочу наладить агентурную
разведку: в каждом хуторе, в каждой станице мы должны иметь своих друзей.
Пойду искать их у меня есть кое-какие адреса. Кстати, захвачу с собой
несколько человек из нашей дальней разведки: пусть походят со мной, попривыкнут.
И Евгений приучает наших горожан к далеким переходам. Он учит
инженеров и директоров, экономистов и научных работников ходить цепочкой, знать свое место в строю, определять направление по солнцу, по звездам, по коре
12
дерева, по узору на срезе пня. Учит находить кабаний след на тропе и поясняет: если след свеж, можно итти спокойно тропа не заминирована. Раз навсегда он
запрещает громко разговаривать в пути, курить без разрешения, кашлять и
чихать.
— Когда захотите кашлять жуйте рукав, захотите чихать чихайте в
рукав. Но только без звука.
Он учит аккуратно складывать вещи, носить рюкзак, учит отдыхать, используя каждую минуту на привале.
Евгению помогают наши охотники Сергей и Данило Мартыненко и наш
«лесной профессор». И люди идут, карабкаются на кручи, переходят быстрые
речки, на привалах валятся пластом от усталости, но все-таки делают то, что
полагается делать разведчикам в горах. Помню один небольшой эпизод...
Надо сказать, что недалеко от нас стоит гора Ламбина. Она названа так по
имени какого-то грека, который когда-то выжигал здесь известь. Гора свободна: немцы не построили на ней своих дзотов и партизаны не закрепили ее за собой.
Во время одной из наших разведок на северном склоне горы мы
обнаружили в кустах у тропинки маленький родничок.
Все роднички на ближайших тропах мы берем на строгий учет: без воды не
прожить во время походов. На песке около этого родничка мы заметили следы.
Сразу разобраться в них не сумели, но решили узнать, кому известен этот родник
и кто сюда ходит за водой. Я поручил Литвинову засесть в кустах у родника.
На следующий день Михаил Денисович вернулся и привел с собой «гостя».
Литвинов рассказал:
— Пришел я и залег. Лежу на животе, впереди винтовка, сбоку гранаты, притаился и слушаю. Тишина. День солнечный, жаркий. Лежу час, лежу другой.
Ни души. Скучно. Ко сну клонит. Я даже щипать себя начал, чтобы не
захрапеть... Вдруг, на мое счастье, птичка прилетела. Не знаю, как ее зовут, но
брюшко у нее, как яичный желток. Попрыгала, повертелась, взлетела на высокую
ветку и громко зачирикала. Откуда ни возьмись налетела целая стая, уселась у
воды и стала пить. Напилась и давай играть. А я рад: все-таки развлечение, не
уснешь. И каких только птиц тут не было, Батя! И с красным пузиком, и с
желтым, и с синими крылышками, и с белыми, и с пегими. Одним словом, представители всех пернатых. Играли дол го. И вдруг ни с того ни с сего
вспорхнули и улетели. Будто ветром их сдуло. Я вспомнил лекции нашего
почтенного «лесного профессора» и решил: человек идет. Замер. Даже дышать
боюсь. Лежу пять минут, лежу десять. Никого. Ни птичек, ни человека.
Лежал, лежал и так истомился, Батя, что, сознаюсь, решил закурить. Только
сунул руку в карман, чтобы кисет вынуть, как кусты зашевелились, показалась
винтовка, а за ней немец. Я замер. Немец огляделся, меня не заметил, успокоился, положил винтовку на землю и начал пить. Тут я вскочил и к нему.
Надо думать, вид у меня был устрашающий. Во всяком случае, немец растерялся, и я успел схватить его винтовку. Ну, а когда винтовка оказалась в моих руках, ему ничего не оставалось, как слушать меня беспрекословно. Мы шли с ним всю
дорогу и молчали. О чем он думал, не знаю. Я дал себе слово впредь верить
любой пичужке. Одним словом, получите немца. А мне разрешите закурить...
Немец оказался упрямым: молчал, как убитый. Глаза злые. Рожа поганая.
Евгений отправил его в партизанский штаб.
13
***
Так мы учимся трудному искусству разведчика. А Евгений все повторяет:
— Разведка, разведка и еще раз разведка! Перед всякой, даже
незначительной, операцией мы должны проводить самую тщательную разведку, чтобы бить немцев наверняка, насмерть, с малой кровью.
И Евгений мастерски ведет разведку. Иногда наблюдение за местом
будущей операции длится несколько дней. Разведчики изучают каждую
тропинку, каждую лощину, каждую извилину проволочных заграждений, расположение пулеметных гнезд, силу вражеского гарнизона и рас порядок его
дня. Разведчики ведут подробные дневники своих наблюдений. Эти записи
Евгений проверяет данными агентурной разведки. И, когда наступает время, наши минеры-диверсанты идут на операцию, как в свой дом, где знаком каждый
закоулок, каждая половица, где нет и не может быть неожиданностей.
Евгений смел и осторожен. Он никогда не бросается очертя голову. И
обычно наши разведки проходят тихо, скрытно, без единого выстрела. Но все же
раза два-три Евгению не удалось провести наблюдение по всем обязательным
правилам нашего отряда. И разведка получилась «громкая», даже очень громкая.
Помню такой случай.
«ГРОМКАЯ» РАЗВЕДКА
Разведка на конях подходит к хутору Макартет, спешивается, прячется в
кустах. Георгий Федорович Журба, турбинный мастер и наш дальний разведчик, с револьвером и гранатами ползет к хатам.
На хуторе как будто пусто: ни немцев, ни местных жителей. Тишина.
У крайней хаты тоже никого. Журба тихо стучит в окно. На крыльцо
выходит сгорбленный старик. Журба прикладывает палец к губам. Потом, коснувшись рукой кобуры, показывает на землю рядом с собой: молчи, дескать, иначе смерть.