Крепость Луны

- Сомневаюсь, что лишь в ней причина.

- А моё мнение таково, - вставил Сан Саныч. - Эти книги давно нуждаются в хорошем, согревающем костре.

Лев Сергеевич засмеялся, маленький Саша улыбнулся, Андрей же с ужасом обратил взор на гостя.

- Жечь... книгу?!

- Вот так - "пых"! - и Сан Саныч своими ручищами показал громадный костёр.

- А вы не смейтесь, - пригрозил учитель детям. - Тут жаждут совершить ужасное смертоубийство - кого? - книги!

- "Чего", - поправила Настасья Никитична.

- Нет-нет, именно "кого". Это для вас книга - картонная обложка, набитая страницами. Для меня она - живое существо, она друг.

- Ну что ж, - вздохнула Настасья Никитична, - друзьям ничего плохого делать нельзя, поэтому никто не будет жечь ваши книги.

- И славно, а то я уж думал совершить побег из этого дома.

- О! - воскликнул, жуя, Сан Саныч. - Бежать из этого дома ни в коем случае не следует, - здесь так прекрасно кормят.

Лев Сергеевич поднял взгляд на Андрея, ожидая от него философских изречений.

- Не отрицаю, - согласился Андрей, - однако для меня пища души важнее всех блюд мира.

Генерал улыбнулся лоснящимися жиром губами.

- Мне остаётся только посочувствовать!

Андрей обиделся, уткнулся в тарелку и более не произнёс ни слова.

Трапеза закончилась осушением бокалов и поглощением всего съестного, что имелось на столе. Сан Саныч не уставал хвалить и поваров, и хозяйку, и хозяина, держащего в таком безупречном порядке усадьбу.

Теперь они сидели в креслах в гостиной.

- А у меня, извольте верить, мышь повесится. Мот я страшный. Генеральской пенсии и той не хватает.

- Какая же пенсия? - поинтересовался Лев Сергеевич.

Генерал шепнул на ухо сумму. Волконский похлопал себя по животу, которого не наблюдалось.

- Что б я так жил!

- М-да, Рания неплохо заботится о своих защитниках.

Хозяин усадьбы вздохнул, предвкушая действие остроты.

- Враг, небось, с удивительной ловкостью побивается... пузом?

- Обижаешь! - пригрозил кулаком Сан Саныч. - Моя сила - в голове. Мы ж с тобой, гляди, стройные старички.

- В особенности ты.

- Да что я? Я люблю плотно позавтракать, плотно пообедать и ещё плотнее поужинать. Откуда, кобза тебе по рёбрам, тут быть фигуре? А вот ты остался прежним, только внутренне изменился.

- Оставь, - смутился Волконский.

- Душой вырос что ли.

- Все растут...

- Может быть, магически растут все, а душою - единицы. Ладно, оставим тему... Настасья Никитична, вы б сыграли что-нибудь эдакое.

  Женщина без возражений, ни на кого не глядя, оставила вязание в своём портшезе, легко перепорхнула на стульчик, открыла пианино и виртуозно прошлась пальчиками по клавишам. Музыка рассыпалась по комнате и, тронув сердца слушателей, вмешалась в ход мыслей.

Слегка пьяненький Сан Саныч украдкой перехватил взгляд хозяина усадьбы. Взгляд этот был полон любви и ловил каждое движение супруги. Разум Дениса отметил, что важнее всего на свете для Волконского жена и дети, а потом погрузился в музыку.

Настасья Никитична играла умело, соскальзывая с одного отрывка на другой. Сначала были вещи, знакомые всем, но после зазвучали такие, которых Сан Саныч никогда не слышал. Он решил, что Настасья Никитична играет собственные сочинения, играет удивительно прекрасно, и Денис, скованный плотью генерала, сожалел, что на его пути не встретилась такая женщина.

- Брависсимо! - воскликнул Сан Саныч и бросился к ручке Настасьи Никитичны.

- Однако вы становитесь сентиментальным, - заметила она.

- Иногда находит, - признался генерал и, со схваченными краской щеками, опустился в кресло.

- А я глух к музыке, - вставил Лев Сергеевич.

- Ты ещё молод, Лёва, - сказал Сан Саныч. - Это я - большая куча старого тряпья.

- Не говорите так! - возмутилась Настасья Никитична.

- Пардон, не буду, - склонил голову генерал.

- Вы, наверное, уж спать хотите?

- Да, пожалуй…

- Что?! – воскликнул Лев Сергеевич. – Ты ложишься в такую рань?!

Сан Саныч растеряно молчал.

- Ни в коем разе, господин Зотов! – продолжал Волконский. - Я ещё хочу потрепать с вами языком пару часиков да покурить трубку.

- Ну, разумеется, - через силу улыбнулся генерал. Ему казался чрезвычайно опасным этот ночной разговор, который, разумеется, будет откровенным.