Маятник Судьбы

– И поклянись, – напомнил эльф.

– И клянусь.

Эльф повернул кольцо в обратную сторону, и многоножка исчезла, словно ее и не было.

– Ну вот. – Купец попытался вновь придать себе важный вид. – Где же мой рулон шелка? Учтите: если все это была болтовня, чтобы запутать меня, тут же отдам воришку городской страже. Отдавай мой товар.

– Боюсь, это невозможно, – ответил я.

Купец хотел было вновь разразиться криком, но быстро одумался, так как кольцо все еще оставалось на руке эльфа.

– Как невозможно? – спросил торговец.

– Ты его потратил, – ответил я. – Нанимая охранником этого храброго гоблина, ты обещал ему деньги. А потом обманул его. Гоблин не мог бросить караван, но и не собирался терпеть оскорбления. Поэтому он забрал себе рулон, в счет жалованья.

– Забрал рулон? – ошарашенно спросил купец. – И куда же ты его дел?

– Я его съел, – ответил гоблин. – Для нас шелк – это изысканное лакомство.

– Надеюсь, торговец кое-чему научился за этот вечер, – произнесла Франсуаз, когда караван продолжил свой путь.

– А ты знала, что гоблины едят шелк? – спросил я.

– Конечно. А еще я знаю, где находятся руины. И не улыбайся! Если мы свернем в эту сторону, то наверняка…

– Проклятие, – пробормотала Франсуаз.

Мы стояли в полутемном помещении, которое покинули совсем недавно. Однако никаких следов паутинника здесь не осталось. Только три взломанные паркетины указывали место, где был тайник Иоахима Владека.

– Ты была права, конфетка, – произнес я. – Вампир уско­льзнул. Уверен, мы скоро сможем его найти.

– Майкл, – прошептала девушка, – а ведь мы действительно были в той пустыне. Мы на самом деле заблудились, когда искали склеп. Но мы не встретили каравана – я хочу сказать, мы могли его встретить, мы же блуждали по пустыне взад и вперед, но так на него и не натолкнулись. А теперь… Неужели одна случайность может так менять события?

– Пугающая мысль, не так ли?

– Мурашки по коже.

Я положил руку на ее плечо:

– Тогда призови свои мурашки к порядку, Френки. То, чему ты была свидетельницей, произошло несколько тысячелетий назад, и совсем в другой пустыне.

– Разве? Но тогда как?..

– Прошлое нельзя изменить, Френки. Ты можешь вернуться туда, повлиять на ход событий, все переставить с ног на голову, но меняешь ты при этом не прошлое, а свое настоящее. Тебя этому не учили в институте для благородных демониц?

– Нет, основными предметами были пытки, холодное и огнестрельное оружие и вышивание крестиком. А ты сам это придумал, про прошлое и все там такое?

Строительные машины вдалеке гудели все громче.

ЧАСТЬ III

1

Посетитель, который вошел в наш номер, не был ни красивым, ни обаятельным.

Правительственные чиновники никогда не считают необходимым хорошо выглядеть. Им больше по нраву – я говорю «по нраву», а не «по душе», ибо нельзя иметь душу и быть правительственным чиновником, – им больше по нраву бледные, тусклые костюмы, пропитанные нафталином настолько, что, кажется, дотронься, и из рукавов посыплются шарики – и такие жесткие и неудобные, точно шили их не из материи, а из фанеры.

Исключение из этого правила составляют чиновники, претендующие на выборные посты.

Колин Зейшельд будто родился правительственным чиновником, на нем не хватало только бирки с соответствующей надписью.

Наверняка в школе другие дети смеялись над ним – не из-за его уродства, нет, ибо Колин Зейшельд не был уродлив, но из-за его серости, посредственности и ничтожности.

И я также уверен, что мамаша Зейшельд, глядя, как подрастает ее способный – но только до определенного предела – сын, приговаривала ему, отправляя по утрам в школу: «Вот вырастешь, сынок, станешь правительственным чиновником». А когда ее сынок выходил за порог, добавляла про себя, может быть, с некоторой долей печали: «Ведь ни на что другое ты у меня не годен».

Таким был свирфнеблинг, который вошел в наш номер в то солнечное утро, и, надо отметить, своим присутствием он его не украсил.

– Доброе утро, господин Амбрустер, – приветствовал он меня, слегка поклонившись. – Мадемуазель Дюпон.

Когда мы с моей партнершей только начинали работать вместе, у нас возник вопрос о том, в каком порядке наши имена должны идти на официальных документах: «Амбрустер и Дюпон» или «Дюпон и Амбрустер».

Поскольку мы являемся равноправными партнерами, этот вопрос имел первостепенное значение. Франсуаз полагала, что ее имя должно стоять первым, поскольку из нас двоих именно она имеет юридическое образование; но мне удалось убедить ее, что наиболее честным решением будет выстроить имена в алфавитном порядке.

Франсуаз до сих пор смутно подозревает, что я ее где-то обманул.

Колин Зейшельд встал у кресла для посетителей, и ему не хватало только треуголки в левой руке и шпаги в правой, чтобы обратиться в гвардейца, охраняющего императорский трон.

На самом деле он знал, что я лишь жду повода, чтобы выставить его вон, а, сев без приглашения, он дал бы мне прекрасный повод.

Я пару раз поступал так с его предшественником, и, заняв его место, Зейшельд принял твердое решение не повторять его ошибок. Во многом именно благодаря ошибкам своего предшественника Зейшельд смог стать его преемником.

– Утро было добрым, пока не появились вы, – сказал я. – Садитесь.

Да и в самом деле, что уж такое хорошее может произойти, когда к вам заявляются правительственные чиновники. Обычно они притаскивают с собой всякие документы наподобие налоговой декларации, которую вам предстоит заполнить, или, того хуже, ордера на обыск.

Ну а уж если на пороге появляется чиновник, специально прикативший из столицы Республики Эатея, притом чиновник, у которого на пластиковом удостоверении, спрятанном глубоко в кармане пиджака, мелкими буквами написано «служба безопасности», то его, пожалуй, стоит вышвырнуть за дверь, не дожидаясь, пока он подаст для этого повод.

Хотя, с другой стороны, всегда полезно, когда правительственный чиновник тебе чем-то обязан. Даже если он представляет маленькое государство свирфнеблингов. А если Колин Зейшельд посетил нас – это значило, что он станет просить об одолжении.

– Как здоровье вашей супруги? – спросила Франсуаз.

– Спасибо, хорошо, – ответил он, усаживаясь в такой неудобной позе, что оставалось только удивляться, как можно так скособочиться в удобнейшем дорогом кресле, сделанном мастером-дворфом.

– А я уж думал, вы решили начать бракоразводный процесс, – улыбнулся я.

Он счел должным ответить скупой улыбкой.

– Как продвигается история с пророчеством? – спросил он. – Надеюсь, успешно.

Дело продвигалось неуспешно – вернее было бы сказать, что оно и вовсе стояло на месте, но я отнюдь не хотел радовать нашего посетителя.

– Мы почти решили его, – сказал я. – Осталась рутина.

Он понимающе кивнул головой. Франсуаз откинулась на спинку кресла.

– Зачем вы пришли, Колин? – спросила она.

Он улыбнулся, точно это тоже была шутка, на которую он должен был отреагировать соответствующим образом.

Я давно заметил, что, когда люди пытаются начать разговор, который считают для себя неприятным, унизительным или позорным, – они начинают с того, что пытаются сострить или просто улыбнуться.

Произнести шутку для Колина Зейшельда было так же немыслимо, как и произвести впечатление на женщину – я имею в виду благоприятное впечатление, – поэтому он ограничился улыбкой.

Есть такие улыбки, которые отбивают хорошее настроение.

– Господин Амбрустер, – произнес он, подбирая слова так медленно и с таким тщанием, словно не составил свою речь заранее. Он оглушительно хрустнул пальцами. – Вы пользуетесь репутацией – я могу сказать, репутацией вполне заслуженной. О вас известно, что вы можете в срок выполнить порученное вам дело без лишнего шума, не допустив огласки.