Страница 13 из 33
Жака дю Клерка можно отнести к той группе, которая ратовала за укрепление власти государя и наведение порядка в государстве. Причем это касалось всех сфер жизни общества, например, сферы правосудия. Аррас, где жил дю Клерк, – резиденция епископа, следовательно, там постоянно соперничали две судебные инстанции – суд епископа и суд эшевенов, что вносило известный беспорядок и произвол в область отправления правосудия. Мемуарист достаточно ярко рисует картину современного ему графства Артуа, в котором никто не мог чувствовать себя спокойно. По его словам, ни один человек, будь то крестьянин или ремесленник, не осмеливался ходить безоружным, опасаясь разбойников, поэтому казалось, что каждый является воином[155]. В рассматриваемый период Аррас стал еще и передовой в борьбе с ведовством. «Мемуары» дю Клерка сообщают о почти ежедневных казнях людей, подозреваемых в этих преступлениях, что указывает на особое рвение, проявляемое инквизицией в этом регионе[156]. Причем размах охоты на ведьм был, по словам хрониста, таков, что жители Арраса снискали себе по всему королевству порочную репутацию[157]. Это, разумеется, не могло не сказаться на всех сферах деятельности города, в том числе и на торговле. Потребовалось даже личное вмешательство герцога, чтобы как-то урегулировать ситуацию в городе. Помимо ведовства дю Клерк обращает внимание читателей на злоупотребления местных сеньоров, среди которых особое раздражение у автора вызывает Антуан, бастард Филиппа
Доброго. Он приводит много эпизодов, где бастард выставлен явно в негативном свете. Например, он упрекает Антуана в бегстве с поля сражения во время войны с восставшим Гентом или в неэффективности его похода против турок, несколько раз повторяя, что эта экспедиция не принесла никаких плодов[158]. Венцом всех злоупотреблений являются насильственные браки дочерей и вдов богатых горожан со слугами бастарда. Дю Клерк даже оправдывает незамедлительный брак вдовы богатого ремесленника на следующий день после похорон ее мужа из опасения быть насильно выданной замуж за человека из окружения бастарда[159]. Острая негативная реакция дю Клерка и, очевидно, той группы, выразителем интересов которой он был, на многочисленные злоупотребления демонстрирует их желание вмешательства герцогской власти, укрепления ее позиций на местах.
Позиция Жака дю Клерка отражает настроения той части бургундского общества, которая видела в сильной власти герцога залог порядка и благополучия государства, т. е. тех, кто испытывал на себе произвол со стороны крупных сеньоров. Эти желания совпадали с устремлениями самой власти в лице герцога и его ближайших сподвижников.
Утверждая столь высокий статус власти государя, и сами герцоги, и окружавшие их интеллектуалы не могли не столкнуться с чрезвычайно деликатной для них проблемой отсутствия королевского титула. Попытки получить титул короля хотя бы по своим имперским владениям или воплотить проект Карла Смелого стать Римским королем не увенчались успехом. Всё это требовало разработки какой-либо теории, позволившей бы им чувствовать себя равноправными с другими европейскими монархами. В этом плане интересную концепцию выдвигает Шатлен. Учитывая его принадлежность к сторонникам франко-бургундского примирения, нельзя утверждать, что он считал необходимым условием наличие королевского титула у герцога Бургундского. Однако враждебное отношение французских королей, с одной стороны, а с другой – стремление убедить герцога не отдаляться от королевства заставляли Шатлена искать возможные пути, чтобы компенсировать этот существенный недостаток. По его мнению, Бургундские герцоги, в том числе и Карл Смелый, могли в определенной степени достичь желаемого благодаря своим добродетелям, ибо именно они, а не титулы, были способны возвысить герцогов над другими государями[160].
Похожий выход из сложившейся ситуации предлагает и Жан Молине. Он указывает, что порой обладатели королевского титула не могут вынести «тяжести короны» и вследствие каких-либо своих деяний теряют ее и королевство безвозвратно. С другой стороны, герцогства или графства могут достичь куда больше успехов, нежели королевства. Приводит автор и достаточно красноречивый пример. Царь Рима совершил проступок – убил человека, в результате чего царский род прервался. Однако, даже не обладая царским титулом, последующие правители Рима сумели добиться вершин могущества и расширить свое государство. Они носили лишь лавровый венец, но память об их триумфах жива и по сей день[161]. Другой пример: дети Израиля, не довольные своими судьями, пожелали иметь царя. В итоге народ погряз в пороках и обратился к идолопоклонничеству и поэтому теперь не имеет ни царя, ни своей земли. Бургундское государство выступает у Молине наследником великих империй, стремившихся к безграничному господству: Ассирийской, Персидской, Македонской и Римской, в нём процветают добродетели и правят выдающиеся государи[162].
Очевидно, что два этих автора пытаются предостеречь Карла Смелого от опасностей, которые таят его честолюбивые планы. Они призывают его довольствоваться тем титулом, которым он обладает в настоящее время, и если и стремиться к более высокому, то делать это в плане «моральном», т.е. обладать добродетелями, которые ценятся выше, чем титулы. Ибо погоня за титулами и безграничным господством приводит к нравственной порче человека и может обернуться гибелью его самого и государства. Так пали предшествующие империи, такая участь в конечном итоге постигла Александра Македонского в изображении придворного переводчика Васко да Лусены[163]. Именно благодаря добродетелям Филипп Добрый, который, несомненно, заслуживал короны[164], получил в раю скипетр и лавровый венец, как государь, равный по своему достоинству и заслугам наиболее почитаемым в период Средневековья персонажам (Юлию Цезарю, Карлу Великому и др.)[165]. Лавровый венец символизирует у хрониста добродетельного государя, но, с другой стороны, этот символ, ассоциировавшийся с античными временами, указывал на определенные королевские или даже имперские амбиции. В этом ракурсе его рассматривал сам Карл Смелый. На медальоне, выполненном в 1474 г. итальянцем Джованни ди Кандида, герцог изображен увенчанным лавровым венцом, как римский император, что демонстрировало его стремление получить корону даже после неудачи в Трире.
Не меньшую роль в процессе укрепления власти государя играли и доводы защиты «общего блага», «общего дела». Эти лозунги с начала XV в. постоянно использовались Бургундскими герцогами в борьбе со своими противниками – прежде всего внутри королевства в пору борьбы за влияние на короля Карла VI[166]. Однако в середине века эти слова приобретают совершенно иное значение и становятся орудием укрепления власти герцогов в самом их государстве, что связано не только с формулой римского права о необходимости для государя заботиться об общем благе, но и с распространением при дворе идей гражданского гуманизма, связанных с изменением политического сознания благодаря становлению теории об ответственности государя и всех граждан перед обществом. В этом процессе особую роль играли учение церкви об обязанностях государя по отношению к своим подданным, идеи, зарождавшиеся в среде чиновников[167], а также переводы на французский язык сочинений итальянских мыслителей и античных авторов (в частности, сочинения Цицерона «Об обязанностях», трактатов Буаноккорсо да Монтеманьо и Джованни Ауриспы). Вполне естественно, что при переводе идеи флорентийских авторов и Цицерона приспосабливались к существующей в Бургундском государстве действительности и часто приобретали совершенно иной смысл. Однако и в переработке они сохраняли первоначальную концепцию, определяя круг «обязанностей», исполнение которых правителем будет способствовать поддержанию порядка в государстве и обеспечению блага подданных. Если говорить о главных идеях, воспринятых из сочинений Цицерона и итальянских гуманистов, то это положение о необходимости государя лично отправлять правосудие, которое должно быть доступно всем его подданным (добродетель справедливости), и заботиться об «общем благе»[168]. В период правления Карла Смелого эти тезисы становятся доминирующими при обосновании прав на абсолютную власть, которая единственно может способствовать «общему благу». В дошедших до нас речах герцог и канцлер Югоне утверждают, что единственная цель, которую преследует Карл Смелый в своей политике, – защита интересов подданных. При этом подчеркивается факт общественного служения не только государя, но и его подданных, обязанных пожертвовать всем ради спасения государства, т. е. поступить так, как делает сам герцог[169].
155
не только в подозрительности, о которой говорит официальный историк, но и в стиле ведения государственных дел, в частности в сфере финансов. За скрупулезность в подсчете своих расходов Карла будет позже упрекать сам Шатлен. Об Изабелле Португальской и ее отношениях с сыном см.: Somme М. Isabelle de Portugal, duchesse de Bourgogne. Line femme au pouvoir au XVе siede. Villeneuve d'Ascq, 1998.
156
ClercqJ. du. Mémoires/ed. F. De Reiffenberg. Bruxelles, 1835-1836. Vol. II. P. 296-297. Например: Ibid. Vol. III. P. 36-38.
157
Ibid. P.43.
158
ClercqJ. du. Mémoires / ed. F. De Reiffenberg. Bruxelles, 1835-1836. Vol. II. P. 79-80;
Vol. IV. P. 93-95.
159
Ibid. Vol. II. P. 245-246.
160
Chastellain G. CEuvres. Vol. VII. P. 293, passim. Подробнее см.: Асейнов P. M. Образ
государя в «Обращении к герцогу Карлу» Ж. Шатлена. С. 406.
161
Molinet J. Chroniques. Vol. II. Р. 590.
162
Ibid. Р. 591.
163
Подробнее о Васко да Лусене и его труде, посвященном Александру Македонскому, см.: Асейнов Р. М. Васко да Лусена и историческая культура при дворе герцогов Бургундских во второй половине XV в. // «Переходные периоды» во всемирной истории и трансформации исторического знания / отв. ред. М. С. Бобкова. М., 2012. С. 188-216, а также в настоящем издании.
164
Chastellain G. CEuvres. Vol. VII. Р. 220.
165
Molinet J. Faictz et dictz / ed. N. Dupire. Paris, 1936-1939. Vol. I. P. 56.
166
См. также: Armstrong C.A.J. Les dues de Bourgogne, interpretes de la pensee politique du 15е siede // A
167
Цатурова С. К. «Король – чиновник, священная особа или осел на троне?». С. 128-131.
168
Vcmderjagt А. «Qui sa vertu anoblist». P. 59.
169
См.: Bartier J. Un discours du chancelier Hugonet aux Etats Genereux ä 1473. P. 139; Discours du due aux deputes des trois etats de Flandre. P. 252.