Страница 26 из 30
Вит придумал идею снять мам всех участников в клипе на песню «Мама». На этих съемках Вит впервые увидел Лусину маму. Они встречались уже шесть лет, но он ни разу не был у ее родителей в Серпухове. Надо сказать, что Лу и Вит особо не афишировали свои отношения на публике, а в группе TRACKTOR BOWLING амурные связи внутри коллектива вообще были под строжайшим запретом, так что влюбленные прибегали к самым суровым шпионским схемам и конспирации, чтобы никто ничего не заподозрил. История их романа подробно описана в книге «Обреченные». В «Луне» они так сильно не скрывались, но все равно на людях вели себя сдержанно, общаясь только по делу. Результат многолетней привычки.
– Только моей мамы нет в клипе, – Понкратьев уже хорошо поплыл, слова в его речи стали потихоньку наполняться характерными затянутыми гласными. – Она очень сильно стеснялась, не знала, как себя там вести. В итоге она просто слилась, придумав кучу разных предлогов.
Сергею не нравилось все, что связано с песней «Мама», поэтому и от идеи ностальгического клипа с родителями он был тоже не в восторге. Но когда дошло до дела, Понкратьев стал главным аниматором для родителей. Буквально спасал положение. Постоянно шутил, был обаяшкой и всячески разбавлял неловкие паузы, возникавшие во время съемок. Наконец-то он нашел своего благодарного слушателя. Сел им на уши и много рассказывал про рок-н-ролл, вред алкоголя и прочую чушь. Мамы от него просто пищали. Съемки проходили в арендованной студии на фотоаппарат, одолженный у Кэша, вокалиста группы «Слот». Вообще клип на песню «Мама» – это хороший пример того, когда идея решает все. При том, что бюджет видео был приближен к нулю, видео получилось очень атмосферным, и его хорошо приняла аудитория.
– После съемок я повезла маму на метро «Южная», чтобы отправить обратно в Серпухов, – рассказывала Луся. – Проводила ее, сажусь в метро и еду назад. Тут ко мне подсаживается чувак лет сорока: «Здравствуйте, а где я вас мог видеть?» А я смотрю, что он явно не из рок-н-ролльной тусы. Он такой: «А у вас случайно не бритый висок?» Да, говорю. Он продолжает: «А вы на Пушкинской не тусуетесь?» Я говорю, что уже лет пять не тусуюсь. Он продолжил задавать какие-то странные вопросы, а потом сказал: «Если что, найдите меня в “ВКонтакте”, я Котофей Котофеич». Ну, думаю, окей. Прихожу домой и вспоминаю про него. Что за Котофей Котофеич такой? Заинтриговал прямо. Открываю его страницу, а там у него сообщества типа «БДСМ», «Рабыня», «Раб» и так далее. Надо же, такого мужика упустила! – Луся угарала на весь вагон. – Он наверное меня перепутал с кем-то. Подумал, что я госпожа. Но самое смешное, что буквально через недели полторы я еду в метро, двенадцать часов ночи, никого нет, одна я в вагоне. Без мейкапа, просто с хвостом и этим бритым виском. На «Пушкинской» заходит мужик, лет сорок пять, садится рядом: «Девушка, здравствуйте, а вам раб не нужен?»
Вагон-ресторан походил на пригородную электричку, только с большим расстоянием между диванчиками, где находились столы. Всего получалось восемь столов по четыре с каждой стороны. Зал со столиками занимал примерно половину вагона, а вторая половина отводилась под кухню. Две официантки по очереди скрывались за технической дверью и появлялись с едой на подносах или просто с бутылками в руках. Вагонная качка и деревья, мелькавшие за окнами, располагали пассажиров к умеренному пьянству. В нашем случае порог умеренности был уже пройден. Хотя некоторая осмысленность беседы еще сохранялась, по сути, мы уже тупо заливали кабины.
Запись альбома далась Леониду Кинзбурскому нелегко. Он вообще первые годы жутко страдал от того, что не дотягивал в техническом плане до требований группы. Хоть в самом начале ему и сказали, что сложные вещи играть не надо, но музыка все равно постоянно менялась, уровень группы стремительно повышался, и ему надо было успевать за развитием команды. Сложнее всего молодому барабанщику было на первых фестивалях, когда в каждой участвующей группе ударник играл лучше, чем он. Другой бы забил, но Леня перфекционист и занимался жутким самоедством. Он и сейчас точно так же себя поедает, хотя объективно поводов для такого строгого отношения к себе осталось не много.
– Это был последний альбом, где я мучился в процессе записи, – сказал Леня, – Они мне постоянно трахали мозги. Помню, Витя прислал мне ритмический рисунок на «Ночь, дорога и рок» с шестнашками по хету в очень быстром темпе. У меня техника была еще не очень, но я его все же выдрочил еле-еле. А он на репетиции говорит, что темп надо еще на десять приподнять. Да я и так не могу сыграть! Куда еще поднимать? А Витя тогда сказал, что Назарчук в «Тракторе» такие вещи играл.
– Да, хреново было, когда мы упирались в невозможность сыграть что-то технически, – добавил Вит.
– Основная проблема была в том, что все дохрена умные и каждый считал своим долгом залезть в чужой огород, – продолжал Леня. – Я придумываю партию, а потом от каждого выслушиваю, какое это говно. Вообще как играть это очень субъективная тема, и в итоге тот, кто больше всех затрахает, того вариант и утверждается. Барабанам мы уделяли очень много времени. Каждый грув должен был быть утвержден всеми, но всегда находился тот, кому не нравилось. Плюс еще было так, что кто-то приносил рифф, час его разбирали, и мне в это время шуметь было нельзя, чтобы не мешать. А потом все такие: «Ну все, играем». И я должен был сразу сыграть как надо.
– Я стараюсь приносить сразу песню. Тут такое начало, тут такой переходик, а вот это припев, – рассказывал Сергей. – И я сразу понимаю примерно, какие там должны быть барабаны. Но я никогда не против того, чтобы туда кто-то влезал и что-то менял. Рубен и Виталик, например, очень ревностно к этому относятся. У Вити аргументация жесткая: «Я выдумывал эту мелодию два года, а ты только услышал и хочешь сразу менять». И практически всегда он продавливает свои риффаки в неизменном состоянии. Очень редко мы что-то меняем. У Рубена по-другому. Он приносит некоторые кусочки, чтобы вместе из этого сделать музыку, но когда группа начинает что-то менять в его риффах, он уходит в точку, потухает и теряет интерес. В этом есть какое-то противоречие. Сильно он за свои риффы не борется. Просто если с ним спорить, то он сразу включает трехэтажную логику, а у нас в группе этого никто не понимает. Все же собаки, сразу орать начинают. И кто громче, тот и прав.
– Тогда взаимопонимание сложнее находилось в плане ритм-секции, – сказал Леня, – и это сильно высаживало. Потому что я четко понимал, чего я хочу от барабанов в каждом отдельном треке, и видел, как все должно в группе звучать в плане ритма. Технически еще не мог реализовать, но по мозгу уже прикуривал хорошо. А они гнули свою линию.
– Но записываться нам все равно было комфортно, – добавил Вит. – Мы тогда уже работали с Серегой Науменко, а он не требует, чтобы был идеальный дубль. И если надо было, то он что-то сам правил. Мы записывались довольно быстро и без нервов. Я просто помню, как это делалось в начале нулевых, когда мы в «Тракторе» писались на студии с пленочным оборудованием. Если представить самую страшную повинность, самый жуткий экзамен в школе или удаление зуба без наркоза, то вот такие чувства у меня были перед студией. Когда ты просто физически не можешь сыграть лучше, а от тебя все равно требуют. Я просто до истерики доходил.
Сергей Науменко (звукорежиссер студии Gigant Records)
Мы с ребятами знакомы давно, я с Витом и Лусей много работал по группе TRACKTOR BOWLING, и они пришли ко мне писать барабаны с басом для второго альбома «Луны». Следующую пластинку они уже полностью у меня писали, а потом я записывал вокал для всех альбомов и англоязычных треков. Я вообще Лусю всем в пример ставлю. Видно, что человек приходит подготовленным, и вся домашняя работа сделана на сто процентов. Она просто приходит с демозаписью и прямо по ней шпарит. Ничего не изобретает на месте, и это очень правильно влияет на результат. За три-четыре часа в студии она успевает сделать гораздо больше, чем другие вокалисты. Просто исполняет то, что уже придумано. Мне с ней очень комфортно и приятно работать.