Очищение (ЛП)

— Мама, мне нужно, чтобы ты осталась сегодня на ночь, а потом, может быть, взяла Элли к себе на некоторое время, — обратилась Кики к Мэй. — Я собираюсь много работать с этого времени. Хочу уйти сегодня вечером и не вернусь до утра.

— Снова будешь блудить? — фыркнула старушка.

Кики не попыталась уйти от вопроса.

— Я иду, чтобы достать деньги, мама, — просто ответила она. — Мне нужно увезти Элли из Орегона, где её не достанет служба защиты детей. Иначе они отберут её и продадут каким-нибудь богатым ублюдкам. Я знаю, ей было бы лучше с ними…».

— Лучше, чем со мной, значит, — проворчала старушка.

— Лучше, чем с любой из нас, — спокойно ответила Кики. — Нет смысла отрицать правду, мам. Но этого не случится. Я не дам им отобрать её, да, из эгоизма. Элли моя. Эти богатые сволочи и суки забрали всё остальное, а что не взяли себе, отдали грёбаным ниггерам и мексиканцам, но они не получат Элли. Так я хочу. И для этого мне нужно достать денег.

— Только на этот раз не позволяй довести себя до крэка[26], ладно, голубка? — попросила старушка, со вздохом закрыв глаза.

— Я не сяду на иглу, мама, — сказала Кики, скрестив пальцы и надеясь, что сможет сдержать обещание, хотя будет тяжко.

— Мамуля! — закричала золотоволосая полуторагодовалая девочка с одним памперсом, которая прискакала в комнату из спальни и обняла ногу Кики.

— На ручки! — потребовала она. — Подними меня!

— Привет, малышка, — улыбнулась Кики, поднимая ребенка. — Ой, фу, малышка сделала бяку! Тебе нужна смена! Давай-ка, исправим это.

Кики зацепила другой памперс из надорванного пакета на треснувшем кухонном столике «Муравей» и пошла в ванную, стараясь не думать о том, чем ей скоро предстоит заняться.

Когда в тот вечер Кики входила в «Логово Юпитера», в кабаке ещё не наступило буйное веселье. Оно должно было начаться немного позже, примерно к часу ночи. Но бессмысленный ретро-рок 90-х годов ревел из огромных динамиков, и силиконовые стриптизёрши в одних стрингах крутились вокруг своих шестов. Пьяные болваны всех рас выкрикивали детские словечки и бросали на сцену деньги, а из бара рекой текло дорогое пиво и разбавленное виски. «Как в старые добрые времена», - кисло подумала Кики, входя в дверь.

На Кики были короткие, облегающие шорты и блестящие виниловые сапоги на платформе, топ с без лифчика с глубоким вырезом (она знала, что многие из её возможных клиентов находили её татуировки сексуальными), широкий кожаный пояс, а в дамской сумке через плечо — дополнительные упаковки презервативов и секс-игрушки. В специально вшитый кармашек на внешней стороне сумки, незаметный, но доступный, она также положила аэрозольный баллончик с перцем. У Ленни было твёрдое правило: его девушки не носили пистолеты или ножи, потому что решение правовых проблем, связанных с ножевыми или огнестрельными ранениями клиентов или других надоедливых людей, выходило за пределы его влияния на полицию. В любом случае большинство девушек дошли до точки, когда они предпочитали быть изнасилованными или ограбленными, чем связываться с законом. А возможность быть зарезанной или задушенной и выброшенной в канаву считалась просто издержками их «работы».

Перцовый аэрозоль был нужен, чтобы отбиться от неплательщиков-пьяниц и клиентов, которые ведут себя достаточно странно, чтобы быть опасными. Внутри сумки было собственное особое оружие Кики — длинный крепкий белый носок, в мыске которого был вставлен большой, тяжёлый висячий замок, завёрнутый в нейлон, чтобы не порвать носок. В результате получался грубый, но эффективный кистень, которым, умеючи, можно было даже убить. «Замок в носке» обычно использовался для разборок между сокамерницами в женской тюрьме, и Кики здорово им владела.

Кики огляделась в поисках Джиллиса, но в зале его нигде не было видно. Она толкнула дверь с надписью «Служебный вход», ведь теперь она была своего рода работником заведения, и заглянула в кабинет Джиллиса, который также оказался пуст. Кики подумала, что Ленни в туалете, и собралась вернуться в зал, когда посмотрела в коридор и заметила, что задняя дверь в глухой переулок открыта. Оттуда слышался шум. Кто-то кричал. Кики обычно избегала хотя бы отдаленно касаться чужих дел, но тут вспомнила о странном дневном посещении двух мужчин, которые, как она была уверена, были из запрещённой Добрармии. И ей очень захотелось узнать о них побольше, и что они делают с Джиллисом, чтобы извлечь из этого пользу, материальную или какую-нибудь другую. Она выскользнула наружу, в переулок.

Крики раздавались как раз с другой стороны мусорного бака. Кики подкралась и выглянула из-за бака. Большой негр в форме полиции Портленда с погонами сержанта прижимал Джиллиса к стене. Коп был гораздо больше и толще Ленни, который был мелким мужчиной. Ноги Ленни висели в воздухе. Перед ним стоял мужчина ещё больших размеров и ещё чернее, в штатском, хорошо сшитом костюме и галстуке, в туфлях, так сильно начищенных, что они блестели, как лакированные. У этого негра была короткая причёска «афро» и аккуратно подстриженная козлиная бородка и усы «лев Иудеи», а на пальцах в свете уличного фонаря сверкали золотые кольца с бриллиантами. «Дерьмо!» — ужаснулась Кики. «Это же «Обезьяна!»

Как и любая уличная девушка, она сразу же узнала сержанта Джамала Джарвиса из отдела по борьбе с экстремизмом и гражданским неповиновением[27] в бюро полиции Портленда — внушавшего всем ужас полицейского подразделения, которое представляло собой ударную силу ультралиберальной и политически корректной верхушки Портленда. До назначения с повышением в отдел по борьбе с экстремизмом Джарвис работал в отделе нравов и наркотиков, и за время своей службы там он оставил в местном преступном мире такую полосу террора и коррупции, что она стала легендарной даже по сомнительным понятиям Портленда. Каждая проститутка любого цвета кожи и каждый уличный торговец наркотиками, продавший пару косяков, знали Джарвиса, платили ему или оказывались в тюрьме с переломанными костями или с чем-нибудь похуже.

Кики всегда избегала Джарвиса, как чумы, и он был ещё одной причиной, что она порвала с Джиллисом полгода назад: кроме многорасового сюрприза Ленни, она заметила, что Джарвис крутится около «Логова Юпитера» и положил на неё глаз. Слухи на улицах были ясными и недвусмысленными: чёрные, мексиканские и азиатские проститутки платили Джарвису деньгами или иногда наркотиками, но белые девочки расплачивались телом. Кики была не единственной белой работающей девушкой, которая до сих пор сохранила некоторые следы порядочности и личных принципов, но судьба тех, кто отказался или уклонился от требований Джарвиса, была незавидной. Таких ночных дам — расисток, как правило, в конечном итоге ожидали ложные обвинения и многие годы тюрьмы, или они получали чашку кислоты в лицо, а в некоторых случаях их изуродованные трупы находили в реке Колумбия или застрявшими в канализационных трубах.

Никого особенно не заботили несколько мёртвых белых уродок, но, в конце концов, произошла такая вспышка подобных случаев, что даже в политкорректном бюро полиции Портленда осознали, что они должны сделать что-то, чтобы избежать неудобств. И Джарвиса перевели с близкой ему по духу работы по удержанию в узде проституток и торговцев наркотиками, на ещё более подходящее ему занятие по обуздыванию наглых белых парней.

Похоже, что Джарвис не оставил, по крайней мере, некоторые из его старых делишек. Продолжающийся разговор в переулке за мусорным баком, видимо, касался долга Джиллиса «крыше» или каких-то других доходов от его мелких махинаций.

— Ты дать мне тыфячу, долбанный козёл! — рычал негр в форме сержанта.

Джарвис избивал Ленни тяжёлой, плоской, кожаной дубинкой сантиметров в 30, известной в полицейских кругах как «блин». «Блин» был такой же тяжёлый и причинял такую же боль, как обычная дубинка, но его плоская поверхность оставляла меньше заметных синяков.

26

Крэк — синтетический кокаин. — Прим. перев.

27

напоминает российский отдел «Э» — Прим. перев.