Крепость Луны

Карета, запряженная тройкой лошадей, подкатила к порогу дома. Несмотря на позднее время, перевалившее за полночь, большие окна дома все до единого бросали на искрившийся снег жёлтые прямоугольники света.

Из дверей вышел среднего роста человек в длинной шубе и с шапкой на голове и, провожаемый громкими возгласами, сколь  восторженными, столь и нетрезвыми, с трудом спустился со ступенек. Впрочем, надо отдать должное этому незнакомцу, он чувствовал свою слабость и потому спускался очень осторожно, переставляя каждую ногу так, словно ступени были стеклянные, и любой поспешный шаг грозил неминуемой гибелью.

Кучер вытянул задвижную лесенку у кареты и распахнул дверцу. Человек неразборчиво пробормотал слова благодарности, свидетельствующие о хорошем расположении духа, с вздохами взобрался в карету и буквально упал на скамью, ощущая, что силы покидают его, а голову наполняет уже не только гул от выпитого спиртного, но и ватные объятия сна. Звук захлопнувшейся двери был далёк и глух.Карета покатила, плавно раскачиваясь из стороны в сторону, а человеку казалось, что стены прыгают, а он сам переворачивается с одного бока на другой.

Так он бы и заснул, и пришлось бы камердинеру вместе с кучером вытаскивать своего барина  из кареты и нести под руки по спящим коридорам, распугивая шуршащих мышей, чтобы кое-как раздеть его и уложить на взбитую перину. Но эта ночь не походила на другие разгульные ночи: она готовила ему сюрприз.

Человеку даны не только чувства, которыми пользуется самое юное и самое старое и немощное тело. Ещё у человека есть бессмертная душа, не редко «чувствующая» близость другой такой души. Ведь каждый хотя бы раз оглядывался и действительно ловил на себе чей-то пристальный взгляд, хотя за секунду он понятия не имел, что кто-то на него смотрит.

Наш герой резко вынырнул из своего полузабытья, словно его толкнули локтём в бок. Но его никто не толкал, в этом мы можем быть уверены. Ощущение, что кто-то находится рядом, потревожило человека, и он, благодаря своей опытности, без труда перевёл  глаза в такое состояние, при котором можно видеть ауры всех разумных существ. В ту же секунду он коротко вскрикнул, но, по причине сильного опьянения, лишь безнадёжно откинулся на спинку каретной скамьи.

- Вася, - раздался негромкий голос с противоположного угла кареты, - это я, Николай Переяславский.

Человек, чьё похмелье постепенно рассеивалось, внимательнее пригляделся к ауре.

- Ну? – вновь прозвучал тот же голос. – Узнал?

Прошло ещё полминуты, прежде чем человек, которого мы теперь должны называть Василием, выдохнул.

- Фу… чёрт… напугал!

- Ну, прости, - хохотнул я (а это без сомнений был я, и голос принадлежал мне). - Раньше я не знал, что ты способен испугаться.

- Не ехидствуй. Ещё раньше, быть может, мне нянюшка нос утирала, так что с того?

- Ты часто так?

- Что? – буркнул Вася, но по его голосу было понятно, что он знает, о чём его спрашивают.

- Набираешься до ослиного шепота.

- Как всегда, - отмахнулся Вася и сказал очень серьёзно. - А вот ты зря тут.

- Почему? – спросил я, невольно напрягшись.

- В определённых кругах ты стал большой знаменитостью, как со знаком плюс, так и со знаком минус. Надо сказать, что куда чаще – со знаком минус. От слухов трещит по швам сыскная и жандармская столица.

- Да ну?

- Я не шучу. Если верить тому, что болтают, ты с помощью магических приёмов отвесил приличную пощёчину самому Рубовскому, а за это он объявил тебя величайшим злодеем века и спустил всех собак, каких только можно спустить.

- Судя по тому, что я живу и здравствую, у этих пёсиков с нюхом сплошная беда, а лаять они так и не научились.

- Я удивляюсь тебе, Николай…

- Вас не допрашивали на предмет общения с Николаем Переяславским?

- Допрашивали. Рубовский обещал приехать черездня три и допросить вновь.

- Неужели? – воскликнул я.

- Скрыться нельзя, Коля. Поэтому я весь разговор с тобой буду вынужден открыть ему.

- Не проблема. По этому поводу ты не должен переживать или суетиться. Передай каждое моё слово. Пусть думает, что я в столице, и что он, Рубовский, отстаёт от меня всего на один тёмный переулок.

Василий негромко хохотнул. Карету занесло на повороте, и он сделался серьёзным.

- Это ещё одна пощёчина Рубовскому. Я не знаю, что ты задумал, Николай, но будь осторожен. Задержаться в столице на пару дней для тебя всё равно, что пустить пулю в лоб.

- Я хотел спросить напоследок, что ты и другие мои… друзья… думают обо мне.

Василий положил ладони на колени и приблизился ко мне. Я ощущал его хмельное дыхание.

- Кто-то тебя подставил…

Я пожал ему руку.

- Спасибо. Теперь я знаю, чего и сколько мне следует опасаться. – Я нехотя выпустил его горячую руку и добавил кованым голосом: - Клянусь честью, Вася, вы не ошибаетесь.