Страница 10 из 13
Таким же извилистым путем мы проследовали на следующий день, снявшись в рейс на Таумако. Очень быстро я проникся непоколебимой верой в искусство судовождения Теваке, полностью позабыв свои тревоги, связанные с передачей неповоротливого старого «Исбьерна», к которому я прикипел всем сердцем, в руки другого капитана, чтобы он вел мой кеч без приборов среди рифов и островов, чьи координаты я представлял весьма и весьма смутно. У меня ни разу не появилось оснований для того, чтобы изменить это мнение.
Мы недолго полежали в дрейфе, пока два члена экипажа сплавали на берег к близлежащему острову, чтобы забрать свои вещи. Затем пошли прочь от берега, и «Исбьерн» ожил на океанской зыби – гладких холмах между дождевыми колоннами, спускавшимися из неподвижных грозовых облаков. Среди членов экипажа находился человек средних лет по имени Маталау (Matalau), возвращавшийся с нами к себе домой на Таумако. Как и Бонжи, он был одним из учеников Теваке.
«В прошлом месяце я добирался от Таумако до островов Риф в каноэ», – между делом сообщил он. Оказалось, что он совершил переход длиной 60 миль не на большом аутригере те пуке, а во главе конвоя из четырех маленьких долбленых каноэ-аутригеров со шпринтовым вооружением. Теваке научил его совершать плавание по путеводным звездам. Маталау привез свою дочь туда, где рассчитывал отдать ее в школу. Он взял «прокатиться» и своего восьмилетнего сына.
Когда, словно занавес, на море упала тропическая ночь, я впервые приобрел опыт плавания по звездному пути под командованием мореплавателя с тихоокеанских островов. Так как мы шли на восток, использовались восходящие звезды. Когда путеводная звезда поднималась над горизонтом слишком высоко, восходила следующая, прямо впереди или чуть в стороне, и служила ориентиром для удержания на курсе.
Идентификация звезд для меня оказалась более сложным делом, чем может показаться из моего рассказа. Теваке, который ни разу не ушел с палубы за все время нашего перехода, сидел, скрестив ноги и жуя бетель, в носовой части яхты, а я держался у переднего люка рядом с ним. Моими инструментами были пластмассовый планшет звездного неба, карманный фонарик, блокнот, шариковая ручка и очки для чтения. Для записей или сверки с планшетом мне были нужны очки; для того чтобы смотреть на звезды, очки нужно было снять. Периодически судно резко кренилось, и все мое до этого сдержанно раскачивающееся добро летело в шпигаты, откуда я неумело его выуживал. Порыв ветра переворачивал страницы блокнота, а как только я приводил его в порядок, опять ускользали очки, ручка и фонарь.
Торговое каноэ Теваке – те пуке – на островах Санта-Крус (снимок Judith Huggins Balfe, сделан незадолго до того, как каноэ погибло в 1960 году; из книги Men, Ships and the Sea, National Georaphic Society, Washington, 1973)
Все еще стояла ночь, хотя рассвет уже близился, когда своим острым зрением Бонжи и Маталау обнаружили очертания Таумако.
По возвращении на острова Риф даже Теваке, с его железной выносливостью, требовалось время для того, чтобы восстановиться после тягот плавания к Таумако, поэтому прошла неделя прежде чем мы начали, опять в конце дня, наше следующее путешествие – на Ваникоро. Между тем, без всяких просьб с моей стороны или Барри, наши бывшие пассажиры вежливо, но настойчиво препроводили нас на берег, а затем досконально помыли и отскребли всю яхту.
Ваникоро лежит в ста милях к юго-востоку от островов Риф. На этом пути через 60 миль затаился в ожидании остров Утупуа, чей окаймляющий риф шириной в две мили может погубить судно задолго до того, как в темноте откроется сам остров.
Наш выход в море под полностью незарифленным парусом был ускорен попутным северным ветром те токелау (te tokelau). (Мореплаватели с островов Санта-Крус архипелага Риф, как и полинезийцы, микронезийцы, древние греки и персы, для обозначения и определения направлений применяют разбитый на восемь румбов «ветровой компас», а также висящие над горизонтом звезды). Обратные пеленги на уходившую вдаль сушу тщательно отмечались до тех пор, пока земля не была поглощена наступавшей темнотой, в которой южная звезда Канопус указала нам курс.
Однако через два часа после приглушенного диалога с Теваке, Бонжи начал изменять курс судна влево до тех пор, пока Канопус не спрятался за кливером. «Почему, – поинтересовался я – мы подвернули на добрых 20°?» Теваке указал на круто вздымавшиеся за кормой волны. Они оставались крутыми, несмотря на то что ветер стихал. Он объяснил, что такая форма волн говорила о действии сильного северо-восточного течения, и курс он изменил с поправкой на него. Расчеты оказались верными, когда в три часа утра, в темноте, шум прибоя подтвердил, что слева по носу находятся рифы Утупуа – ориентир, который мы бы оставили миль на десять в стороне, если бы Теваке не учел течение.
Обычно течения ощущаются моряком не более чем снос свободного аэростата его пассажирами. Очень давно полинезийские и микронезийские мореплаватели верно заметили, что большинство тихоокеанских течений идут в направлении преобладающих ветров. По завершении кругового плавания становились известны средние значения такого течения, и эта информация передавалась из поколения в поколение. Более того, пока еще видно землю, тихоокеанскими островитянами визуально обязательно замечаются обратные пеленги для определения направления и силы течения. Но в нашем случае течение начало действовать только после того, как земля растаяла в темноте. Как Теваке обнаружил его?
На мелководье, скажем, в районе Большой ньюфаундлендской банки, след течения отчетливо обнаруживается в виде волнистых водоворотов. Хотя глубина океана у Санта-Крус большей частью не менее мили, я уверен, что и там действовал тот же механизм с той лишь разницей, что поверхностное течение шло не над мелководьем, а над слоем постоянного или встречного течения, находившегося несколькими саженями глубже. Как показывают гидрографические исследования, этот феномен широко распространен: форма волны. Именно на нее указывал мне Теваке, на это в последующие месяцы обращали мое внимание и другие мореплаватели в далеко отстоящих друг от друга районах Тихого океана.
Пока мы обходили обманчивый риф Утупуа, по уже начинавшим бледнеть ориентирам Ваникоро велось очень тщательное наблюдение. Вскоре в дневном свете из морских глубин перед нами возник и сам остров, а сразу после обеда, искусно пройдя между коралловыми островами в лагуну Ваникоро, мы стали на якорь на глубине одиннадцати саженей у деревни Лале (bale).
Не успело еще затихнуть эхо грохота якорь-цепи, как рой мальчишек и девчонок в маленьких каноэ, а также зацепившихся за бревно или просто вплавь, понесся к нам. К тому времени, как взрослые довольно спокойно догребли от берега на веслах и расселись с нами в каюте, во всех восьми иллюминаторах уже торчали детские рожицы. Большие круглые глаза двигались, отслеживая каждое наше движение, и все наши действия сопровождались непрерывно льющимися комментариями этих восьми соглядатаев, предназначенными для оравы, собравшейся на верхней палубе.
Кишащие москитами мангровые болота, полные суетливых, пучеглазых рыб-амфибий, а также редких застенчивых морских змей, закрывают устья рек Ваникоро. Далее простираются джунгли, перемежающиеся с кокосовыми рощами и плантациями папайи. Еще глубже к центру острова, где всегда полно вездесущих комаров, начинается подъем в оливково-зеленый полумрак древовидных папоротников, свернувшихся кольцами лиан, окруженных изгородями баньянов, и молодых новозеландских агатисов. Когда-то теперь уже не существующая компания вырубила здесь все взрослые деревья. Глядя на сильно заросшую просеку, я решил, что она была заброшена не менее десяти лет назад, но на самом деле оказалось, что прошло всего два с половиной года.
И здесь, Ваникоро, мы не обошлись без родственных связей. Наш кузен Чарли Кован (не путать с Туму Корерос острова Раротонга), в 30-х годах владелец-шкипер торговой шхуны «Наванора» (Navanora), работал бригадиром в лесозаготовительной компании, исполняя свои должностные обязанности на Фенуалоа, одном из островов Риф. В Новой Зеландии шхуну «Наванора» переоборудовали, и во время последующих ходовых испытаний в заливе Хаураки на ней можно было заметить серьезного вида мальчишку, с упоением цеплявшегося за снасти на фок-мачте. Чарли, надо полагать, проникся расположением к своему юному родственнику, так как привез мне с острова Санта-Крус настоящее каноэ, лук и отравленные стрелы (к моему разочарованию, конфискованные матерью и подаренные музею Окленда).