Страница 10 из 12
В первой – прекрасные дети Героя научаются, не теряя достоинства, выживать в непростых условиях всеобщего к ним презрения, и постепенно преодолевая это самое отчуждение общества. Каждый из них, благодаря, мужеству и стойкости, впоследствии становится знаменитым на весь мир. Каждый в своем амплуа: певицы, журналиста, благотворительницы… Износилась только до полной потери самой себя самая самоотверженная и безоглядная в своей жертвенности девочка…
Вторая линия – злоключения собственно Героя, который в статусе беглеца должен не только существовать, но и жить по своим моральным принципам. Что у него блестяще получается. Он творит добро ежечасно, порой забывая о собственной безопасности, но вокруг него расцветает аура благодарной любви…
Следить за этим благородным семейством радостно и поучительно еще и потому, что как-то очень быстро каждый из них, как лакмусовая бумажка, выявляет в окружающих эту способность – быть добрым и милосердным. В орбиту выполнения высокой человеческой миссии втягивается всё больше людей, создается некая отрадная круговая порука потрясающе хороших, с высокими моральными качествами личностей. Тут и русская княгиня в эмиграции, и мальчик-индеец, и доктор-англосакс…
Уточним, действие происходит в Америке, на рубеже веков. Повествование подробное, со множеством говорящих деталей, интересных коллизий, но в то же время – пафосное, нравоучительное, достающее как говорится, до самых печенок! Книга увлекательная, как "Робинзон Крузо"…
Проницательный читатель наверняка уже понял, что я говорю о Торнтоне Уайлдере и его романе «День восьмой», который моментально стал бестселлером, был переведен на многие языки, награжден премиями. Название объясняется в самом романе: семь дней Господь творил этот мир, День восьмой, его наполнение и будущее человека зависит от его, человека, усилий, ему предстоит СОТВОРИТЬ СЕБЯ. Читать роман невозможно без слез и сразу хочется бежать хоть на край света и творить неустанно добро!
В тот год, когда он был переведен и издан на русском, моему старшему сыну исполнилось четырнадцать, проглотив залпом роман, я тут же подсунула его Антону: «Обязательно прочитай!»
Реакция была неожиданной для меня. Прочитал и согласился, что книга – очень интересная, но…
– Знаешь, она мне показалась чем-то похожей на «Что делать?» Чернышевского, – сказал мой оболтус, проявив завидную проницательность. – Этот твой американец очень хочет научить всех жить, вот и написал учебник. Похвально. Небось, Голливуд уже экранизировал?
Я была сильно озадачена, как же мне самой это не пришло в голову! Про себя я с ожесточенным упрямством повторила это самое: «Да, похвально! И ведь работает!»
Но при трезвом размышлении вынуждена была признать, что одних благих намерений – научить человека следовать высоким моральным принципам добра и милосердия, все же недостаточно. Князь Мышкин тоже бесконечно добр и полон к людям сочувствия, но в той реальной среде, где ему приходится бытовать, ему остается только окончательно сойти с ума. Он еще может потрясти Рогожина и Настасью Филипповну, но даже их не может наставить на путь истинный. Жизнь!.. Так же, как и Катюша Маслова – не может поверить в искренность милосердия благотворителя, потому что именно с него и началось ее падение…
Достоевский и Толстой настолько правдивы и сильны в отображении внутренних душевных движений, что они не могут подавать мораль отдельно от этой самой жизни. Вот это разложение по полочкам у них не может состояться, а вот все многообразие, сложность и спутанность устремлений и деяний выходит блестяще! И хотя Торнтон Уайлдер получил аж три Пулитцеровские премии, а графу Толстому даже в получении Нобелевки по литературе отказали, я все же считаю, что наши классики несравненно выше ученого американца. Потому что они не вырывают читателя из жизни, они находят моральный пример прямо в реальной среде, что и убедительнее, и воздействует гораздо сильнее. Мы-то, читатели, тоже ведь вынуждены действовать не в заданной условности, а в противоречивости реалий!
Герои Уайлдера живут примерно в то время, когда Толстой и Горький писали свои литературные мемуары: на сломе веков. И у того, и у другого есть «Детство», мы их со школьной скамьи помним, чуть ли не наизусть. Толстой вспоминает среди прочих близких мамину няньку Наталью Савишну, образ дивный, глубокой жизненной силы и правды. А Алексей Максимович с такой же любовью, искренностью и мастерством рисует свою бабушку, человека, источающего добро и милосердие каждым своим движением. Так вот обе эти старушки бытовали в условиях горестной и жалкой несвободы, угнетения и абсолютной бесперспективности – и невзирая ни на что просто не могли быть иными. И в это веришь! Этот лучик света, который вроде бы ниоткуда, безо всякой опоры, тем не менее, и светит, и греет!
Я позже, у Павла Басинского (наиболее полная биография писателя) читала подоплеку некоторых произведений Горького. Так вот он с изумлением вспоминает, что бабушка Алексея была пьянчужкой, совсем не благостного поведения, чуть ли не с малолетства – нищенка. Дед не считал ее ровней себе и всячески угнетал, но в ней гнездилось несокрушимое убеждение, что людей надо жалеть. Всех. Без исключения. И даже (о, святотатство!) не потому, что Богом заповедано любить ближнего своего. Она в молитвах своих Богородицу уговаривает-улещивает, пожалеть всех (поименно!), кого только видит вокруг себя, подарить им радость. И дед зло восклицает: "У, язычница, чуваша, я тебя как учил молиться!?."
Дед – грамотный, правильно верующий, но Бог у него – злой. А у бабушки – милосердный, всех жалеющий. Значит, всё от человека, это он дает своему богу направление?
"Детство" Горького произвело ошеломляющий эффект на современников.
А. Блок в письме к Сухотину в 1916 году: писал: "Прочтите "Детство" Горького – независимо от всяких его анкет, публицистических статей и прочего… Какая у него была бабушка!" Книга тоже стала бестселлером, была переведена чуть ли не на все языки и громко разошлась по миру. Между прочим, японцы этой книгой были потрясены и провозгласили "Детство" Горького – величайшим мировым достижением в литературе! Что-то бабушка Акулина сказала и японской душе…
Я позволю себе довольно большую цитату из книги Павла Басинского:
"Мифологию образа Бабушки Горький прописывал с особой тщательностью и любовью. Поэтому, как художник, именно здесь он превзошел самого себя. Ничего более нежного, поэтичного, чем этот образ, Горький не создал ни до, ни после повести «Детство». И если бы кроме этой повести он не написал ничего, мировая литература все равно бы пополнилась гениальным писателем, а этот шедевр остался бы великой не только художественной, но и психологической загадкой.
… Уже в 1895 году в «Самарской газете» он опубликовал первый набросок к будущему «Детству» – очерк «Бабушка Акулина» (изначально и повесть замышлялась под названием «Бабушка»), который с тех пор благоразумно не включал в свои сборники и собрания сочинений, как бы похоронив в прошлом живую Акулину Ивановну. Этот живой бог «умер», чтобы затем воскреснуть в мифотворческом образе «Бабушки». В очерке «Бабушка Акулина» рассказывается о нищей старухе, которая живет в сыром подвале, собирая вокруг себя городскую шваль, отходы человеческого общества, горьких пьяниц, распущенных до такой степени, что не стесняются жить за счет нищей старухи.
«Бабушка Акулина была филантропкой Задней Мокрой улицы. Она собирала милостыню, а в виде подсобного промысла иногда, при удобном случае, немножко воровала. Около нее всегда ютилось человек пятьдесят "внучат", и она всегда ухитрялась всех их напоить и накормить. "Внучатами" являлись самые отчаянные пропойцы-босяки, воры и проститутки, временно, по разным причинам, лишенные возможности заниматься своим ремеслом. Вся улица знала ее, и слава о ней выходила далеко за пределы улицы. Но все-таки, на языке босых и загнанных людей, "попасть во внучата" значило дойти до самого печального положения; поэтому бабушка Акулина как бы знаменовала собой крайнюю ступень неудобств жизни и, пользуясь большой известностью за свою филантропическую деятельность, не пользовалась любовью со стороны опекаемых ею людей».