Я завтра улетаю

– Посмотри на меня, – попросила она. Я изначально не хотел отворачиваться от нее. Я пришел для того, чтобы смотреть на нее. Много и долго. До 5 утра, пока не приедет такси. Чертовы слезы. Я не смог отказать ей. Я взглянул на нее.

– Попрощаться? – повторила она, едва наши глаза встретились. – Что это значит? Ты, – она сделала паузу, – навсегда?

– Я обязательно приеду навестить тебя, – пообещал я, запоминая, как блестят ее глаза. А какого же цвета ее глаза теперь? Уже столько лет я смотрю в эти глаза и все не могу понять, какого они цвета. Раньше я думал, что они – голубые. Потом, в пиковый период переходного возраста, они казались мне темно-синими. Сейчас, когда нам по 25, они снова голубые. Белесо-серые. Потухшие.

– Обещаешь? – тихий шепот скользнул в ночную тишину. Ее сожитель, угрожавший стереть меня с лица земли, уже давно спал, забывшись в пьяном чаду.

– Обещаю. – Слеза снова скатилась по моей щеке.

Мне было 9, и я учился в третьем классе. Я жил с отцом. Мать ушла к другому налаживать свою личную жизнь. Ей было не до меня. Будучи ребенком, я был обижен на нее. Быть обиженным – нормально для ребенка. Когда ж еще обижаться, если не в детстве? Да и детство – единственный период, когда на твои обиды кто-то вообще обращает внимание.

Став постарше, я пришел к пониманию: я понял поступок матери. Мне хотелось думать, что я понял. Отец всегда пил, но слава богу, хоть работал. Отец с мужиками на заводе всегда находил, что выпить и когда. Выпить перед работой с утра. Во время работы днем. Конечно, после работы вечером. Мать всегда была одна. Мной она занималась как положено. Скорее оттого, что положено это законом, нежели ей хотелось лично. Она просила отца перестать пить, и у нее было только два аргумента. Первый – это она сама. Именно ради нее отец должен был бросить пить. Второй – это я. Если не ради нее, то хотя бы, может, ради меня. Она не учла тот факт, что у отца был еще он. И ради себя он не хотел бросать пить.

И вот, моя уставшая от несостоявшейся мечты, мать умудрилась повстречать принца и быстренько, отказавшись от меня, переехала к нему. Принцем его можно было назвать только потому, что он не пил.

Мы остались с отцом вдвоем. И потянулись совсем одинаковые дни моей жизни. Денег всегда не хватало и это тоже нормально. Я еще ни разу не слышал, что кому-то хватает денег. Я только слышал, что государство считает, что всем хватает.

Я пошел в первый класс, когда мне вот-вот должно было исполниться 7 лет. Я до сих пор помню тот день. Все стояли на утренней линейке в 1995 году. Девчонки с бантами, крепко держащими разноцветные косы и хвосты; мальчишки аккуратно причесанные, стояли по стойке смирно, немного перепуганными глазами изучали асфальт под ногами. У всех в руках были цветы. У всех, кроме меня. Со всеми рядом стояли родители с улыбками и допотопными фотоаппаратами. Рядом со мной стоял пьяный отец, грузно повесив голову.

Я был одет хуже всех. Мои вещи и школьные принадлежности были хуже, чем у других. Мой отец был хуже, чем другие отцы. В какой-то момент я пришел к выводу, что я сам хуже, чем другие дети.

Так прошел первый класс. Так же прошел и второй класс, словно тошное дежавю. Первое время меня пытались цеплять мальчишки, дразня и посмеиваясь надо мной, но так как я считался ребенком из неблагополучной семьи, мое поведение оставляло желать лучшего. Вначале я пререкался с ними. Затем дрался. Затем слушал угрозы классного руководителя. Потом они пытались вызвать моего отца в школу. Смешно.

Меня никто не воспитывал. Отцу было некогда, а в школе лишь отчитывали. Я учился сам на всем и на всех, кто окружал меня.

Первое сентября в третьем классе, 1997 год. Уже прошло минут десять от начала урока, когда запыхавшаяся мамашка ворвалась в кабинет и втолкнула свое чадо в класс. Учительница смотрела на родителя уничтожающим взглядом. На ее лице читалась советская дотошность и отвращение. Елена Владимировна. Да! Кажется так звали мою классную руководительницу в начальных классах. Отдышавшись, мамашка напела что-то про то, что заблудилась, оставила чадо и поспешила ретироваться из кабинета.

Елена Владимировна окинула орлиным взором аудиторию. Куда же отправить растрепанную девчонку, стоявшую рядом с ней. Класс был не полным. Все-таки первое сентября! Многие дети еще не вернулись с дач и деревень. Сзади было много пустых парт, и у Елены Владимировны был выбор. Но она посадила новенькую на полупустую парту. Ко мне. Учительница решила даже не представлять девчонку классу. Видимо, что я, что новенькая, выглядели не очень хорошо и были похожи на детей из неблагополучных семей. Наверное, поэтому, по мнению Елены Владимировны, нам стоило держаться обособленно.

Класс поддержал решение учительницы издевательскими смешками, пока девчонка шла между рядов к моей парте. Я нехотя собрал разбросанные ручки по всему столу и отодвинулся поближе к краю.

Она робко уселась на стул, стесненными движениями доставая пенал из рюкзака. Краем глаза она увидела, что на моей подставке стоит кем-то изрисованный учебник по русскому языку, и достала такой же, только чистый. Закончив шуршать, она сложила руки на парте и уставилась на уже что-то вещающую учительницу.

На перемене дети высыпались градом из кабинета в коридор. Елена Владимировна поспешила открыть окна и ушла. Я остался на своем месте. Пять минут перемены не вызывали во мне желания носиться по коридорам, громко визжа. Хотя, может, я лукавлю. Со мной никто не хотел бегать по коридорам и визжать.

Новенькая тоже осталась в классе, все также держа руки на парте, сидела и смотрела прямо перед собой. У меня закралось подозрение: а она вообще нормальная?

– Эй, – позвал я, пытаясь увидеть ее лицо. Девчонка повернулась ко мне. – Сейчас перемена.

– Я знаю, – ответила она. У нее был громкий голос, резкий и практически без примеси детской наивности. Услышав довольно резкий ответ, у меня больше не возникало желания спрашивать ее о чем-либо. Но я ничего не знал о ее желаниях.

– Как тебя зовут? – спросила она, шевельнувшись.

– Рома, – я опустил голову. – А тебя?

– Ксюша, – она улыбнулась в ответ. Я тут же обратил внимание на черные дырки в ее зубах, что меня даже немного напугало. Конечно, в этом возрасте я уже знал о существовании зловредной болезни – кариес.

В школе раз в полгода Елена Владимировна водила наш класс к школьному стоматологу. Врач внушал детям страх одним лишь своим видом, не говоря уже про инструменты дьявола, которым было окружено ее рабочее место. У нее было круглое лицо и чрезмерно выпирающие из орбит глаза, которые зловеще вращались за очками, осматривая ротовую полость.

– Все в порядке, – говорила она мне каждый раз, и я едва не писался от счастья, что вот та висящая перед глазами штука не заведется, как дрель и не будет перфорировать мои зубы. Я никогда не страдал кариесом. У отца не был денег на сладкое. У него на еду-то едва хватало.

Заметив, что я ужаснулся, увидев черные дырки в маленьких зубах, Ксюша тут же перестала улыбаться. Отвернулась. И на мое счастье прозвенел звонок. Шумные, вспотевшие одноклассники вернулись в класс.

Я был уверен, что Ксюша уже к концу дня найдет предполагаемую подругу и уже на следующий день моя парта снова станется только моей, как всегда и было. Но ни на следующий день, ни на следующей недели, ни даже через год, Ксюша не пересела от меня.

Мы были детьми и мало-по-малу начали общаться. Вначале на переменах. Я узнал, что Ксюшины родители переехали из Кузьминок в мой район, в Медведково. Они купили новую квартиру, а квартиру в Кузьминках сдавали за копейки. Узнал я, что теперь Ксюша живет в соседнем доме. Мой подъезд – четвертый, был последнем в моем доме. Следующий дом был ее и ее подъезд – первый. Так что нас разделяла только одна дворовая дорога и два тротуара по краям.

Ксюша много рассказывала о своих родителях: о матери и отце. Они жили счастливо. Оба работали над развитием собственного бизнеса с автосервисами. Семья-то ее оказывается была при деньгах и не малых. Ксюша не знала отказов со стороны родителей ни в чем: будь то игрушки, которым завидовала добрая половина класса, будь то большой белый джип, на котором Алексей Федорович, отец Ксюши, привозил ее в школу, или хетчбэк цвета металлики, на котором иногда Анастасия Евгеньевна, забирала Ксю из школы. Будь то разноцветные ручки, которые мало у кого были, и новые, пахнущие свежей печатью, учебники. Или особенные одежды. Я же завидовал только одному – у нее была Анастасия Евгеньевна, Ксюшина мать. Тогда я даже и не догадывался, что муж с женой могут так любить друг друга. Я не мог поверить, что отец может не пить целыми днями, а мать может любить своего ребенка не потому, что закон обязал, а потому, что это ее ребенок и она просто любит его. Вот так вот неожиданно для себя мы, сами не понимая как, начали дружить.