Страница 12 из 18
А вон там, на проселочной дороге, со стороны деревни Утицы, показались густые клубы пыли, в которых нет-нет мелькает что-то такое неопределенное цвета хаки. Это на рысях скачут мои конноартиллерийские батареи и прикрывающие их специальные конно-гренадерские роты. А это такие добры молодцы, с которыми лучше не связываться. Вот сейчас они доскачут до своих позиций на фланге русской армии и развернутся в сторону врага. И тогда настанет французам настоящее «счастье», ибо восьмикилограммовый шрапнельный снаряд из четырехфунтовой пушки* на максимальных установках трубки летит на три с половиной километра, а граната, или та же шрапнель, поставленная на удар, имеет дальность уже в шесть с половиной километров. Даже трех с половиной километров дальности хватает, чтобы простреливать поле боя хоть вдоль, хоть поперек, хоть по диагонали. Шевардино со ставкой Бонапартия уж точно попадает под поражение. Но по нему мы артиллерийский огонь открывать не будем, потому что Наполеон нужен мне живым и желательно здоровым.
Примечание авторов: * Секрет сих пушек прост. Берется бронзовая гладкоствольная казнозарядная пушка производства мастера Чохова из мира Смуты и в ее разогретый до трехсот градусов ствол вкладывается тонкостенная нарезная труба-лейнер производства автоматических мастерских «Неумолимого» из высоколегированной стали. И все – переделка гладкоствольного орудия в нарезное готова. Со снарядами сложнее, по крайней мере, в этом мире, где еще неизвестен даже влажный пироксилин. Черный порох хорош только для начинки шрапнелей, а вот фугасные гранаты с его применением получаются откровенно никакие. По крайней мере, если смотреть с колокольни двадцатого и двадцать первого веков. Но, с другой стороны, слабые гранаты с начинкой из черного пороха – это все же лучше, чем вообще никаких гранат.
В принципе, песенка Бонапарта давно спета, только он об этом пока не подозревает. Сейчас мои конные артиллеристы доскачут до своих позиций, развернутся и начнут ему это объяснять, взяв под шрапнельный обстрел французские войска, скапливающиеся напротив Семеновского. В двух артиллерийских бригадах, приписанных к пехотным легионам, у меня имеется сорок восемь легких орудий, так что французским войскам под их обстрелом придется несладко.
07 сентября (26 августа) 1812 год Р.Х., день первый, 14:15. Там же, на Бородинском поле, где-то южнее истока Семеновского ручья.
Генерал-майор артиллерии Василь Григорьевич Костенецкий.
Я отослал одного из улан гонцом к светлейшему князю Михайлу Илларионовичу Кутузову с сообщением, что на поле боя прибыла армия Великого княжества Артанского в двенадцать тысяч конных, тридцать тысяч пеших, с артиллерией и обозом, после чего остался пребывать подле Великого князя Серегина, дабы попытаться понять, кто он такой и как управляет своей прекрасно вышколенной армией. На первый взгляд мне показалось, что он вообще ею не управляет. Никак. Прекрасные воительницы великанских статей действовали сами по себе, без всяких команд и окриков, но не успевал я протереть глаза, как все необходимое проделывалось без единого слова со стороны командующего, по большей части погруженного в какие-то свои размышления. Особенно поражал сей факт на фоне наших улан (которые, конечно, тоже неплохие рубаки, но без энергичного руководства полковых, эскадронных и взводных командиров толком не могут сделать ни одного дела).
Я долго ломал голову над этим вопросом, пока адъютант Великого князя, виконтесса Гретхен де Мезьер, совсем еще юная девушка, не сжалилась надо мной и не пояснила, что Серегин, как истинный бог войны, управляет своим войском исключительно силой мысли, в чем ему помогает какая-то энергооболочка. Дело в том, что все артанское войско, до единого человека, состоит из тех, кто принес Серегину клятву верности, засвидетельствованную самим Господом. Причем это особая клятва. Не только Верные (как они себя называют), обязаны службой Серегину, но и он обязывается действовать в их интересах, не бросать в беде, излечивать при даже самых безнадежных ранениях и делать еще множество вещей, которые по силам только Посланцу Господа на этой грешной земле. Поскольку эти клятвы засвидетельствованы самим Господом, то Серегину не надо отвлекаться на управление своим войском. Он знает, что нужно сделать, его люди исполняют, а потом так же мысленно рапортуют; и так предводитель Артанской армии узнает, что сделано, а что нет. Великий князь вообще щедрый господин, вроде уже давненько почившего в бозе Светлейшего князя Потемкина – вот с кем Серегин спелся бы сразу. Тот тоже говаривал, что деньги – ничто, зато люди – все.
Итак, первым делом суровые воинствующие дамы собрали свои тяжелые пики, оставленные в телах убитых врагов после первой атаки. При этом они не собирались в кучки для того, чтобы посплетничать, подобно обычным женщинам. Вместо этого они действовали так же слаженно и целеустремленно, как и тогда, когда рубили палашами французских кирасир. Походя, не отвлекаясь от основного занятия, артанки прирезали тяжело раненых французов, а получивших ранения своих боевых подруг и наших улан собирали с поля боя и грузили на специально приспособленные для этого самодвижущиеся повозки, которые доставят их в артанский гошпиталь, который находится в каком-то там Тридесятом царстве. Мол, обычный человек будет всю жизнь идти и не дойдет, а по повелению Великого князя Артанского стоит сделать всего один шаг – и ты уже там… там, где из-под земли бьет фонтан живой воды, а озверевшее солнце жарит с небес будто в адском пекле.
Когда я стал говорить, что мы тоже не дикари и у нас имеются свои гошпиталя, Сергей Сергеевич только махнул на меня рукой. Мол, после пары дней в нашем госпитале больше половины раненых лично познакомится со Святым Петром, а в их госпитале кого живым довезут, тот так жив и останется, а через неделю на своих ногах бегать будет. А довезут всех, это он лично гарантирует как Бог священной оборонительной войны. Оказывается, перед каждым боем Сергей Сергеевич благословляет свое воинство. И именно это благословение, наполненное дарованной Господом благодатью, позволяет его раненым воительницам, несмотря на тяжесть ранений, продержаться до тех пор, пока до них доберутся артанские военные медики и отнесут к источнику живой воды, от которой, мол, раны затягиваются сами собой. Но в этот раз так уж получилось, что это благословение накрыло не только атакующее артанское войско, но ближайшие к нему русские полки. А может, и не только ближайшие – он, мол, того пока не ведает. Но ведает другое. Раз его благословение уже подействовало и на русских солдат, значит, мы с ним уже одной крови. Я не понял, что означает это «уже», но ведь точно – было такое чувство перед самой схваткой, когда меня будто прохладной водой окатило, и рука стала особенно тверда, а глаз остер.
Пока мы этак разговаривали с Сергей Сергеевичем, подчиненные ему артанские эскадроны, полки и дивизии, снова готовые к бою, как-то сами собой выстроились к атаке. Только сигнала им никто не давал, поэтому рослые воительницы, обряженные в мундиры цвета пожухлой травы, ровно сидели в своих седлах, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами со своими товарками. Как я понял, Великий князь Артанский ждал, пока на поле боя не выйдут его пешие полки, которым предназначено нанести последний смертельный удар во фланг и тыл французской армии. При этом резервный кавалерийский корпус под личным командованием Великого князя Серегина должен был связать боем уже один раз битую французскую кавалерию, чтобы не дать ей возможности помешать запланированному разгрому.
Но первой на поле битвы появилась не артанская пехота, а легкая полевая артиллерия, ненамного отличающаяся по подвижности от кавалеристов. Четыре коня, впряженные в легкую пушку с передком, и еще столько же лошадей тянут отдельный зарядный ящик, а весь расчет, в таких же невзрачных мундирах, тоже верхами скачет рядом с орудиями. И тут же на рысях – особые конно-гренадерские роты, прикрывающие батареи от натиска вражьей пехоты. В подзорную трубу видно, что это здоровенные плечистые мужики, между которых нет-нет попадаются такие же здоровенные, заматеревшие в боях бабенции.