Я завтра улетаю

Олеся проводила со мной времени гораздо больше, чем раньше. И погулять, и поцеловаться, и похулиганить – завсегда пожалуйста. Так думал я, пока в один летний денек мы в очередной раз не остались у меня, нежась поцелуями в постели. С поцелуями у меня уже не было глобальных проблем. Я понял, для чего это надо. Мне понравились ощущения, которые я испытывал в моменты соприкосновений наших губ.

Понимая, что еще чуть-чуть и я не смогу остановиться, я прекращал поцелуи и старался мысленно абстрагироваться от того, что происходит с моим организмом. Так же, как и в тот денечек. Понимая, что поцелуй заходит за призрачные рамки, я остановился под предлогом перекура.

Я курил, с улыбкой рассматривал лицо Олеси и понимал, что оно ничего не вызывает во мне, кроме теплых чувств. Олеся положила ноги на табуретку и насупившись сморила на меня. Я не понимал ее взгляда. А потом она начала говорить. Я был поставлен перед выбором: либо у нас прямо сейчас произойдет секс, либо мы больше не общаемся. Почему? Почему это так странно звучало для меня? Я не хотел, чтобы мне ставили ультиматумы. А я уже успел заметить, что люди любят кидаться ультиматумами, как навозными шариками. Как неприятно, когда тебя ставят перед выбором. Неважно какой выбор: умри или живи, или переспи со мной или уйди. Почему я должен делать именно так? Почему никто не спрашивает, если ли у меня альтернативы?

Услышав брошенный ультиматум, я опешил. Я уже не хотел вникать в его смысл, в значение сказанных слов. Мне ведь никто не дал объясниться. Никто не спросил, почему я прервал поцелуй и отстранился. А ведь все на самом деле так просто: я был девственником. Олеся – девственница. Я не знал, что с собой делать, не то, что с ней. Ей было легко сказать переспи со мной, либо расходимся, но она не предложила взять инициативу на себя. Она переложила на меня ответственность и словно смеялась мне в лицо.

Я озадачился. Опешил. Растерялся. Вот так, живешь, радуешься, даже не догадываешься о том, что человек вынашивает ультиматум. Неприятно. И в моем случае совсем не сексуально. Я, конечно, поинтересовался, почему я столкнулся именно с таким поведением. Зачем ей это надо? Почему прямо сейчас? Я всегда был уверен, что первый раз для девушки – это некое таинство, которое должно состояться с любимым человеком. Ты меня любишь? Она смотрела на меня как на дождевого червя, погибающего в луже на асфальте. Конечно, нет. Она не любила меня. Мне не нужны были ее слова, я и так знал ответ. Но я хотел убедиться, знает ли она ответ. Я хотел убедиться, понимает ли она, о чем просит.

Но Олеся относилась к тем людям, которые живут исключительно по приказу своих желаний. Я хочу и мне плевать на все. Абсолютно! Я хочу прямо сейчас и прямо здесь. Плевать на других, мне это нужно. Именно такие люди берут в кредиты, например, дорогие иномарки, потому что «хочу прямо сейчас», а потом им не на что даже бензин залить. Их желания доходят до абсурда. И в тот момент желание Олеси звучало абсурдом в моих ушах.

Я успокаивал себя. Нет, я не импотент и девушки вызывали во мне желание. Это нормально для подростка. Это нормально для мужчины. Я мог сделать то, о чем она просила. Я знал анатомию, в конце концов, я видел порно. Пару неловкостей, пару нелепостей и совершилось бы то, на что меня агитировали. Но я – математик, я почитатель точности и не только в науке, но, уж так сложилось, что и в жизни. Я никогда не поставлю лямбду в формулу, если она там не нужна. А Олеся заставляла меня поставить ее в простенькое уравнение. Каждый символ что-то символизирует. Каждый мой вздох и взгляд что-то характеризирует. Я никогда ничего не делал просто так, даже по мелочи. А тут такое!

Я отказался. Извинился. Сказал, что хотел бы дальше дружить, общаться. Оставить все как было до этого нелепого разговора. Я не хотел обижаться на нее, но Олеся была иного мнения. Ей надоело ходить девственницей. Все ее подружки обсуждают, как проходят ночи в порыве страсти, подшучивают над ней. Олесю это цепляет. Она не хотела быть хуже других. А я не хотел помогать ей идти ноздря в ноздрю с окружающими, тем более таким способом. Я не думал, что для нее будет проблема воплотить желаемое в жизнь. Вокруг была целая толпа желающих переспать с девчонкой, лишив себя девственности, да и ее заодно.

Олесю понесло. Она возмущалась, кричала и бесконечно долго спрашивала бесподобную чушь, на которую я был вынужден отвечать. Я был уверен, что после моего отказа, она уйдут. Но нет. Желание переспать плавно перекатилось в желание обсудить, почему так произошло. Хорошо. К такому, конечно, я был не готов. Опыт общения с Ксюшей не давал мне никаких подсказок и намеков. Я уродина? Поэтому ты не хочешь спать со мной? Интересный вопрос, неправда ли? Мне очень понравился. Вот так оказывается, воспринимается сексуальная жизнь – урод или не урод. Я всегда был уверен, что для секса нужно что-то большее, чем просто качественная внешняя оболочка. Человек не должен быть уродом морально. Так я представлял себе красивого человека. Я ничего не мог сказать об Олесе. Ее моральная составляющая была качественно сокрыта, и я основывался только на своем восприятие ее внешности, которая не возбуждала во мне желание.

Хотя я не исключаю того, что я просто испугался столько неприкрытого предложения со стороны девушки. Слова Ксюши, что девственники смешны, громогласно вторили ей каждую минуту в моей голове.

Олеся не пыталась слушать меня. Она утверждала, что она – уродина и только в этом проблема. Я замолчал и просто молча изучал ее враждебную маску на лице. Уродина? Нет. Природа не создает уродства. Никогда. Люди. Вот, кто делает из себя уродов, чтобы потом взывать к жалости окружающих, пользоваться ею, захлебываться ею. Жалость такая плодоносная, такая кормилица! Неудивительно, что люди, крича не надо меня желать, своими действия просто отчаянно требуют жалости к себе. Но я не чувствовал жалости к Олесе. С чего бы? Молодая девчонка, подросток, она еще даже не сформировалась до конца. У нее одна голова, две руки и две ноги. С чего бы мне ее жалеть?

Олеся ушла. Я остался один. Не то, что бы это состояние пугало меня, я скорее привык к своему одиночеству. Раньше у меня была Ксюша, но она отдалялась семимильными шагами, а я только воздух успевал трясти руками, пытаясь ухватить шелковый, скользящий подол юбки дружбы.

Прошел год. Я был первокурсником университета, обучаясь на физфаке, и я был чертовски счастлив. Уже долгое время я мечтал забыть школу и все, что с ней связано, особенно предметы, превратившиеся в монотонную скуку из-за не менее скучных учителей. Они уже так устали годами сидеть за одним столом и смотреть на одни и те же парты и на лишь меняющиеся лица учеников. Надоели им и то, что они говорили из года год одно и то же и никто, практически никто, их не слышал, хотя все слушали. Я был больше рад не видеться с одноклассниками. Без того ужасные люди, некоторых из них я и так буду вынужден помнить всю жизнь. Я больше не буду видеть стены этого заведения: частично измазанные грязью, частично залепленные еще советской мозаикой. А что говорить о питании? Ничего этого теперь не будет. Едва я пришел 1 сентября в своей ВУЗ как понял, насколько стал свободным и в то же время, я почувствовал страх. Моя жизнь принадлежит мне. Моя будущая жизнь. Один мой неверный шаг мог запросто подпортить ее, может даже и крест поставить. С того дня я понял, как важно отдавать отчет самому себе о том, что я делал и зачем. К сожалению, не имея диплома о высшем образовании, у меня не будет шанса доказать работодатель, что я чего-то стою. Твои знания подтверждает не их присутствие и практика, а несчастная картонная корочка с длинным полотном оценок. Я должен был доказать не только себе, но и окружающим, что я не просто сын алкоголика и брошенка матерью, готовящийся пойти по стопам отца. Я хоть чуть-чуть начал понимать жизнь. Это борьба. Борьба за все: за место в университете, за место на работе, за свою девушку, за себя самого. Ты постоянно борешься, выживая в социуме. Все, что тебя окружает, все, что появляется в твоей жизни, тут же вынуждает тебя бороться до конца, до последнего вздоха, пока ты борешься со смертью. Я знал свои способности к математике, химии и физике. В школе я утвердился в глазах учителей настолько, что пару раз я заменял на уроке учителя математики. Меня давно перестали спрашивать о выполненном домашнем задании: я мог посчитать любое уравнение из школьного учебника с закрытыми глазами. Это знал я, это знали все. Но математика, к моему великому счастью, не заканчивалась ограниченным школьным материалом, поэтому я пришел за ней в университет. Я пришел бороться за то, чтобы мне дали шанс хоть немного опуститься в настоящий мир математики, а не в школьную иллюзию. Я поступил на бюджетное отделение. У меня не было даже выбора, платить мне все равно было нечем. Я был счастлив.