Почему я?

Вволю потискав раскрасневшуюся от выпитого алкоголя и исключительно непрозрачных намеков, уже на все готовую Снегурочку, возрастной ловелас, воодушевленный таким успехом, был очень доволен собой, но, окинув нетрезвым взглядом остальных присутствующих на вечере представительниц прекрасного пола, он удивляется, сколько вокруг еще не охваченных его чуткой заботой и вниманием прекрасных див, ярко ощущая в себе дополнительный прилив сил и неограниченных возможностей для покорения сердец всего остального женского электората. Одной Снегурочки ему становится мало, он явственно начинает осознавать, что увядающая сказочная фея вовсе не предел его мечтаний, это не совсем то, чего бы ему хотелось, потребности его организма гораздо шире и глубже, и он достоин в этой жизни лучшего – кого-нибудь помоложе, да позабористее. Вон их тут сколько!

Дед Мороз, поверив в себя, переживая вторую молодость, начинает свой поход за совершенством. Исподтишка, как Мальчиш-Плохиш, возрастной донжуан, подкрадываясь к жертвам бенгальским тигром, будет как бы между прочим поочередно лапать остальных дам из нашего отдела, при этом пьяно икая и предлагая им немедленно уединиться для плотских, так сказать, утех. Дамы, не достигшие еще нужной кондиции, как правило, отказывают ему. Но Дед Мороз не сдается. Его упорству может позавидовать любой сказочный герой, даже сам Иван-царевич. Заканчивается, впрочем, все это достаточно предсказуемо: не добившись взаимности от других дам, он возвращается к Снегурке. Та – в гневе, она оскорблена скотским поведением Деда Мороза, но под мощным напором озабоченного северного старца, наконец, сдается. Шумное соитие между двумя сказочными персонажами происходит в ближайшей подсобке. Оба довольны.

Дальше танцуют все. Особенно стараются наиболее продвинутые и экзальтированные девицы из нашего отдела. Людка с Маринкой, от избытка чувств и хорошо подогретые алкоголем, напрочь забыв о таком качестве, как женское целомудрие, под всеобщее улюлюканье высоко задрав юбки, взбираются на стол, чтобы удивить и сразить наповал всех чудо-танцем. Эти две весьма нетрезвые особы пребывают в полной уверенности, что исполняют стрип-пластику, но, поскольку имеют весьма отдаленные и крайне поверхностные познания об этом виде танцевального искусства, ничего кроме дерганных, скомканных, конвульсивных и ни фига не эротических движений, больше напоминающих извивающегося в предсмертных муках червяка, оказавшегося на крючке, показать не могут. Но народу опять нравится, народ взбудоражен, он неистовствует. Праздничный вечер продолжается – шоу маст гоу он!

Обычно все заканчивается под утро, кто-то успел, сильно покачиваясь как во время шторма, удалиться домой, кто-то нет, уснув за столом с перепачканным майонезом лицом в своей тарелке, не сумев донести свое туловище до домашнего очага, а кто-то, не справившись с обилием выпитого, стоя как кающийся грешник в коленопреклоненной позе, склонился над белоснежным унитазом в три погибели вовсю пугает Ихтиандра, пытаясь побыстрее освободить свое бренное тело от немерено выпитого и съеденного на халяву. Каждый год одно и то же.

Наутро у всего коллектива жуткое алкогольное похмелье, переходящее в не менее жуткое моральное похмелье. В офисе висит, как смог над Токио, кошмарный бахус перегара. Кулер с водой популярен как никогда, к нему, как на водопой во время летней засухи, выстроилась живая очередь полуживых людей, все пытаются залить бушующий пожар в желудке животворящей жидкостью. Отовсюду слышны нервные смешки по поводу того, кто, что и как сотворил в пьяном угаре, и тут же клятвенные обещания, что никогда и ни за что больше. Впрочем, как показала практика, все обещания, данные с похмелья год назад, как перед Богом на Страшном суде, успешно забываются и все повторяется, как заезженная пластинка, снова и снова.

Вот и два года назад все шло по извечному сценарию. Чтобы побыстрее почувствовать себя в теме и особенно не выпадать из общей обоймы, я заливал себя сладким шипучим напитком, который с легкой руки какого-то идиота у нас называется «шампанским». Хлебал я шампусик не потому, что зрил себя эстетом, просто я втайне полагал, что если закидаться слабоалкогольным напитком, то и похмелье меня ждет слабоалкогольное. Заранее предупреждаю всех: это глубокое заблуждение, повторять или брать на вооружение данную концепцию не рекомендуется, опасно для здоровья.

Шеф только что произнес свой новогодний спич, поздравив коллектив с наступающим, заодно представив нам трех сотрудников из вновь открытого филиала, правда, тут же посетовав, что не все в сборе – две сотрудницы еще запаздывают, но в скором времени обещают быть. Я скинул из общего блюда в свою тарелочку пару упитанных, истекающих маслом шпротин и, одну из них уже насадив на вилку, попытался отправить себе в рот. Не успел. Рука застыла на полпути. Входная дверь в зал, где творилось торжество, широко распахнулась средь шумного бала, на пороге, переминаясь в нерешительности, стояли две девушки, одна из которых сразу завладела моим вниманием. Сногсшибательная, высокая блондинка, в облегающем, выше колен серебристом платье, очень выгодно подчеркивающем ее тугие, словно отлитые из бронзы известным скульптором, формы. На длинных стройных, как из рекламы колготок, ногах черные туфельки на высоченной шпильке – дух захватывает. На голове какая-то немыслимая прическа, копну волос цвета спелой пшеницы, поднятых кверху, поддерживает легкомысленный черный бант, мраморная лебединая шея – мечта не только вампиров и вурдалаков там разных, но и любого гетеросексуального мужчины – оголена, умело наложенный макияж приковывает и уже не отпускает взгляд от голубых, как два колодца с чистой родниковой водой, глаз, пухлые ярко-алые губы, улыбаясь, обнажают белоснежные идеально ровные зубки. Таких девушек причисляют к особой касте, называя их породистыми. Я всегда мечтал о такой. Именно так, по-моему глубокому убеждению, должна была выглядеть моя будущая избранница, с которой я пойду по жизни.

Эта девушка казалась мне из другого мира, словно спящая принцесса ожила и материализовалась, выбравшись из самых потаенных уголков моего подсознания, она являлась олицетворением всех моих тайных мечтаний и ночных грез. Шеф, поднявшись со своего места, представил девушек.

– Знакомьтесь, друзья, Любовь Фролова и Светлана Костромская.

Блондинка, ослепительно улыбаясь, сделала легкий кивок головы, этот жест получился у нее по-королевски грациозным.

– Эти две опоздавшие очаровательные девушки, – продолжил шеф, – теперь ваши новые коллеги. Прошу любить и жаловать.

Жирная шпротина, так и не дождавшись, когда ее съедят, соскользнула с вилки и рухнула обратно в мою тарелку, забрызгав скатерть маленькими масляными брызгами, мой рот, не поглотив рыбку, так и остался открытым.

«Можно ли доверять своим глазам, а вдруг мне эта девушка всего лишь привиделась?» – пронеслось в голове.

– Ущипни меня, – попросил я сидевшего рядом Сашку.

Сашка с удовольствием и с удивительной для него проворностью, обычно он не такой резвый, исполнил мою просьбу и со всей дури, как лошадь Пржевальского, ущипнул меня за ногу.

– Больно, дурак! Что ты делаешь? – взвился я.

– Сам просил, – ухмыльнулся Сашка. Затем, проследив глазами за моим взглядом, он покачал головой: – Одумайся, Олежек, не твоего полета птичка, вы не два сапога в паре.

– Иди к черту! – Я не хотел его слушать. Я был зачарован и околдован. – Какая девушка… – прошептал я не в силах оторвать от нее взгляда, как загипнотизированный. – И имя у нее какое красивое – Света.

– Угу, а главное редкое, – ехидненько поддакнул Сашка.

Девушки присели на свободные места, за дальний угол стола. Я теперь мог видеть только ее профиль, но, боже, какой это был профиль, с ума сойти можно. Дождавшись, когда же наконец заиграет музыка, приглашавшая собравшихся оторваться от поглощения так называемых яств и потанцевать, а объевшийся народ начинает, выползая из-за стола, разбредаться – кому покурить, кому обменяться последними новостями и мнениями, кому просто подышать свежим воздухом, а кому по естественной надобности, я понял, что надо действовать.