Страница 22 из 28
дороги пылает взорванный поезд.
Я бросаюсь к железной дороге, ищу своих сыновей. Они должны быть где-
то здесь, рядом.
Бегу вдоль полотна. Под ногами обломки вагонов, искореженные взрывом
рельсы, трупы немцев.
— Евгений!.. Геня! кричу я.
Крик тонет в грохоте манных разрывов, в стоне раненых немцев, в шуме
пожара.
Впереди, залитые отблесками горящего поезда, вырастают фигуры
Янукевича и Кириченко. Они расступаются: на земле под обломками
взорванного паровоза лежит Ев гений.
Несколько мгновений я молча стою над сыном...
Евгений мертв.
Друзья поднимают его и уносят...
— Батенька, идем, торопит меня Кириченко.
Но я не могу уйти, я должен найти Геню. Он жив, непременно жив. Он не
мог погибнуть!
И снова я бегу вдоль полотна. Где-то рядом раздается длинная автоматная
очередь. Попрежнему дико кричат раненые фашисты.
Я нахожу Геню чуть поодаль, в кустах. Он лежит навзничь, залитый
кровью.
Бережно поднимаю еще не остывшее тело. Теплая кровь стекает по моим
рукам. Я несу Геню через минированное шоссе. И все никак не могу поверить, что он мертв. Он просто спит, мой Геннадий...
Сзади грохочет взрыв. Это рвутся снаряды в горящем поезде. Ярко
вспыхивает пламя. Оно освещает Генино лицо. И мне кажется, я слышу голос
сына те слова, что сказал он в памятную ночь, когда мы выходили из лагеря:
«Отец, я приехал сюда не шкуру свою спасать!..»
Да, мальчик, ты пришел сюда бороться и побеждать, и ты с честью
выполнил свой долг солдата...
49
ТЯЖЕЛАЯ УТРАТА
За дорогой, в кустах, мы молча финскими ножами роем неглубокую яму, кладем ребят, забрасываем землей. А над головой, срывая листья, уже жужжат
пули: уцелевшие немцы пришли в себя и крутой дугой охватывают кустарник.
Я стою у могилы, стараясь замаскировать этот маленький холмик.
Неожиданно передо мной вырастает Павлик. Схватив за руку, он быстро тащит
меня прочь из кустов: немцы сжимают дугу.
Мы идем по степи. Вокруг ни куста. Над головой вспыхивают
осветительные ракеты. Падаем на землю и замираем.
Ракеты тухнут. Мы поднимаемся и снова быстро идем. И снова над нами
загораются ракеты.
Сзади раздается рев моторов: немцы заметили нас и бросили вдогонку
вездеходы и автомашины. Слепя фарами, они подходят все ближе и ближе.
Янукевич ложится на землю. Остальные быстро идут дальше. Вездеход
почти рядом. Под гусеницы летит противотанковая граната, машина кренится
набок, останавливается.
Вслед за Янукевичем ложится Кириченко. Новый взрыв и второй
искалеченный вездеход замирает на месте.
Мы круто сворачиваем влево. Под ногами вспаханная целина. На ней
окончательно застревают фашистские автомашины. Взбешенные немцы
открывают ураганный огонь.
Теперь мы забираем вправо. У табачных сараев станицы Смоленской
пересекаем дорогу и выходим из обстрела.
Так мы идем всю ночь.
Меня заботливо ведут под руки. Боль утраты поразила всех. На глазах у
моих суровых, закаленных товарищей слезы. Не верится, что мы возвращаемся
без Евгения и Гени...
На рассвете подходим к предгорью. Останавливаемся на отдых. Над
головами, ища нас, с ревом проносятся германские самолеты, делают широкий
круг, ястребами парят в воздухе.
Вытянувшись цепочкой, глухими тропами мы уходим на передовую
стоянку под Крепостной.
Я иду, машинально передвигая ноги. Мне все кажется сейчас ко мне
подойдет Евгений, взглянет через плечо и весело спросит:
— Ну, папа, куда пойдем завтра?
Сердце окаменело. Одна мысль: ребят больше нет...
Как сказать об этом Елене Ивановне?
Я сделал так, как посоветовал Ветлугин: я сказал Елене Ивановне, что
ребята тяжело ранены и случайным самолетом отправлены в Сочи.
Елена Ивановна молча, пристально посмотрела мне в глаза и поверила.
Вечером подал Елене Ивановне записку, якобы радиограмму из Сочи: Геня
безнадежен, у Евгения состояние тяжелое.
Ночью Елена Ивановна, взяв автомат гранаты, ушла в Шабанов, откуда
будто бы наши сыновья отправлены самолетом в Сочи. Путь ее лежал через
хутора, занятые немцами. Елена Ивановна хотела узнать подробности. Ее
догнали далеко от нашей стоянки и едва вернули.
50
Елена Ивановна плачет. Она страдает молча. Лицо у нее почернело, глаза
ввалились. По ночам она не спит и только изредка стонет сквозь стиснутые зубы.
Часами она бродит по лесу. Ее любимцы Слащев и Сафронов издали следят за
ней.
Утром следующего дня Елене Ивановне передают новую «радиограмму» о
смерти ребят. Она долго молча перечитывает записку. Потом бережно
складывает ее и прячет в патронташ.
Все понимают: пока лучше не говорить с ней, не трогать ее...
***
Вернулись наконец разведчики.
Два дня они были у места взрыва сидели на высоких стогах сена у
скотофермы и наблюдали в бинокли.
Паровоз и двадцать пять вагонов разбиты. Из-под обломков к разведчикам
доносились крики и стоны фрицев. На шоссе лежали остатки двух броневиков.
Чуть поодаль две взорванные автомашины.
Через несколько часов после взрыва немцы пустили к Северской тяжелую
машину, груженную боеприпасами. Машина прошла пятьдесят метров и
взорвалась. Грохот был страшный.
Приехали немецкие саперы и прошли весь профиль с миноискателями. Но
они ничего не нашли. Снова пустили машину. И снова она взорвалась.
Тогда фашисты еще раз проверили шоссе, местами его перекопали и
пустили автомашины с колхозниками из Георгие-Афипской. Машина чудом
прошла благополучно. Но следующая за ней машина, с немецкими
автоматчиками, взлетела на воздух.
Немцы пригнали наших военнопленных и приказали им перекапывать весь
профиль. На минах взорвалось несколько человек. Но когда фашисты снова
пустили машину, она подорвалась на последней мине, заложенной Геней и
Янукевичем.
По подсчетам разведчиков, немцы вывезли не меньше пятисот трупов.
Сколько было раненых и покалеченных, установить не удалось.
— И вы знаете, Батя, когда рвались последние мины, нам временами
казалось, что это Евгений Петрович и Геня мстят врагу за нашу поруганную
кубанскую землю.
МЕСТЬ
В лагере на поляне повзводно выстроен отряд. Комиссар открывает
траурный митинг. Скупые слова идут от сердца.
Мстить! Мстить, пока бьется сердце, пока рука держит винтовку. Мстить за
выжженные станицы, за вытоптанную пшеницу, за муки, слезы и горе родного