Страница 11 из 24
Свежий воздух ловит ртом.
Ба! Да вот она ошибка!
Ах, родимая моя!
На лице горит улыбка,
Счастья – полная бадья.
Что такое? Снова пакость!
Лоб о стенку размозжу,
Буду выть, визжать и плакать,
Но задачу я решу.
Автопародия:
Мой стих прорвет громаду лет,
В народе прослывет нетленным,
В музее сохранят мой старый студбилет,
Слух обо мне пройдет по всей вселенной.
Подобен грому я над тихим полем,
Подобен молнии, ярчей которой нет…
Но думаю себе: куда же более?
Заврался я, ведь я же не поэт.
СЕРЖАНОВ Вячеслав Феликсович
Славик Сержанов – многогранный талант, которому одинаково легко давались и самые сложные разделы теорфизики, и виртуозная игра на самых разных инструментах, а в юные годы – весьма успешные выступления на боксерском ринге.
В конце концов музыка победила. И Слава, забросив науку, стал композитором. Не всякому из нас довелось слышать его произведения, но главное, что он своим творчеством доволен и полон новых планов.
Шаржи:
Эпиграммы:
По всем параметрам – кумир,
Но не просек «Войну и мир».
– Слава, ты идиот?
– Ну это философский вопрос!
Выражения:
– Это горькая правда (перевод It’s quite right)
ЦАПЛИН Дмитрий Николаевич
Дима – тихий гений, все время маскирующийся под заторможенного шалопая. Его сипловатый голос, вечно припухшие веки и общая растрепанность могли обмануть кого угодно. Но на экзаменах все это отходило на второй план.
Дима, как и многие из нашей группы, достаточно трудно прошел стадию юношеского раскрепощения и поисков истины в вине. Но это было не буйство, а внутреннее переживание. И за свою миролюбивость и безвредность Дима был избран в комсорги группы.
Одно время следы Димы затерялись где-то в степях Казахстана на нефтяных приисках. Но потом Дима снова обнаружился в Черноголовке, где и продолжил занятие научной деятельностью.
ЧЕРЕДОВА (Жукова) Ольга Степановна, УДОВИЧЕНКО (Таскаева) Ольга Николаевна
Оли – наши милые студентки, часто заставлявшие смирять буйные нравы и придававшие теплоту нашим студенческим сборищам.
Оля Маленькая потом вышла замуж за Маршала, навсегда введя его буйство в разумные рамки, а Оля Большая уехала с мужем-офицером в Воркуту, вернувшись в родной Долгопрудный только через несколько лет.
Оля Маленькая укрыла семью от опасностей судьбы в США, где она растит детей, встречает вечно кочующего Маршала и работает в фармацевтической фирме.
Оля Большая из науки ушла в бухгалтерию и тоже оберегает и кормит свою семью, но в родном городе.
ЕГОРОВ Виталий
Виталик мелькнул в нашей группе всего на год. И также внезапно исчез, как и появился. Его вечно недоумевающее и легкомысленное лицо в нашей памяти так и не изменилось – больше мы с ним не встречались.
По городам и весям
Наше студенчество прошло в первую половину 80-х. На своем примере мы могли прочувствовать реальную свободу передвижений – вся страна была открыта для нас. И даже весьма скромные стипендии и очень незначительная поддержка, которую могли выделить родители из своих небольших зарплат, давали возможность объехать всю страну. Часть этих поездок была коллективным поиском приключений, и об этом можно было бы много вспомнить.
На первом курсе (1980) мы поехали в Питер. В Неве плавали подтаявшие льдины, в которых играло солнце. Обошли музеи, ночевали на вокзале.
Беспрерывное стремление к приключениям завело нас даже в мечеть, откуда «администратор» послал нас в Музей Кирова: «А тут люди молятся».
На втором курсе состоялся визит в Таллин – будто съездили за границу. Шумной группой бродили по старинному городу, а эстонцы смотрели на нас с неприязнью. Нас не пустили в гостиницу, и ночевать пришлось снова на вокзале. Зато мы вдоволь налазились по развалинам замков и даже заглянули на службу в католический костел. В качестве сувениров из Таллина мы привезли две дешевые гитары и футбольный мяч, что в Москве достать было сложно.
Потом была еще коллективная поездка в Киев. Но она запомнилась главным образом жутким холодом и хмурой погодой.
После второго курса (1981) состоялась наша эпохальная поездка на Новую Землю. Это отдельная история, о которой подробный отчет будет ниже.
На старших курсах наша группа стала дробиться. В 1982 на лето мы разъехались кто куда, в 1983 – поначалу многочисленная коалиция для поездки в Нижневартовск сократилась до триумвирата. Но и там прежнего единодушия не было.
Вновь собраться вместе нас заставила необходимость пройти подготовку в военных лагерях (Остров, 1984).
Потом вместе мы редко уезжали далеко от Москвы. Ездили к Шуре в Коломну (1984, 1986), купались на Водниках (1986), в Архангельском, устраивая День группы. Пытались соединиться для походов по Подмосковью, но в результате немногочисленной компанией съездили только в Аксаково (1987) – чудесные места!
Студенческая и аспирантская пора кончилась, и мы встречались все реже и реже. Но все-таки есть что вспомнить из наших поездок и веселых (а порой и опасных) приключений.
В прошлом жизнь оказывается наполненной и почти безоблачной. Мысленно возвращаясь в те годы, мы любим свою молодость и тех, с кем нас объединяют общие воспоминания.
Воспитание общежитием
Жизнь в общежитии полна опасностей. В первые же дни мы, первокурсники, были изобличены в том, что не вытираем пыль. За пыль мы были сосланы на общественные работы в клуб, где несколько часов циклевали полы примитивным инструментом.
428-я комната была центром нашей общественной жизни. Облезлые стены и протертые полы, облупленный стол и спартанская обстановка – ничего не мешало запальчивым дискуссиям, официозным собраниям, буйным развлечениям. Заниматься, правда, здесь было возможно не всегда. И спать тоже.
Наш арбузник (на втором курсе) был совсем не пьянкой. На столе были тогда еще редкие «пепси» и «фанта». Пить, курить и говорить начали позднее. Но жизнь от этого не оказалась веселее или насыщеннее.
Популярным были у нас также и силовые упражнения с участием Билла, который мог любого скрутить в бараний рог. Обычно он сам носил кого-нибудь на плечах. Но когда ему это надоедало, то он был не прочь проехаться на чьем-нибудь горбу. И не важно, что жертва не могла и шагу шагнуть. Главное было заставить ее вспотеть и понять, как это непросто – таскать по коридорам общаги других.
С первых же дней учебы у нас возникли особые отношения с Геной, чьи тетради с записями лекций ценились на вес золота. И Гена свои тетради тоже очень ценил, а потому выдавал их с неохотой, используя любой повод, чтобы мягко отклонить настоятельные просьбы.