Раздробленный свет (ЛП)

Издалека наша точка входа в «Дедал» выглядит как трещина, достаточно широкая, чтобы любой мог проскользнуть внутрь, но масштаб этой трещины не поддается пониманию. Прореха в боку корабля достаточно широка, чтобы мы могли пробежать через нее без необходимости пригибаться. Нам придется пролезть через несколько раздавленных до неузнаваемости уровней, прежде чем мы найдем место, достаточно расчищенное для продвижения внутри. Звуки битвы затихают позади нас, а потом наступает тишина, и мы снова оказываемся в нашем собственном, безмолвном мире.

Прореха выводит нас на скудно обставленную ремонтную палубу. Металлическая решетка пола наклонена под крутым углом, что заставляет нас упираться ногами в углы и цепляться за иллюминаторные рамы вдоль стены, когда мы дюйм за дюймом пробираемся внутрь.

Корабль настолько огромен, что при нормальных обстоятельствах у нас не было бы никакой надежды найти Лили и разлом внутри него, и даже оболочки не смогли бы сдвинуть массивный разлом так далеко внутрь в таком хаосе. Они должны быть близко.

Мой нос, наполовину онемевший от зловония горящих химикатов, покалывает, когда мы находим лестницу, ведущую дальше в развалины. Новый запах охватывает на меня. Я задыхаясь, отступаю на шаг и натыкаюсь на Флинна, который кряхтит и хватается за перила, чтобы не поскользнуться.

— Что за запах? — бормочу я, прикрывая нос краем футболки.

Флинн смотрит на меня с недоумением в глазах. Джубили же качает головой, ее глаза мрачны.

— Кровь, — коротко отвечает она.

Только тогда я замечаю у подножия лестницы что-то темное. Только тогда я вижу вспышку розового и понимаю, что это туфля на высоком каблуке, и что передо мной куча тел. Перед моим мысленным взором встают танцующие в бальном зале пассажиры в разномастной одежде, и мне приходится сжать губы, чтобы сдержать рвоту.

Чья-то рука, не знаю чья, хватает меня за запястье и тянет вниз по лестнице, прочь от тел. Я пытаюсь дышать ртом и продолжаю двигаться.

Лестница, покрытая мягким ковром, ведет в холл, по которому мы шли вместе с Гидеоном, когда прибыли. Ковер заглушает шаги, делая тишину полной. Оболочки в основном снаружи обломков, удерживаемые Мори, Мэй, Санджаной и их союзниками, но мы натыкаемся на них тут и там внутри. Каждый раз, когда мы видим их, мы отступаем и ныряем в укрытие. Лили должна знать, что мы где-то внутри корабля, но если мы сможем избежать встречи с оболочкой, которая отчитается, что видела нас, у нас все еще будет элемент неожиданности. Судя по тому, как они движутся по концентрическим, сужающимся кругам, мы почти уверены, что разлом где-то под нами. Но только когда в темноте расцветает свет, такой слабый, что я чувствую, будто мои глаза играют со мной в злую шутку, я понимаю, что наша догадка верна.

Свет нетвердо мерцает и отблескивает синим на фоне металла, торчащего из стены. В мгновение ока я возвращаюсь в главный офис «КЛ», наблюдая, как перед моими глазами оживает разлом.

— Мы близко, — выдыхаю я, касаясь руки ближайшего ко мне человека, как выясняется, Флинна, и указываю на свет. — Сюда. — Мы можем только надеяться, что наши друзья снаружи смогут задержать армию Лили еще немного.

Коридор поворачивает за угол и ведет в то, что когда-то было красивым фойе. Свет становится ярче. Мы, пробираясь к полуразрушенной арке в противоположной стороне, вынуждены карабкаться, чтобы удержаться на некогда отполированном мраморном полу, используя гигантские зазубренные трещины на его поверхности, чтобы найти опору. Мы подтягиваемся к ней, и я останавливаюсь, чтобы при слабом голубом сиянии, исходящем из-за пространства за ней, рассмотреть лица моих товарищей.

Никто не придумал, как спасти Лили. Лицо Джубили в голубом сиянии кажется пепельно-серым. Она не смотрит никому в глаза, уставившись на стену позади меня, где настоящие деревянные панели прогнулись и раскололись по трещине, идущей от пола до потолка.

— Он никогда не простит меня, — шепчет она, прижимая ладонь к ноге, словно желая дотянуться до оружия, но не в силах это сделать.

Флинн переступает с ноги на ногу. Сапоги скользят по наклонному полу, пока он не добирается до нее.

— Возможно нет, — отвечает он, удивляя меня. Я ожидала услышать одну из его страстных речей, а не эти пару слов, произнесенных мягким голосом. — Но он будет жив. Он будет в здравом уме. Как и все остальное человечество. Ты знаешь, что Лили хотела бы, чтобы мы сделали это.

В глазах Джубили появляются слезы и осознание этого поражает меня. Я не знала, что такие люди, как она, плачут.

— Но это Лили, Флинн. Как я могу… Она моя подруга.

— Я знаю, — хрипло говорит Флинн. — Хотел бы я тебе сказать… Я не знаю, что правильно. Только то, что мы зашли так далеко не одни. Ты сейчас не одна. Мы сделаем это вместе. — Он берет ее руку, убирая ее от кобуры, и подносит к губам.

Какая-то часть меня чувствует, что я должна отвести взгляд, позволить им разделить этот момент наедине, но я не могу. Ее глаза, когда они встречаются с его глазами, так доверчивы, что у меня болит сердце. Я чувствую боль, радость, что Флинн нашел ее, несмотря на разделяющие их барьеры, и ощущаю зависть, настолько глубокую, что у меня перед глазами все расплывается. В моем сознании вспыхивает последнее видение Гидеона, дремлющего в гнезде из одеял в галерее. Одна рука все еще протянута туда, где я лежала. Как получилось, что trodaire и лидер фианны могут полностью доверять друг другу, в то время как Гидеон и я… Они преодолели стены, сформированные поколением ненависти и насилия, а я не могу проникнуть за стены в своем собственном сердце. Мы втроем стоим в тишине, впитывая всю тяжесть того, что собираемся сделать. Затем, не говоря ни слова, мы проскальзываем в разрушенные двери.

Арка ведет в бальный зал. Хотя я была здесь всего несколько дней назад, до падения «Дедала», я почти не узнаю эту комнату. Только люстра, лежащая в куче разбитого стекла и электропроводки в углу, пробуждает мою память. Ранее сверкающий пол теперь тусклый и разбитый, изогнутый вниз, похожий на яму, словно тонущий под тяжестью массивного металлического кольца, угнездившегося в его сердце.

Сам разлом доминирует над похожим на пещеру бальным залом, как будто механизм оказал услугу помещению вокруг себя. Синий свет струиться с каждой искривленной поверхности, отражаясь миллион раз в осколках зеркал, которые когда-то выстраивались вдоль дальних стен. Сцена, на которой когда-то стояли Лили и Тарвер рядом с Родериком Лару, разбита вдребезги, ее обломки разбросаны по яме перед нами. Огромный потолок с иллюминаторами, когда-то смотревшими в космос, исчез, оставив зазубренную пустую дыру, в которой не видно ничего, кроме тускло-красноватой черноты коринфского ночного неба.

Голос, который мы слышали, продолжает разносится как один длинный поток слогов, что распадаются на слова, только когда мы приближаемся, прячась за упавшей колонной.

— …подумал, что пикник будет приятным, таким же, как любила твоя мама. Только ты и я, моя дорогая девочка… ничего не изменилось. Теперь уже ничего не изменится.

Мои глаза выхватывают темный силуэт слева от разлома, и когда свет из разлома поднимается и опускается снова, я различаю его черты: Родерик Лару. Он скорчился на полу, все еще одетый в грязную, рваную, сальную от пота вечернюю одежду, в которой он был на торжестве. На мгновение мне кажется, что он обращается к самому разлому, но тут из-за него появляется вторая фигура.

Лили тоже до сих пор одета так же, как в ночь крушения «Дедала». Но в отличии от грязной одежды ее отца, ее наряд безупречен, как будто она только что приготовилась к празднику. Ее черное платье ниспадает гладкими складками, двигаясь как шелк, когда она проходит мимо отца, даже не взглянув на него. Ни один волосок не выбился из прически, только один локон падает ей на шею.

— Конечно, папа, — бормочет она, и ее голос отдается странным эхом, словно доносится не из одного места. — После того, как мы поможем всем остальным.