Страница 1 из 14
Предисловие
Нынешнюю ситуацию отечественной культуры отличает текучесть и изменчивость элементов ценностно-мировоззренческой сферы, образование самых нетрадиционных их комбинаций и систем. Понимание данной ситуации невозможно без обращения к вечным и предельным вопросам, которые относятся к философскому знанию. Философия удостоверяет как актуальную форму вопросов, так и сферу вариативности ответов на них, которая не безгранична, но достаточно определенна, в такой же степени, в какой достаточно определенным представляется наш мир.
Абсолютные границы вариативности ответов на предельные вопросы проявлены уже в момент первичного самоопределения философии – в рамках античной метафизики, где набор принципиально возможных ответов развернул спектр расходящихся фундаментальных дискурсов. Таким образом античная метафизика оказалась парадигмальной в отношении любых мировоззренческих и метафизических конструктивных движений, что делает возможной рефлексию их становящегося содержания посредством нового перетолкования античной метафизики. Не случайно на рубеже культурных эпох, на каждом новом витке истории происходит постоянное возвращение к древним истокам. То есть осмысление прошлой культуры выступает как форма самоосмысления индивида и общества (Х. Г. Гадамер).
Перетолкование античной метафизики на современном этапе начинается с освобождения от традиционной для прошлых веков интерпретации теоретических конструкций через призму борьбы идеализма и материализма. Попытка понимания – то есть попытка повторить первоначальное движение изнутри исследуемого предмета в область его выражения – позволяет обнаружить имманентную метафизическим конструкциям, подлинно осевую проблематику, образующую смысловое поле философской системы. И в качестве таковой предстает не вопрос изначального первенства идеи или материи, но дилемма Единого – многого. Именно эта проблема составляет призвание философии, обуславливая ее возникновение и принципиально оправдывая ее существование в дальнейшем.
Центральное место проблемы Единого в философии признается теоретиками постмодерна. Более того, противостояние онтологии Единого и онтологии, модернизированной в духе меризма, оказывается первостепенной проблемой для современной философии. Предметом же предлагаемого исследования является логика раскрытия осевой проблемы Единого в истории античной метафизики, которая задает последовательную трансформацию философского мышления посредством образования самодостаточных дискурсов.
Общая цель нашего исследования – не воспроизвести в очередной раз содержание метафизических систем античности, состоявшееся в известных текстах, но проявить не получившие выражения исходные интуиции и базовые схемы мышления, определяющие целостность и динамику этого содержания. Цель оказывается производной от собственных свойств объекта исследования – античной метафизики, которая не только различала "вещь" и "бытие в качестве этой вещи" ("το σακι ειναι")1, но постоянно совершенствовала и утончала это различение. В общем смысле "бытие в качестве этой вещи" представляет некий горизонт, фокусирующийся в вещь: не переставая быть горизонтом, оно сгущается на границах вещи и втягивает вещь в отношения с тем, что за ее границами. Таким образом, "бытие в качестве этой вещи" вопрошает другие вещи, размазывая в акте трансформации границы этой вещи. Поэтому, если рассмотрение вещи осуществляется в масштабе этой вещи, рассмотрение "бытия в качестве этой вещи" предполагает сверхвещный масштаб определенной смысловой целостности, образованной по некоей мыслительной схеме. В соответствии с этой принципиальной установкой мы видим каждый конкретный, выраженный в категориальной системе дискурс в общем потоке смысловой трансформации, который поддерживается активирующими рефлексию импульсами остро трагического мирочувствования и одновременно бессознательной интенцией к исправлению (совершенствованию) миропорядка в жизнеутверждающем ключе, что совершается в границах, определенных дилеммой Единого – многого.
История античной философии традиционно пишется как рационально-позитивистская интерпретация посредством попыток восстановления оснований таинственного "греческого гения", которые представляются либо "социально-культурными характеристиками эпохи", либо "обликом древнего грека" (например, у Б. Рассела, М. Мамардашвили), "в сознании и душе которого конституировалось философствование как особое занятие", и этот "облик" оказывается абстрактной индивидуализацией все тех же характеристик античной культуры. "Таинственный греческий гений" ловится абстрагирующей рефлексией в сеть внешних ему обстоятельств, которые, тесно окружая, не оставляют "гению" неприкосновенного пространства бытия, стремятся собой его исчерпать.
Но метафизика – это способ предельного вопрошания (М. Хайдеггер). Метафизические вопросы обращены не просто к природе, истории, языку и пр. самим по себе, в них захватывается и сам вопрошающий2. Стало быть, метафизические вопросы побуждаются не праздным любопытством, а интенсивным переживанием, подобно тому, какое Лев Шестов предположил относительно Кьеркегора: "Киркегард почувствовал, что начало философии… отчаяние: de profundis ad te, Domini, clamavi (Из глубины взываю к Тебе, Господи! Пс., 130, 1-2) "; "открыл в себе и других безотчетный… страх… страх перед Ничто"3.
Переживание, заложенное в фундамент философского дискурса его основателями, оказывается доступным для последователей в той мере, в какой оно выведено из имманентной глубины на поверхность смысла, конституирующей внутреннее и внешнее, свое и другое. Собственно поверхность – главный пункт интереса философии, поскольку поверхность, открывает бытие по обе стороны (внутри и вне) и является одновременно преимущественным местом существования самости (погружаясь в недра жизни организма и отлетая от собственного телесного бытия, человек равным образом находится "вне себя"4) и местом смысла. Поверхности выразительны, существенно репрезентативны. Древние греки оставили нам совершенные конструкции поверхностей – культурные символы (Аполлон, Дионис) как универсальные формы жизнеосмысления, в которых запечатлены "эмоционально-трансцендентные акты" (по Н. Гартману5) переживания человеком реальности, где вступают в острое противоборство внешний и внутренний мир.
Вечное возвращение древней метафизики возможно постольку, поскольку существует возможность вжиться в культурный символ, который как античный оракул согласно Гераклиту: "Oute legei oute kryptei alla semainei" ("И не говорит, и не скрывает, но подает знаки")6.
Глава 1. Предпосылки метафизики
1.1. Утвердительная дизъюнкция
"Существующее нечто есть вещь"7. Существующее нечто – определенное, частное, конечное, преходящее. Такому нечто противостоит абсолютная полнота бытия, где не различены никакие части, – "ничто". Когда в абсолютной полноте бытия начинают проступать контуры отдельных качеств, объемов, тотальная неразличимость ничто обращается в совокупность нечто – отграниченных друг от друга вещей.
1
"Минос" Платона.
2
Хайдеггер, М. Наука и осмысление // Новая технократическая волна на Западе. – М., 1986.
3
Шестов, Л. Киркегард и экзистенциальная философия. – М.: Прогресс-Гнозис, 1922. – С. 18, 55.
4
Дистанцированное от поверхности «я» становится бескачественным: «чистый» гносеологический субъект или жизнечувствительная плазма, которая определенно не объективирует себя (см., например: Мерло-Понти, М. Феноменология восприятия. – СПб., 1999. – С. 548).
5
Hartma
6
Дильс. Фрагменты досократиков. – М., 1922. – 4-е изд., – Фр. В 93.
7
Гегель, Г. В. Ф. Наука логики. – М., 1971. – Т. 2. – С. 117.