Страница 46 из 49
5—9 апреля. Вернулся в Харбин; в конце пути вновь почувствовал русские порядки в виде невероятно грязного вагона. Здесь узнал, что 5 апреля японцы высадили во Владивостоке десант, как ответ на ограбление конторы «Исида» и убийство трех японцев; японцам очень везет на такие подходящие случаи. За японцами высадили десант американцы и англичане.
Прибывшие из Благовещенска беженцы делали сообщение о бывшем там погроме буржуазии; погибло до 1500 человек офицеров, служащих и коммерсантов; хулиганам помогла, как всегда, полная неорганизованность и растерянность обывателей; ведь одни молокане, будь они только сорганизованы, могли раздавить всю местную красноту.
10 апреля. По словам местных старожилов, Харбин очень напоминает то, что было здесь в 1904—1905 годах; деньги льются рекой, кабаки и шантаны переполнены; цены на всё поднимаются, так как наехало много состоятельных лиц из Иркутска, Читы и Благовещенска, а кроме того, прибыло много иностранцев, живущих на валюту и не стесняющихся в расходах; нам приходится уходить с квартиры, за которую брат жены платил 80 рублей в месяц, а прибывший из Иркутска богач-еврей дал хозяину сразу 600 рублей в месяц и плату за год вперед.
11 апреля. Опять погрузился в харбинские впечатления и рассказы; каша, ерунда и безобразие здесь. Сформировавшиеся здесь под негласным покровительством и на денежные субсидии Хорвата отряды спасителей родины под фирмами Семенова и Орлова, по моему мнению, – самые анархические организации, так как для них не существует никаких законов, и слушаются они только тех, кто дает им деньги, и до тех пор, пока дает и пока имеет возможность так или иначе наступить им на хвост; последние случаи очень редки, так как ни власти, ни силы у дающих нет, и условное повиновение приобретается только подачками и уступками.
По внешности власть как будто бы принадлежит Хорвату, но тот совершенно заблудился в разных комбинациях и компромиссах, вплоть до желания весьма реакционные деяния осуществить и демократический капитал – невинность – сохранить.
Он продолжает свою дряблую, компромиссную политику, стараясь всех примирить и всё уладить без углов, обострений и взрывов при помощи уговоров, убеждений и прочих словесных тонкостей.
Но то, что было очень подходяще в сложных отношениях с китайцами, с приамурским начальством и с петербургским правлением, никуда не годится при современном положении; получается какое-то микроскопическое и столь же ничтожное повторение Керениады, только по другому меридиану. Организации распустились, признают только право силы и очень хотят сами стать этой силой и поступать так, как им приятно и выгодно; первым делом всем хочется господствовать над Харбином и над самим Хорватом, долженствующим быть только курицей, несущей им золотые яйца.
А при характере и решительности Хорват мог стать действительной властью и скоро привести всё здесь в порядок, но «рожден кто ползать – летать не может».
Уходить из Харбина никто не хочет и не собирается, предпочитая ничего не делать и весело жить. Семенова всячески поддерживают японцы и французы, или, вернее, их местные представители капитаны Куроки и Пеллио; попав в таких чинах в вершители местных судеб и в своего рода американские, богатые всякими возможностями дядюшки, эти иностранцы, умело угощаемые и умело чествуемые, видят только внешний порядок, козыряние и внешнюю дисциплину и неспособны разобраться в духовной, идейной стороне всего происходящего. Внутренней гнили они не видят или не хотят видеть, и не в состоянии трезво, спокойно, проникновенно заглянуть в русское будущее.
Для возглавления всех отрядов сюда выписали Плешкова, но ничего путного от этого не получилось; была одна дряблая бесхарактерность, а теперь стало их две, схожие еще и в том, что у обоих экстерьер великолепный и внушительный и что оба в обхождении милы, обворожительны.
Не слушали Хорвата, так же не слушают и Плешкова и их обоих вместе, совсем то же, что на фронте, только что не дерутся и не убивают. Вчера организация полковника Орлова арестовала подполковников Никитина и Сулавко; Хорват и Плешков приказали их освободить, а Орлов и его банда приказа не слушают – совсем большевики sauce royale[44]. Разве при такой закваске возможны какие-нибудь прочные и благодетельные последствия? Внутренняя дисциплина всегда была у нас не особенно крепка и сохранялась только в виде esprit du corps[45] в лучших частях нашей армии; революция же с ее экспериментами рассосала последние остатки этого драгоценного качества – и в этом-то весь ужас нашего положения; нужны решительные крепительные средства, а их нет. Семеновцы бросили Даурский фронт и отошли на станцию Маньчжурия; офицеры, ушедшие из семеновского отряда по невозможности мириться с происходящими там безобразиями, рассказывают, что, стоя на Даурии, чины отряда пьянствовали, охранения и разведки не было; когда услыхали, что большевики обходят их с юга, то удрали, бросив целый поезд с запасами продовольствия и снаряжения.
Плешков по своей бесхарактерности и любви к раздаче наград начал награждать Георгиевскими крестами «отличившихся»; какая великая профанация великой воинской награды, применение которой во внутренней гражданской войне должно быть признано абсолютно недопустимым; участие в ней – великий и тяжелый крест, а награда – только в спасении Родины, в победе над ее красным врагом и в сознании свято исполненного долга.
В общем, однако, шило лезет из мешка, и в Харбине начинают разбирать, каких беспокойных утят высидела здесь хорватовская курица; усидчивость спасителей по части кабаков, швыряние денег, скандалы заставляют задумываться даже коммерсантов, подкармливавших организации, насчет того, куда идут их деньги и правильно ли они помещают свой капитал.
Нельзя спорить против того, что офицерам надо помочь, надо дать средства существования, но всё это в минимальном размере; здесь же зеленой, неустойчивой и уже хватившей революционного развала и хмеля молодежи дают по 200 рублей в месяц на всем готовом; рассказывают даже, что во избежание скандалов дежурные по отрядам офицеры получают авансы, чтобы расплачиваться с извозчиками, привозящими в казармы господ офицеров. Занятий в отрядах нет, молодежь бесится, никто ее не сдерживает, и развал неудержимо прогрессирует.
Многие командиры сознают это, но бессильны что-либо сделать; на замечание (не говоря уже о попытке наложить взыскание) получается обыкновенно доклад подчиненного о переходе в другую организацию.
Сейчас здесь налицо следующие власти:
1) Хорват, считающийся наследником всех русских законных властей по званию главноначальствующего в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги; сейчас в Харбине идет тайная кампания, чтобы выдвинуть Хорвата на пост диктатора русского Дальнего Востока, причем уверяют, что эта идея поддерживается японцами. Не все ли равно, какая вывеска будет на Хорвате, ведь он останется тем же бессильным главноуговаривающим, неспособным даже справиться с образовавшимися здесь офицерскими организациями, барахтающимся среди разных компромиссов и танцующим какой-то чрезвычайно пестрый танец.
Говорят, что диктаторская махинация строится теми, кому выгодно вытолкнуть длиннобородого харбинского Улисса на высоту власти, тесно к ней примазаться и снять, сколько удастся, пенок.
2) Далее идет Дальневосточный комитет защиты Родины и Учредительного собрания, какая-то полуанонимная организация, сложившаяся из смеси авантюристов, спекулянтов, перепуганных коммерсантов и очень свойственных Дальнему Востоку темных дельцов и ловителей рыбки в мутной воде; сначала эта организация очень гремела, но теперь киснет и обещает скоро заглохнуть.
В громком названии под родиной надо понимать потерянные и угрожаемые капиталы, предприятия и привилегии; Учредительное собрание пристегнуто для демократичности и в качестве фигового листа: большинство этих господ желает его как черт ладана.
44
Под королевским соусом (фр.).
45
Командный, корпоративный дух (фр.).