Страница 7 из 21
И потом отстаивал свой взгляд.
31 января
Решил снова ездить в Ясную Поляну не утром, а после двенадцати часов, чтобы не беспокоить Толстого, отрывая его от работы. Приехав, застал в столовой московского общественного деятеля князя Павла Долгорукова и биографа Толстого Павла Ивановича Бирюкова. Они приехали на открытие в Ясной Поляне библиотеки Московского общества грамотности в честь 80-летия Толстого (28 августа 1908 года).
Л.Н. прошел со мной в кабинет. Письма мои, написанные по его поручению, ему понравились, особенно одно, бывшему солдату, уставшему от жизненных невзгод. На нем Л.Н. приписал: «Мой друг Булгаков так согласно с моими взглядами ответил на ваше письмо, что я могу только прибавить выражение моего сердечного сочувствия вашему душевному состоянию и желание и надежду на то, что вы найдете то истинное духовное благо, которого вы ищете».
На мой вопрос, просмотрел ли он корректуру «На каждый день» с пометками, сделанными мною по его указанию, Л.Н. ответил, что нет, и, спохватившись, что это скоро нужно, пообещал сегодня же вечером просмотреть (чтобы затем отослать ее в типографию). Больше пока он мне ничего не поручил, если не считать данных раньше для распределения по дням мыслей о неравенстве.
Затем все Толстые и гости с Л.Н. и Долгоруковым во главе пешком отправились во вновь открываемую библиотеку. Так как я приехал верхом и не мог оставить лошадь, я проехал к библиотеке раньше, по льду пруда. Помещается библиотека в первом домике направо в деревне, если идти от усадьбы. Там уже собралось несколько человек крестьян – старых учеников Л.Н. – и много ребят.
Войдя в крошечное помещение библиотеки, Толстой принялся осматривать всё, что тут было. Из книжных шкафов он вынимал одну за другой книги и читал их названия. Подбор книг оказался случайным, чем Л.Н. не мог остаться доволен. На одной из стен укреплены были две своеобразные папки с множеством раскрашенных картин исторического и географического содержания. Л.Н. просмотрел картины и одобрил помещение их в библиотеке, где крестьяне могли их рассматривать.
Затем Долгоруков обратился к Толстому, присевшему у окна на табуретке, с небольшой учтивой речью, какие говорятся в подобных случаях. В речи он приветствовал его от имени Общества грамотности.
Л.Н. благодарил и выразил надежду, что «наверное, и мои близкие (указывая на крестьян) разделяют мою благодарность». Те подтвердили его слова, заявив, что «охота читать у них была большая». Л.Н. сам показывал им картины и называл книги. Наконец фотограф от «Русского слова» снял общую группу, и Л.Н. уехал кататься верхом с Душаном.
Между прочим, старик крестьянин Семен Резунов, стоя у крыльца, начал рассказывать (еще когда Л.Н. был в домике и показывал библиотеку крестьянам), как он учился у Толстого.
– Ученье было хорошее! Утром придешь – кататься, а потом блины есть – блины хорошие!.. А на стене написано: гуляй, ребята, Масленица!..
Кругом все смеются.
А Семен, с лицом артиста Артема из Художественного театра, продолжал рассказывать о блинах, о каком-то дьячке и еще о чем-то.
Л.Н. вышел на крыльцо и слушал улыбаясь.
– А ведь ты, Семен, теперь бойчее стал, чем в школе-то был! – заметил он.
Февраль
1 февраля
В столовой Татьяна Львовна читала сообщение «Русского слова» о постановке в Париже пьесы Ростана «Шантеклер». Когда она прочла о том, что появление на балу у курицы каких-то петухов стоило театру несколько тысяч франков, и о том, что один из этих петухов произносил патриотический монолог, Л.Н. сказал:
– Прав Граубергер, это дети, и скверные дети!.. Это похоже на того московского купца, который отдал тысячи клоуну Дурову за дрессированную свинью, зажарил ее и съел…
Пройдя в кабинет, он вручил мне совершенно готовую корректуру январского выпуска «На каждый день» с просьбой внести поправки начисто в другой экземпляр и отослать его издателю. Мысли о неравенстве, собранные и распределенные мною по месяцам, он просмотрел за январь, очень одобрил и просил вставить в корректуру.
– Значит, это идет по новому плану? – еще раз осведомился Л.Н.
– Да.
– Прекрасно!
Затем он дал мне извлеченные из «На каждый день» за весь год мысли о религии, предназначенные для напечатания в «Посреднике» отдельной книжкой в одну копейку, просил просмотреть и сказать мое мнение о том, не будет ли удобнее напечатать их двумя книжками по одной копейке, чтобы избежать однообразия, которое могло стать заметным и обременительным для читателя, если бы все мысли были помещены в одной книжке.
2 февраля
– Ну, нет ли у вас каких-нибудь новостей, писем?.. – говорил Л.Н., ведя меня в кабинет.
– Да вот, письмо от матери получил.
– Ах! Что же она пишет?
– Ругает меня за переезд в Крёкшино из Москвы. Она всё никак не может помириться с тем, что я покидаю Москву и университет.
Л.Н. посочувствовал мне:
– Нужно стараться тронуть ее, дать ей понять, что вам самим больно.
– Да я уже старался много раз, Лев Николаевич, и теперь очень трудно: всё равно тебя не хотят понять.
– Знаю, что трудно. Но нужно еще и еще стараться!..
– Она упрекает меня в каком-то легкомыслии, говорит, что я все дела, которые начинаю, не кончаю: бросил университет, начал учиться пению и бросил.
– А вы поете, и у вас хороший голос?
– Пою, да. И не в оперу же мне было поступать, бросив всё?!
– А отчего бы не поступить? – спросил Толстой, усмехаясь доброй улыбкой и поглядывая хитро себе на ноги, наклонив голову.
– Да уж очень это праздная жизнь, Лев Николаевич! Да и для кого же бы я стал петь в городе? Вы же сами писали, что богатым людям искусство дает возможность продолжать свою праздную жизнь. Да я лучше в деревне крестьянам буду петь…
– Знаю, знаю, – закивал Л.Н. – Я только проверяю себя; думаю: не один ли я держусь таких взглядов?
Что касается дела, то я высказал Л.Н. свое мнение, что мысли о вере лучше напечатать в двух книжках. Он, однако, решил печатать в одной; только просил меня выпустить или соединить вместе однородный материал и, кроме того, распределить его удобнее.
– Меня эти книжки мыслей по отдельным вопросам очень интересуют, – говорил он. – Вот только я всё затрудняю вас, – добавил он, и тон его голоса был такой виноватый.
Эту виноватость в голосе я подмечал у Л.Н. и раньше: в те моменты, когда он или просил меня сделать какую-нибудь работу, или принимал и хвалил уже сделанную.
Уже выйдя от него и поговорив с Александрой Львовной о высылке книг Толстого нескольким лицам, я снова на лестнице столкнулся с Л.Н.
– Не унываете? – спросил он.
– Нет!
– Смотрите же, не унывайте! «Претерпевый до конца, той спасен будет»… Не претерпевый до конца, той спасен будет! – это об университете и о пребывании в нем можно так сказать.
Уехал кататься верхом. Я вышел, чтобы садиться в свои сани и ехать домой.
– До свиданья, Лев Николаевич!
– Прощайте! – отозвался Л.Н. уже с лошади. – Ожидаю от вас великих милостей!..
«Что такое?» – подумал я.
– Каких, Лев Николаевич?
И вспомнил, что он говорит о данной мне сегодня работе над книжкой «О вере», о которой он говорил мне еще раз в передней, что придает ей большое значение.
4 февраля
Когда я приехал, Л.Н. завтракал в столовой.
– У вас в Телятинках тиф, – сказала мне Софья Андреевна, – смотрите не заразите Льва Николаевича! Меня можно, а его нельзя.
Я успокоил ее, сообщив, что все сношения с деревней обитателями хутора, где я живу, прерваны.
Л.Н. просил тут же показать, что сделал я с полученной вчера работой. Я объяснил, что разбил мысли о вере на отделы, по их содержанию, и прочел заглавия отделов: «1. В чем заключается истинная вера? 2. Закон истинной веры ясен и прост. 3. Истинный закон Бога – в любви ко всему живому. 4. Вера руководит жизнью людей. 5. Ложная вера. 6. Внешнее богопочитание не согласуется с истинной верой. 7. Понятие награды за добрую жизнь не соответствует истинной вере. 8. Разум поверяет положения веры. 9. Религиозное сознание людей, не переставая, движется вперед».