Главный подозреваемый

– Что ты! Больше! Он уже то ли на третьем, то ли на четвертом курсе. Он просто так выглядит. Домашний мальчик.

– Да, сейчас либо такие домашние тихони, либо уж уличные хулиганы, промежутка почему-то не наблюдается, как в наше время.

– В твое время, старый ты мой!

– Что-то молодежь больно разошлась, – сказал Северин, укладывая мясо на сковородку.

– Ничего не слышу, – пожала плечами Таисия, – да у нас такая звукоизоляция, что хоть стреляй, хоть режь, никто не услышит.

– Да точно девицы визжат. Убавь-ка совсем звук на телевизоре.

Для верности Северин снял с огня сковороду. В наступившей тишине явственно зазвенел женский крик, одиночный, неумолкающий, звучащий на одной ноте, верхнем ля, наполненный ужасом. Северин бросился в прихожую, распахнул входную дверь. Монументальная лестница, казавшаяся недавно неколебимой, ходила ходуном, от истошного крика сверху, от тяжелого топота снизу, от надсадного скрежета ползущего вниз лифта. Северин побежал наверх, перепрыгивая через две ступеньки. На последнем марше лестницы он обогнул небольшую группу жильцов дома, вступил на лестничную площадку и огляделся.

Двери обеих квартир на шестом этаже были распахнуты. У одной сгрудилось несколько молодых людей, были среди них и две приличного вида девицы, их лица являли смесь страха и жадного любопытства, но рты были закрыты, а глаза устремлены в квартиру напротив. Крик доносился оттуда. Вскоре появился и источник крика – молодая, лет тридцати, женщина, крашеная блондинка с великолепной фигурой, которую облегало маленькое черное платье, одеяние довершали черные туфли-лодочки и черная же шелковая пелерина на плечах. О лице ее ничего определенного сказать было нельзя, только то, что рот большой, а стоматолог хороший, все остальное закрывали кисти рук, тонкие, ухоженные, с несколькими изящными кольцами на длинных пальцах. Из-под воздетой левой руки женщины выглядывала лохматая голова, небольшие стильные очечки перекосились на круглом, немного детском лице. Рука юноши облегала талию женщины и в меру сил направляла ее к выходу.

Проявились и другие источники шума. Лифт, совершив утомительное путешествие вниз-вверх, выплюнул дюжего милиционера с сержантскими лычками и автоматом в руках, а на лестнице, тяжело дыша, появились два его рядовых товарища.

– Кто? Что? Незаконное проникновение! Сигнализация! Всем стоять! Гражданка замолчите! – закричали они одновременно.

– Я разговаривала с ним по телефону полчаса назад, – каким-то будничным голосом сказала действительно умолкнувшая женщина и стала тихо оседать.

Юноша безуспешно пытался удержать ее, опускаясь вместе с ней на пол. Так постепенно присутствующим открылся вид на внутренность квартиры. На большой холл, на широко распахнутые двери гостиной, на бежевый ворсистый ковер, устилающий пол гостиной, на крупного мужчину в черном смокинге и большой бабочке, темно-вишневой с искрой. Мужчина лежал на ковре, на боку, обратившись лицом к дверям, вокруг головы расползалось темное пятно, гармонировавшее по цвету с бабочкой. Искр добавлял лежавший возле мужчины пистолет. Пахло дорогим мужским одеколоном, женскими духами и пороховой гарью.

– Почему он это сделал? – прошелестело откуда-то снизу.

– Это что же, самоубийство? – бухнул дюжий милиционер. – Ну, блин! – он достал рацию, принялся кричать сквозь какой-то стрекот и шум: – Старший сержант Утюжев. Да, на выезде, по сигналу… У нас тут того, типа самоубийство… Нет, огнестрельное… Свидетелей? Свидетелей человек пятнадцать… Понял…

Свидетелей действительно прибавилось – из мансарды по лестнице спустится Магомедов в сопровождении охранника, снизу поднялась Таисия. Чуть раньше, еще до Северина, подошел Кузнецов, сменивший кроссовки на домашние тапочки, а одежду на белесый от многочисленных стирок спортивный «олимпийский» костюм. Он стоял почти у самых дверей, холодно смотрел на тело и слегка двигал щеками, как будто хотел сплюнуть, как давеча внизу. К подполковнику боязливо прижималась довольно полная женщина лет сорока пяти с приятным милым лицом. Увидев распростертое тело, она вздрогнула, ее рука взметнулась к шее, принялась мять верх платья, из глаз потекли слезы. Кузнецов ласково обнял ее за плечи, отвел в сторону, уступая место следующей паре.

Первым вперед протиснулся худощавый, высокий мужчина сильно за шестьдесят с пышными, зачесанными назад седыми волосами, удивительно прямой спиной и глазами, горевшими отнюдь не старческим огнем, притягивающими и втягивающими взгляды окружающих. Несмотря на позднее время, он был при галстуке. Его спутница являла полную противоположность ему: жидкие волосы, расплывшаяся фигура, сильная сутулость убавляла и без того маленький рост, отекшие ноги распирали стоптанные домашние тапочки, халат с застарелыми пятнами и прилипшими хлебными крошками. При всех внешних различиях они так удивительно дополняли друг друга, что не возникало не малейших сомнений, что это семья, возможно даже идеальная семья.

– Я доктор, – веско сказал мужчина, – мы врачи. Что случилось? – и после короткого взгляда внутрь квартиры: – Посторонитесь, позвольте пройти.

– Врач там, похоже, не нужен, – ответил дюжий милиционер.

– Вы что – специалист? – возмущенно сказал мужчина и предпринял новую попытку проникнуть в квартиру, пресеченную уже старшим сержантом.

Мужчина бросил быстрый взгляд на жену, та едва заметно покачала головой.

– Ну, что ж! – сказал мужчина и отошел в сторону.

Снизу донесся собачий лай: «Р-р-гав! Р-р-гав! Р-р-гав!» Хлопнула дверь. На лестнице показался Воркутинский.

– Прогуливаюсь с Лаврентием, вдруг вижу воронок у дома, – сказал он, подходя ко всем остальным, – решил подняться. Что тут стряслось? А, черт! – вырвалось у него, когда он увидел труп, он затряс головой, как будто не верил собственным глазам.

– Жора, как же так? – подала признаки жизни блондинка в маленьком черном платье. – Я ведь разговаривала с Веней за полчаса до этого, мы собирались в ресторан, ужинать, потом в клуб. Почему так? – она тихо заплакала.

– Вероника, вам надо уйти отсюда, вам надо успокоиться, позвольте предложить вам свою квартиру, вам надо чего-нибудь выпить, коньяку, чаю, – Воркутинский легко поднял блондинку с пола, обхватил ее за талию, глядя при этом поверх ее плеча на лежащее на полу тело. Потом он медленно повел блондинку к лестнице, по-прежнему не отрывая взгляда от распахнутых дверей и впитывая все детали мизансцены.

– Подождите, я должен вас записать, – строго сказал старший сержант, – эй, парни, принесите лист бумаги, ручку и что-нибудь, чтоб подложить, – приказал он молодым людям, стоявшим в дверях квартиры напротив, – а гражданке придется остаться, она главный свидетель. Эй, а вы куда? – крикнул он, на этот раз грозно.

Северин, к кому был обращен окрик, даже не соизволил оглянуться.

– У меня мясо на плите стоит, – негромко крикнул он, спускаясь по лестнице, – снять надо. А то кроме милиции и «Скорой помощи» придется еще и пожарных вызывать. Будет полный комплект!

– А женщина ваша?..

– А женщине моей в туалет надо, приспичило от волнения.

– Сагитуллин, вниз! Никого не выпускать из дома! – решил подстраховаться милиционер.

– Вы, старший сержант, упустили сакраментальное: всех впускать! – крикнул Северин и щелкнул пальцами над головой.

– Чё? – донеслось запоздалое.

– Ой, Мома, как ты догадался?! Я только сейчас поняла, чего мне так хотелось, – сказала Таисия, входя в квартиру и тут же устремляясь в туалет.

Северин же прошел на кухню, достал мобильный телефон и сделал два коротких звонка. Оба были зафиксированы и даже записаны компетентными службами, но следователи не стали приобщать эти записи к материалам дела. Примем, что у них были для этого веские основания, и тоже не будем углубляться в этот вопрос, который может увести нас неизвестно куда.

Когда Таисия зашла на кухню, Северин меланхолично молол кофе в ручной деревянной мельнице.

– Так, Тайка, слушай меня внимательно, – сказал он, – этим ментам, которые наверху, не говори ничего, кроме паспортных данных. Что бы ни спросили сверх того, играй в молчанку, как говорят за границей – ноу коммент.