Страница 1 из 24
Предисловие как послесловие
Выбирая себе профессию, каждый из нас закладывает стратегический план своей жизни, полагаясь на то, что известно о данной профессии из опыта предшествующих поколений. Но этот опыт на переломе эпох может оказаться никуда не годным, а в эпоху перемен любой выбор и вовсе становится заведомо неверным, а успех в профессии может быть обусловлен только случайностью.
В 70-е годы престиж естественных наук, прежде всего, физики, был очень высок, потому что эти науки были востребованы высшей бюрократией при создании ракетно-ядерного щита нашей страны. Но этот высокий престиж обеспечил неверную профориентацию целого поколения, которому были предложены шаблоны предшествующих поколений. Отсюда – переизбыток научных кадров и скудность финансирования науки, которая расплылась во множестве мелких задач. Проектов «курчатовского» типа к нашему выпуску (1985) не существовало. И даже если первые годы работы могли расцениваться нами как обязаловка – за обучение в лучшем для физиков вузе страны, то рубеж 80-90-х порушил все надежды найти такую научную тему (и соответствующее заведение), которой можно было бы посвятить всю жизнь. Удалось это лишь единицам. Длинные стратегии, принятые нами в юном возрасте, разрушились на глазах. И главной причиной была тотальная ложь «партии и правительства». Частью это была ложь сознательная, частью – от неведения, то есть, от глупости. Сегодня, как это ни печально, соотношение этих двух компонентов обмана молодых людей и страны в целом сместилось самым грубым образом в сторону первого типа лжи.
Читая свои заметки студенческих и последующих лет, прекрасно вижу радикальную несовместимость науки и идеологического диктата, который всегда служит оправданием бюрократии, доходящей до патологических издевательств над молодым поколением. Все, что на Физтехе не касалось изучаемых физико-математических дисциплин, как правило, было средством отвадить молодежь от научного творчества.
По своей наивности и упрямству я пытался найти в марксизме что-то рациональное – читал у «основоположников» то, что не требовалось, конспектировал их работы не по заданию, а с намерением разобраться. Времени на это недоставало, поэтому окончательно я разобрался уже в 90-х, став из наивного «марксиста» просвещенным антикоммунистом.
Коммунизм и физика были совершенно несовместимы. Все в совокупности, что выходило за пределы целевого образовательного цикла, лишь в редких моментах как-то способствовало становлению личности. Причем, скорее, в противостоянии системе, которая не могла дать нам ничего полезного, хотя на всех углах это обещала.
Работая над этой книгой, а прочел в сети беседу выпускников Физтеха, которые учились после нас и стали успешными предпринимателями. У них была совсем другая жизнь – более свободная от идеологического прессинга и всякого рода безумий «развитого социализма». При этом элитный статус Физтеха испытал очевидный упадок. Это теперь заведение для собирания и вывоза из страны талантливой молодежи. Если в 90-е до 20% выпускников уезжали за границу навсегда (и об этом открыто заявил ректор Н.Н.Кудрявцев), то позднее оценки выпускников говорили об эмиграции до половины физтехов. И если эта цифра завышена, то только потому, что уровень требований к поступающим, и уровень преподавания стали падать.
Наши предшественники не были столь жестко зажаты идеологическим диктатом и администрированием, унижающим студента. Почитав их воспоминания (в сборнике, выпущенном в 1997 к 50-летию Физтеха), я увидел совсем не то, что ожидал. Студенческие байки плюс идеализация. Это никуда не годится. Хотя этим поколениям (50-70-х) есть чем похвастаться по части научных достижений и полученных званий и должностей. Но это эпоха совсем иная, когда наука была на подъеме не только у нас, и выживание бюрократии, правившей страной, прямо зависело от успехов ученых. Теперь этого нет совсем – достаточно эксплуатировать природные ресурсы. Престижа нет не только у науки, но и у государства. А наше поколение было как раз на переломе – престиж уже падал, но еще никто не знал, до какой степени он упадет. Государство уже загибалось, но никто не ожидал, что оно рухнет. Наука еще только начинала насыщаться компьютерной техникой, но никто не ожидал, до какой степени это насыщение изменит все на свете.
Высоцкий пел: «Я согласен бегать в табуне,// Но не под седлом и без узды». Вот это вполне – схема частно-общественного партнерства, пригодного для существования науки. Пока ученый «согласен бегать в табуне», есть шансы на коллективный результат. Но он может (а иногда и хочет, а значит, должен) бегать в стороне от ученого «табуна». И как только его хотят принудить к седлу и узде, творчество заканчивается.
Конечно, наука продвигается преимущественно индивидуальными усилиями. Но они могут быть продуктивным только, когда наука становится одной из больших социальных подсистем, где концентрируются лучшие мозги нации, которые подкрепляются адекватными достижениям статусами и материальным обеспечением.
В условиях, когда зарплата молодого специалиста, пришедшего в научный коллектив после вуза, втрое меньше прожиточного минимума (это ситуация в РФ конца 2000-х), ни о какой социализации научного творчества говорить не приходится. Единственный мотив для выбора профессии ученого – это любопытство и общение с умнейшими людьми. Обязательной при этом сегодня является нищета.
Наше поколение физтехов еще успело захватить относительно благоприятный уровень финансирования науки в середине 80-х. Но оно попало «под раздачу» в начале 90-х, когда бросать уже основательно насиженные места и научные темы было жалко, а куда бежать, толком никто не знал. Поколение постарше занимало более высокие должности, а потому легче выживало. Поколение помоложе без сожаления бросало науку и окуналось в бизнес. Или находило контракты за рубежом. На нашу долю пришлись все тяготы развала науки как социальной системы. Мне лично удалось ускользнуть от этого развала в политику. Но и здесь длинная стратегия оказалась несостоятельной, потому что писанные правила, права и обязанности к жизни не имели никакого отношения. Правда, выяснилось это еще десятилетие спустя – уже в 2000-х. И моя личная судьба заставила болтаться все время между полунаукой и полуполитикой.
Естественный выход из-под обломков развалившейся науки – в бизнес. Примеров относительной успешности физтехов в этой сфере немало. Правда, многие из тех, кто оказался успешен, к научной работе прикоснуться не успел – просто использовал некоторые навыки Физтеха там, где, собственно, никакое образование помочь не могло. Успех разработчиков IT-технологий связан с коротким периодом, когда для этого было достаточно самообразования. Сейчас выбор в качестве профессии этого направления, как и любого вообще предпринимательства как дела жизни, подтверждает правило: бюрократия категорически не приемлет длинных стратегий. Теперь юных предпринимателей обламывают примерно так же, как раньше обламывали физиков. Оказалось, что олигархическое правление бюрократии уничтожает все вообще социальные системы – не только науку, но и частное предпринимательство. И остается только один престижный статус – статус надсмотрщика над рабами.
По моим частным наблюдениям, самым радикальным врагом науки является финансовая система. Научные абстракции открывают нам мир дискретно – так, чтобы его можно было понять, освоить и использовать для себя. Финансовые абстракции к нашей жизни никакого отношения не имеют. Они просто монополизируют сначала четыре правила арифметики, а затем массифицируют свою монопольную деятельность в компьютерных технологиях. Банковская и всякая прочая финансовая деятельность, как это мы хорошо видим на собственном опыте, является ничем иным, как защищенным законом воровством.
В середине 90-х, когда не было места в науке, куда я мог бы вернуться, а от политики я впервые был отстранен как лицо враждебное действующей власти, волей случая мне довелось год проработать специалистом фондового рынка в аналитической структуре одного мелкого банка. По воле начальства мне пришлось прочесть несколько книг по части финансов и даже дать свое заключение. После Физтеха вся эта финансовая галиматья мне показалась чудовищно примитивной и неимоверно скучной, а практика банковской деятельности – просто вредоносной. О чем я и доложил начальству. После этого, как только возникла возможность уйти в сферу политической аналитики, я сбежал от финансов, ощущая, что здесь делается что-то противное моему разуму и совести.