Очищение (ЛП)

— Задержка — шестьдесят секунд.

Осторожно установил бомбу под передним сиденьем, закрутил другой конец провода вокруг внутренней дверной ручки и закрыл дверь.

— Одна из маленьких игрушек Красного барона, — пояснил он Кики. — Теперь нам нужно быстро убраться отсюда на случай, если Барон или я опростоволосились, и эта штука бабахнет раньше времени.

Втроём они прошли по улице несколько кварталов, мимо закрытых витрин, нескольких баров и закусочных. Кики куталась в пальто от холода и моросящего ледяного дождя, пистолет давил ей на пояс рядом с мобильным телефоном в футляре, который так и не завибрировал. Они подошли к маленькому парку и пошли краем, не углубляясь в него.

— Берегитесь здешних ниггеров и чокнутых обкурков, — предупредила Кики, вспоминая некоторые свои приключения в этом месте, которые, казалось, случились давно и в другой жизни.

— Думаю, это им стоит нас поберечься, — усмехнулся Уинго.

Серебристый «эксплорер» остановился с одной стороны парка. Джексон помахал рукой, мигнули огни, и они сели в машину. Приехала девушка-доброволец Лавонн, без Кевина. Позади неё на заднем сиденье шипел и выплёвывал номера кодов и обрывки фраз совершенно незаконный полицейский сканер.

— Они действительно вопят на полицейских частотах об этом «поплавке», что вы устроили, — сказала Лавонн. — Мужик был каким-то послом, а баба — его женой. Вроде из Африки.

— Да, надо ему было быть осторожнее с таким сувениром, что он привёз из страны Мумбо-юмбо, — хмыкнул Уинго.

Лавонн поехала кружным путём на запад, потом повернула обратно на север через Уилламетт, и через час они добрались туда, где Кики оставила свою «тоёту».

— Твоя остановка, — сказал Уинго. Он вышел и проводил её до машины. — Серьёзно, Кики, как у тебя дела?

— Был довольно чудной вечер, — признала она. — Но если ты беспокоишься, что я рассопливлюсь, совесть не даст мне спать, я обращусь к Богу и исповедуюсь в полиции в своих грехах нечестивой расистки или как-нибудь ещё, то этого не будет. Слушай, я знала, на что иду, когда первый раз заговорила с вами в тараканьей дыре у Ленни. И понимаю, что у меня ещё долгий путь впереди, прежде чем я докажу, что вы можете мне доверять. Может быть, я доживу до этого дня.

— Он к тебе ближе, чем ты думаешь, — улыбнулся Уинго, и, прежде чем повернуться и уйти, по-братски поцеловал Кики в щёку.

Услышать крики

О Боже! Стань мужчиной я,

И его сердце проглочу прилюдно!

Аннет Риджуэй вела жизнь, доступную немногим, и судьба ей просто улыбалась. До семнадцати лет она ни разу не присутствовала на похоронах. Но в этот холодный и дождливый день в январе удача от неё отвернулась. Аннет стояла в группе родных и друзей на мокрой траве рядом с длинной тёмной ямой в коричневой земле, в которую какие-то люди в спецовках готовились опустить её единственную сестру. Всего месяц назад Джанет Риджуэй исполнилось шестнадцать лет, но она проглотила целую упаковку снотворного своей матери и почти целую бутылку виски «Джек Дэниелс» из домашнего бара отца. А потом потеряла сознание на роскошном ковре в комнате отдыха в доме стоимостью два миллиона долларов в Уэст Линн, что в штате Орегон, и задохнулась собственной рвотой.

Аннет, не отрываясь, смотрела на спокойное лицо Джан, похожей на золотого ангелочка, которое ещё виднелось в стеклянном окошке в верхней части гроба. Священник бормотал где-то о спасительной благодати Иисуса Христа, но Аннет не слышала его. Его слова не имели никакого отношения к происходящему с ней. Это был просто посторонний шум. Аннет смотрела, как лицо за стеклом постепенно исчезает в земле, и навсегда запоминала этот последний взгляд на сестру. У них с сестрой разница в возрасте была всего один год, и родители Аннет иногда подшучивали над дочерьми, говоря: «Ты была ошибкой, Энни, но оказалась такой красивой, что мы были просто обязаны произвести на свет ещё одну».

В последний раз она видела это родное существо, часть её самой, которая всегда была рядом, а теперь отрывалась от неё на всю оставшуюся жизнь, и вот-вот исчезнет внизу в земле и навсегда. Аннет знала, что нужно держать себя в руках, что нельзя сойти с ума. Она склонилась над краем могилы, но её длинные светлые волосы, ниспадающие с плеч, задрапированных чёрным, мешали этому последнему взгляду. Аннет смотрела на мёртвое лицо сестры, едва заметное в тени на дне могилы, пока комья земли не начали падать на него, и вот оно исчезло.

Парень Аннет, высокий и красивый юноша в тёмном костюме по имени Эрик Селлерз, схватил её за руку, боясь, что она упадёт.

— Аннет, мы должны идти, — сказал он тихо, и нежно, но решительно отодвинул девушку от могилы.

— Ещё не всё, — сказала она.

— Я знаю, — мягко проговорил Эрик. Он прекрасно понимал, что Аннет в действительности имела в виду. — Но так заведено. Сейчас тебе нужно уйти и побыть с родителями. Ты нужна им.

Аннет, не сказав ни слова, повернулась и пошла прочь от могилы. Она не плакала за всё время погребения. После одной истерики в объятиях Эрика, когда они услышали эту новость, она вообще не плакала. Аннет подошла прямо к своей рыдающей и убитой горем матери, Лоррейн. Молча взяла руку матери из руки отца и повела её обратно к ожидавшим чёрным лимузинам, стоявшим вдоль засыпанной гравием кладбищенской дороги. Казалось, что ни одного из почти сотни других людей, присутствовавших на похоронах, даже не существовало. Аннет прошла мимо всех, и никто её не побеспокоил.

Рей Риджуэй смотрел вслед жене и дочери. Это был мужчина среднего возраста, безукоризненно выглядевший, в дорогой одежде от Армани и с безупречной прической. Он гордился тем, что в своём возрасте не нуждался ни в рогейне, ни в виагре, а его зубы были как у молодого человека — белые и ровные, блестящие и без единой коронки. Риджуэй был генеральным директором Континентального банка, старшим партнёром в наиболее успешных брокерских фирмах на Западном побережье и играл ключевую роль в финансовом мире.

Риджуэй только что сделал ошеломляющее открытие, как и многие богатые и влиятельные люди на протяжении тысячелетий в какой-то момент своей жизни: что он не в силах обмануть смерть. Дочь Рея была мёртва, и ему не с кем было провести переговоры или заключить сделку, некому было пригрозить, подкупить или повлиять, и ничто не могло всё исправить. Формально Джан даже не была убита, а покончила жизнь самоубийством. Здравый смысл и опыт жизни в настоящей Америке говорили Рею с полной ясностью, что человек, виновный в смерти дочери, совершенно недосягаем, и с ним ничего нельзя поделать. Потеря младшего ребенка до глубины души потрясла Риджуэя, и его сердце леденил страх за старшую дочь.

Он махнул молодому Селлерзу. Этот мальчик понравился Рею с самого начала, как настойчивый и умный молодой человек, выбравший техническую карьеру, и он был благодарен Эрику за избавление от опасений за будущее Аннет. Рей чувствовал, что даже в своём юном возрасте ребята создали прочную пару и, возможно, останутся ею, раз решились на этот шаг. Джан, вот кто сводила с ума его и Лоррейн весь прошлый год.

— Эрик, Аннет… как она? — с тревогой спросил Рей юношу.

— Я не знаю, сэр, — откровенно признался Эрик. — Она не хочет говорить со мной.

— И со мной. Я пытался. Попробую ещё раз сегодня вечером, — поделился Рей.

В тот же вечер он сделал ещё одну попытку, попросив Аннет зайти к нему в кабинет в их особняке в Уэст Линн. Дочь присела на диван в том же чёрном траурном платье с похорон.

— Мама не хочет принимать снотворное, — сказала она. — Она говорит, что никогда не будет принимать что-нибудь снова. Думаю, это понятно после того, что случилось с её последним лекарством. Но, по-моему, мама уснёт. Она вымотана. Правильнее сказать «опустошена».

Рей налил себе изрядную порцию «Джека», сознавая мрачную иронию в поглощении снадобья, которое убило его дочь, чтобы заглушить своё горе от её смерти, но ничего не сказал. Он знал, что Аннет тоже уловила эту иронию, но спросил: