Страница 86 из 120
В левом углу чуть отошли, и странно, что Хелег со своей педантичностью не исправил еще этот недостаток. Зеркало на стене. Рама простая, деревянная. Здесь вообще все довольно просто, ни позолоты, ни лепнины, ни иных излишеств.
Квадратная комната с огромным окном.
Гардины.
Буфет.
Накрахмаленные салфетки.
Стол.
И свечи даже.
— Ты молода. С даром, пусть и в латентной форме. Но шанс, что и дети будут одарены, существенно возрастает. Ты работаешь в милиции, следовательно прошла минимальную проверку. У тебя приятная внешность.
— Спасибо, — кажется, ее благодарность прозвучала весьма саркастически, но Хелег кивнул.
— Однако позже я осознал, что этого недостаточно.
— И чего же мне не хватило? Просто чтобы понять, в чем работать над собой?
Катарина все же присела. Кресла не новые, с протертою обивкой и занозистыми подлокотниками. Даже странно, почему Хелег при всей любви его к порядку, не заменил их.
— Ты излишне прямолинейна. Упряма. Плохо поддаешься прямому воздействию, а косвенное склонна игнорировать.
— Это плохо?
— У меня вряд ли получилось бы изменить тебя должным образом.
Дорогое признание.
И от него мутит, потому что Катарина не представляла, что ее собирались менять. Должным образом. Ей ведь казалось, что Хелега все устраивает.
— Я намекал тебе, — он коснулся лепестков розы, темно-алой, в черноту. — Предлагал перевестись на менее беспокойную работу.
— В секретариат?
— Именно. Или в архив. Но ты отказалась. Ты самолюбива. Самоуверенна.
— Зачем мне…
— В архив? Затем, что моя супруга не должна вызывать подозрений.
— В чем?
Катарина окончательно потеряла нить разговора.
— Ни в чем, — Хелег тоже присел и бросил взгляд на часы. Поморщился. Его гостья опаздывает? Он не любит опозданий, как и иных неточностей. — Ты же работала в сугубо мужском коллективе. И логично предположить, что рано или поздно пошли бы слухи… определенной направленности. Кроме того ты слишком много внимания уделяешь своей работе.
— А не должна?
Безумная беседа. Она ведь не о том спросить пришла. Отношения? Были и прошли. И теперь даже странно вспоминать о них, будто бы те несколько лет совместной жизни были не ее.
— Мне нужна жена, которая прежде всего будет заниматься домом, детьми…
— И тобой?
— Именно, — ни тени улыбки. — Опять же сомнительная личность твоего наставника…
— Меня не одобрили?
— Тебя проверял Нольгри, — Хелег сидел прямо. Длинные ноги. Длинные руки. Длинная прямая спина, к которой словно доску прикрутили. — Мы никогда не приятельствовали. Это опасно, заводить чересчур близкие связи. После мне сказали, что Нольгри сам вызвался провести проверку… я отказался. Я уже понял, что ты не та женщина, брак с которой будет легким. А сложностей мне и на работе хватает.
Вот так.
Правда и ничего кроме правды.
— Не понимаю.
— Я тоже. Проверка — это отвлечение материальных и человеческих ресурсов. Запросы. Беседы со свидетелями. Он не поленился съездить к твоей тетушке. Та охарактеризовала тебя не лучшим образом.
— Почему я не удивлена?
— Катарина, — Хельги вновь вытащил часы и нахмурился сильней. — Послушай, пожалуйста. Возможно, наши отношения не лучшее, что случалось в твоей жизни, но я не враг тебе. И поэтому прими совет. Уезжай.
— Куда?
— Туда. Пока можешь. Попроси своего князя…
— Он не мой…
— Не важно. Он весьма склонен к необдуманным поступкам. Поможет. Уезжай… даже если ты раскроешь это дело и останешься жива, то… мой друг писал, что там очень холодно, а световой день короткий. Многие сходят с ума не от холода, он терпим, а именно от темноты. Солнце, когда показывается, светло-серое, и небо такое же… без света людям сложно.
— Ты намекаешь…
— По-моему, я прямо сказал. Тебя закроют. Поэтому беги.
И он не шутил.
Дышать вдруг стало тяжело.
Закроют? За что? Она не сделала ничего плохого… просто выполняла свою работу, просто… Хелег покачал головой:
— Не надейся объяснить. Все всё прекрасно и без объяснений понимают. И поверь, ни мне, ни остальным не хочется уродовать тебе жизнь. Но есть иные соображения…
— Какие?
— Твоя связь с этим нелюдем, — он загнул палец.
— Мы не…
— Любовники или нет, меня это больше не касается. Я говорю о связи эмоционального плана. О возможном влиянии, оказанном на тебя личностью сомнительного толка…
Его голос был сух, а тон спокоен, будто речь шла не о Катарине.
— Твои частые визиты туда… тебе позволили выглянуть, ты и забылась. И как знать, что ты там увидела или услышала… твоя личность довольно одиозна. А твое желание искать убийцу среди нас… думаю, ты права, это Нольгри…
— Я не говорила…
— Ты пришла спрашивать о нем, — Хелег постучал по стеклу пальцем. — И вряд ли из банального любопытства. Бытовое тебе несвойственно. Следовательно, речь о деле… и если окажется, что ты права, это будет… неприятно.
Вот как?
Всего-навсего неприятно?
— В нашем Отделе скандалы недопустимы. Ты, надеюсь, это понимаешь?
В этом дело, а не в князе и королевстве Познаньском, которое существовало до Катарины и будет себе жить после. Не в политике и границе, но именно в их растреклятом Отделе.
Катарина сглотнула.
Хелег?
Нольгри?
Не важно. Главное, что ей не позволят вынести эту историю за пределы серого здания на Большетроецкой. Нет, если окажется, что Катарина права… его остановят.
У них свои методы имеются.
Но проклятый полуостров? Отнюдь. Ей не позволено будет остаться в живых. И Катарина взялась рукой за горло, чувствуя, каким тугим, неподатливым становится воздух.
Дышать.
Успокоиться.
И главное, не показывать слабости… она не имеет на эту слабость права.
— Вижу, ты осознала, — Хелег поднялся. — Что же до твоего вопроса, то ты права. Он мне неприятен и прежде всего методами воздействия. Ему нравится ломать людей. И пусть наша работа иногда вынуждает идти на крайние меры, но получать от этого удовольствие? Из его подследственных редко кто доживает до суда… и к слову, он несколько лет прожил на той стороне.
— Как и ты?
Хелег не стал отрицать.
…он принес ей цветы.
Скромный букет хризантем, завернутый в обыкновенную газету. Газета в образ стеснительного, но еще способного полюбить, дознавателя вписывалась неплохо.
Как и внезапная робость.
А она букет приняла.
Всхлипнула от показного восторга. И глаза полыхнули ярко, счастливо… глупая девочка. Она видит себя охотником? Пускай.
— О чем вы думаете? — она вцепилась в его руку, повисла самым бесстыдным образом, забывая, что еще недавно играла скромницу.
…ее смерть будет на совести того, другого, если, конечно, у него имеется совесть. С этим делом в конторе было сложно. Совесть здорово мешала выживать, не говоря уже о карьере.
— О том, что выгляжу глупо, — он кривовато усмехнулся, надеясь, что выглядит в должной мере смущенным.
И жалким.
Ему всегда было не понятно, почему многие женщины проникались симпатией к особам, которые у нормальных людей вызывали лишь недоумение и брезгливость.
— Что вы! Конечно, нет… — она спрятала лицо в букете хризантем. — Мне никогда прежде не дарили цветов… и вы такой… с вами так спокойно…
Томный вздох.
И от нее пахнет потом. Этот запах пробивается через тяжелый аромат духов, дешевых, именно таких, какие бы приобрела девица ее возраста и материального положения.
— Вы такой надежный… — она прижалась всем телом. — Я уверена, что с вами мне ничего не угрожает!
Грубо.
Неумело. И странно даже, что он едва не попался на уловку этой девицы.
— А что вам угрожает? — спросил он, поскольку ждали именно этого вопроса.
— Как же… все только и говорят, что про этого убийцу! — круглые глаза.
Ее наигранный ужас смешон.
— И что говорят? — он позволяет себе лишь улыбку.