Фараон

— Олсен уехал в Египет и потому не мог присутствовать, тем не менее он прислал свой голос против... впрочем, один-единственный. Однако если ты, собственно, хочешь знать, как всё это происходило, гм-м, это долгая история.

— Сейчас канун Рождества, и похоже на то, что времени у нас обоих предостаточно.

Уильям Блейк, на которого нахлынула волна воспоминаний минувших и тревожные переживания текущих дней, сжал голову руками: возможно, ему пойдёт на пользу высказаться, возможно, кто знает, его ум осенит какая-нибудь мысль о некоем пути спасения, о способе восстановить доверие к себе.

— Примерно год назад, — начал он, — я изучал микрофильм с текстами Нового царства, скопированными Джеймсом Генри Брестедом незадолго до того, как разразилась Первая мировая война. Они относились к периоду Рамзеса II или Меренптаха, и в них содержалось указание на возможную связь этого текста с событиями Исхода. Рядом со скопированными знаками на полях листка было примечание, судя по почерку, сделанное в спешке. Естественно, я уже имел возможность познакомиться с почерком Брестеда...

Хуссейни кивнул головой:

— Конечно. Продолжай.

— Ты знаешь, что он, как правило, очень аккуратный. Хорошо, эта заметка, как я уже сказал, была, казалось, сделана в спешке и являлась ссылкой на другой источник, в котором, похоже, связь с библейскими событиями Исхода получила дальнейшее подтверждение. Обрати внимание, содержание примечания было не совсем ясным, но мысль сама по себе заинтриговала меня: это могло стать центральным событием всей моей жизни. Я искал этот проклятый источник во всех фондах Института Востока, перерыл все подземные хранилища и регистрационные журналы — совершенно безрезультатно...

Хуссейни протянул ему сигарету, поднёс огонёк и закурил сам.

— Ты и ко мне приходил, я это прекрасно помню...

— Верно. Однако я ничего не обнаружил. Тем не менее это примечание должно было иметь какой-то смысл. Оно превратилось для меня в навязчивую идею. Наконец меня озарило: ведь не было сказано, что Брестед оставил институту всё. Могли существовать и частные фонды, даже если о них не было известно. Я стал выяснять существование наследников; к счастью, перечни записей актов гражданского состояния в то время уже были размещены в Интернете, и это облегчило мою задачу. В конце концов мне удалось откопать последнего потомка Брестеда, адвоката лет пятидесяти, который проживал и, сдаётся мне, до сих пор живёт в красивой вилле на Лонгвуде, со стороны Беверли. Я заявился к нему, представил мои верительные грамоты научного работника и завёл речь о папке, которая могла содержать копии иероглифических текстов, представляющих большой интерес, однако же не стал раскрывать свои карты.

— И что же он?

— Был любезен. Сказал, что я не первый ищу эту папку, но могу успокоиться, потому что он её нигде никогда не видел, а рукописи его деда или то, что осталось от них, уже с полдюжины раз изучили чуть ли не с лупой личности типа меня, натолкнувшиеся на это примечание. Тем не менее в моём распоряжении его библиотека, где я могу расположиться, если хочу начать с начала это расследование с заранее предсказуемым результатом. Одним словом, он с чрезвычайной обходительностью дал мне понять, какой же я кретин. Исключительно для того, чтобы не потерять лицо, мне не оставалось ничего другого, как принять его приглашение и проверить со слабым проблеском надежды документы частной библиотеки. Я продолжил работу на следующий день и на следующий за ним, потому что по природе упрям и воспринимаю трудности как вызов для себя. В конце концов был обнаружен след, который мог указать мне конец нити в запутанном клубке...

— У тебя нет желания съесть что-нибудь? — прервал его Хуссейни. — В конце концов, сейчас время ужина. У меня нет в запасе ничего особенного, но мы поступим так, как это делают в пустыне.

— Я не против, — согласился Блейк.

Хуссейны поставил в духовку пару пиде[5], вынутых из холодильника; далее были извлечены острый соус, отправленный разогреваться на плитку, хумус[6], сваренные вкрутую яйца, сыр, тушёная фасоль.

— А пива у тебя нет? — поинтересовался Блейк. — Или ты строго блюдёшь запреты?

— Не так уж строго, — признался Хуссейны, — моя мать была ливанкой.

Блейк возобновил свой рассказ, время от времени отправляя в рот кусок-другой:

— Брестед имел любовницу. Некую Сюзанну Блиньи, вдову французского дипломата из консульства, которая осела на постоянное жительство в Миннеаполисе, и между ними, возможно, была переписка. Мне также удалось установить, что госпожа Блиньи в течение карьеры её покойного супруга побывала также и в Египте, в Луксоре.

— Могу себе представить, — произнёс Хуссейны. — То были прекрасные времена «Отель дю Нил», Огюста Мариэтта[7] и Эмиля Брюгша, героической египтологии...

— Однако же между этими двумя, весьма возможно, также существовала избирательная близость... У мадам Блиньи была дочь, Мари-Терез, которая вышла замуж за некоего Джеймса О’Доннела, офицера военно-воздушных сил. Он погиб в воздушном бою в небе Англии.

— Целая династия вдов... — прокомментировал Хуссейны, ставя на стол исходящий паром соус.

Блейк размазал его по своему пиде и добавил ещё тушёной фасоли.

— Похоже на то... Во всяком случае, Мари-Терез О’Доннел в возрасте восьмидесяти семи лет была ещё жива и сохранила переписку между Джеймсом Генри Брестедом и своей матерью. Я попросил её предоставить мне возможность ознакомиться с ней и наконец заполучил папку, за которой охотился уже несколько месяцев.

— Предполагаю, что в этот период ты пренебрёг кое-чем другим: совещаниями отдела, вечеринками преподавательского состава, приёмом студентов, а также и своей женой.

— Именно, — признался Блейк. — Я был настолько занят своим расследованием, что не отдавал себе отчёта в беге времени и своих упущениях. В то же самое время я недопонимал, что окопы, оставленные без гарнизона, тотчас же будут заняты врагом... — На мгновение по лицу Уильяма Блейка пробежала тень, как будто все тревожные мысли, на короткое время покинувшие его, вновь пришли ему на ум, все вместе взятые.

— И что же ты нашёл в этой папке? — полюбопытствовал Хуссейни.

Блейк заколебался, как будто упорствовал в своём намерении раскрыть тайну, хранимую до сих пор только для самого себя. Хуссейни опустил взгляд и положил себе на тарелку еду с большого блюда.

— Ты не обязан отвечать мне, — заметил он. — Мы можем поговорить и на другую тему. Например, о женщинах или о политике. То, что происходит на моей родине, обеспечивает предостаточно материала для обсуждения.

Ещё несколько мгновений Блейк хранил молчание. На улице также царила тишина. В этот час никто больше не сновал по улицам, а снег, который пошёл с новой силой, приглушил бой часов на башне университета. Уильям встал и подошёл к окну: он думая о раскалённых песках Долины царей, и на секунду ему показалось, что все события прошедших дней привиделись ему во сне. Он вновь заговорил:

— Папка относилась к примечанию, которое я прочитал на документе Института Востока, и содержала в себе начало копии иероглифического текста, вступлением к которому являлись следующие слова:

Я последовал за хабиру из Пи-Рамзеса через Тростниковое море, а затем в пустыню...

Хуссейни согласился:

— Производит впечатление, ничего не скажешь. Совпадения с началом «Книги исхода» очень существенные. Однако ты хорошо знаешь, что название народности хабиру истолковывается в научной литературе в противоположных смыслах. Не сказано, что оно означает «евреи»; извини, но не сказано. Надеюсь, что ты взбудоражил институт не только по этой единственной причине... Из-за тебя они здорово опростоволосились.

— Стиль идеограмм целиком схож с изображениями на так называемой «израильской» стеле, — оскорблённо возразил Блейк.

5

Восточная разновидность пиццы, либо с сыром, либо с бараниной.

6

Турецкий горох, растёртый с оливковым маслом.

7

Французский египтолог (1821 — 1881), основатель Службы древностей Египта.