Северянин

Вновь воцарилось молчание, полное шума дождя и треска деревяшек в костре. Морриган устало зевнула и подняла на меня прищуренный взгляд.

— Ну, а ты?

— Что я?

— Почему ты, маг, не творишь магию? Заклинания бы нам очень помогли.

— У меня есть туум.

— Это не ответ.

— Мне, Морри, не посчастливилось родиться под звездой Атронаха.

— И что это значит?

— Рожденные под звездой Атронаха способны творить могущественные заклинания, но и запас магической энергии не восполним.

— Но это не единственная причина, так ведь? — спросила Морриган. — Когда о практиках запретных я сказала, ты с пониманием в глазах кивал. И к оборотничеству не видела в глазах презрения.

Я улыбнулся, хоть и почувствовал сильный дискомфорт от поднимаемой темы. Кошмары моего прошлого, причины, отвернувшие меня от магии, касаются только меня. Так легко было просто закончить разговор. Прикинуться «таинственный черным рыцарем». Вот только меня тоже интересовала информация о матери Морриган. Старая Флемет знает куда больше, чем говорит. Она почти наверняка знает, как мне вернуться в Нирн. Но скрывает. В неведении ли ее дочь? Я хотел это проверить. Но, если укрыться черным плащом, она ведь тоже может поступить так же. Выдержав паузу, я ответил:

— Нет, не единственная.

— Расскажешь?

— Позже. Когда будем провожать сумерки в таверне, а не в гнилой норе порождений тьмы.

— Ловлю на слове тебя, — хихикнула Морриган.

«Ластится. Строит глазки, — подумал я, улыбнувшись»

Женщины обожают таинственных и опасных парней. Тех, кто сильно выделяется из общего фона. Я был для нее диковинкой, странным чужаком, наделенным огромной силой. Ну, а я смотрел на ее еле прикрытые обвязками прелести и старался думать о кишках порождения тьмы. Потому как хотелось выйти по нужде, а встав, сразу станет заметен мой интерес. Что тут скажешь? В походе остро не хватает женского тепла, а страх смерти возбуждает безумную страсть. Наверное, поэтому многие норды тащили на войну жен.

Морриган вздрогнула и похлопала себя по щекам. Сон сильно давил на нее, и никакая магия не способна взбодрить разум, истощенный чтением боевых заклятий после шестичасового перехода.

— Морриган.

— М-м?

— Ложись спать. Я покараулю один.

— Как хочешь, — с готовностью согласилась она.

Нам предстоит долгий путь. Я смотрел, как она посапывает в шкурах, как медленно вздымается могучая грудь Стена, слушал завывания ветра и бой капель о мутные стекла. Гварен — цитадель малефикаров Адриана. Наймиты чудовища, убившего Тину. Победившего меня, пусть и в неравной схватке. И я шел договариваться с ними.

Комментарий к Глава 1. Умирающие земли

Так! Глава не очень большая, но для разгона сюжета надо было обозначить героев и некоторые детали. Следующая будет больше.

========== Глава 2. Распятый храмовник ==========

Знакомый вор говорил мне, когда мы пили в Пчеле и жале:

— Том, если дело доходит до сбора информации, всегда спрашивай троих.

— Почему троих? — спросил я, рыгнув.

Дверь отворилась, и вместе с порывом свежего воздуха в трактир влетел данмер в желтом. Горящие глаза, широкие ноздри, нервная жестикуляция. Жрец.

«Сукин сын»

— Послушайте же, пропоицы, учение Мары! Я…

— Головка от фонаря, — буркнул вор. — Чего им, проповедникам в храме не сидится.

Я хмыкнул, внутренне наслаждаясь нарастающим гомоном недовольства. Кирава что-то закричала, размахивая руками, но вышибалы и не шелохнулись. Еще бы, кто поднимет руку на служителя Мары? К тому же, вышибалы лучше меня знали: жрец становится весьма пылок в проповедях, когда Кирава отказывается давать тому скидки на эль и шлюх.

— На чем я…? На чем я остановился?

— Ты говорил про троих, — напомнил я, щелчком пальца подзывая кабацкую девку.

— Троих, да. Двуногим свойственно привирать и приукрашивать. Не специально, так уж мы устроены. Вот, к примеру наша таверна. Пьяница опишет ее как дворец, а священник как уродливый, покосившийся вертеп. И первый и второй одинаково соврут. НО, и первый и второй при этом будут правы.

— А третий не соврет?

— Соврет, но по его вранью можно осудить слова первых двух и составить общую картину. От реальной далекую, но уже не настолько.

— Ясно, — буркнул я, глядя на филей шлюхи.

— Нихрена тебе не ясно, — хохотнул вор. — По этому мы тебя и не звали в гильдию. Ты прекрасный боец, громила, но для тонкой работы не годишься. А громил у нас и так предостаточно.

— Вы не взяли меня в гильдию, потому что мне не по душе шастать по ночам и лезть в чужие дома. О чем я сразу и сказал.

— А мне разве по душе? — засмеялся вор. — Я мошенник, мое дело продать пузырек мочи как зелье или клячу как боевого коня. Не всем домушничать, знаешь ли.

Я тогда посмеялся, но после осознал истинность его слов. Все мои знания о Гварене и окрестных землях исходили из рассказов купца Богдана. Он описывал цветущие луга, теплый ветер и изумрудные кроны. Длинную каменую дорогу, полузаросшую травой и множество вырастающих из земли остовов — печальные следы погибшей цивилизации. Все это давно кануло в лету, сметенное безжалостной осенью и моровым дождем.

Мы ехали через темный и пожелтевший край, под низкими тучами, мимо печальных руин, в Гварен. Но прежде чем достигли его, наткнулись на Соломона.

— А вы не очень то разговорчивы, — хмыкнула Морриган. — Кажется, скучать я начинаю по обществу трепачей и нытиков.

Стен неодобрительно фыркнул.

— Воины вообще не особо разговорчивы, Морриган, — ответил я.

— И всю дорогу вы молчание храните? Не треплетесь о всяком, не обсуждаете жен, не хвалитесь победами? Не верю я.

Я не нашел что ответить. Она, конечно, была права. Разговор помогает в пути, особенно если впереди тяжелый бой. Мы говорим о старых друзьях, прошлых победах, о женах и детях, о шлюхах, что брали до марша. Обо всем, кроме того что ждет впереди. Посторонним это кажется странным, но таковы воины. Сейчас же я хранил мрачное молчание, во многом из-за Стена.

Я не понимал его. Не понимал его простой, но странной философии. Его взгляда на войну и мир, на труд и развлечения. В войне он не был человеком или мером — буйным и отчаянным, играющим с судьбой. Он не напивался перед схваткой, не возносил молитвы богам, не ревел в бою, изрыгая проклятья. Он словно двемерский центурион, исполнял заложенные хозяином функции. Свою роль машины убийства. О чем мне с ним говорить? Какие истории мы могли бы рассказывать друг другу? Какие песни могли бы петь?

— Ты слишком жестока к Алистеру, — сказал я, стараясь нарушить и впрямь тягостное молчание.

— Неужели? Разве достойно для мужчины так стенать и руки заламывать? Не лучше ли почтить память врага убивая жестоко?

— Не лучше. Есть время для мщения, есть время для скорби. Чрезмерная ярость может сыграть в бою злую шутку. Не стоит пренебрегать скорбью по…

— Это не имеет смысла, — вдруг сказал

Стен.

Мы с Морриган удивленно покосились на него, ожидая что он продолжит, но, вместо этого тот лишь хмыкнул.

— Что не имеет смысла?

— Скорбь, — ответил он. — Стенания по мертвым. Почести трупам. Молитвы и песнопения. Все бессмысленно.

— О, неверояный прорыв словесный! — воскликнула Морриган.

— Объясни почему, — заинтересовался я.

— Умирая, кунари умирает. Его больше нет и мертвое тело, лишенное разума, не может ни слышать, ни мыслить, ни чувствовать. Это просто кусок гниющего мяса. Оно не нуждается ни в похоронах, ни в почестях.

— А загробный мир? — спросил я.

— Нет никаких загробных миров, Страж. Есть только один мир, а за ним — ничто.

— Едва ли это так. По крайней мере один загробный мир я видел собственными глазами. Совнгард. Но это посмертие Нирна. У нас там все иначе.

— Опиши! — встряла Морриган.

— Я помню немногое. Был там не в себе. Помню лишь немыслимые небеса, бесконечно громадный пиршественный зал и хоровое пение. Души павших вечно пируют и дерутся, пока Шор не позовет их на последнюю битву.