Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 32 из 55

Монашка пронзительно закричала. Я много раз смотрел на публичные казни. И всегда это была расправа над преступниками. Безжалостными выходками, убийцами и предателями. Но сейчас, стоя в толпе улюлюкающих горожан, наблюдая расправу за веру — видел замученных Талмором соотечественников. Я не молчал, не стоял в стороне, когда юстициары казнили нордов за веру в Талоса. Я боролся, потому что это правильно, потому что мужчина не должен терпеть несправедливость.

— Довольно! — крикнул я, глядя на растущие языки пламени. Еще мгновение и девушка превратилась бы в живой факел. Шивера злобно оскалилась, а Григор улыбнулся. — Я буду защитником!

— Как ты смеешь прерывать казнь! — злобно крикнула жрица, но Григор осадил ее миролюбивым жестом.

— Этот муж желает испытать Пламя Обета. Принять на себя грех Леллианы и побороть его, — сказал он. — Шивера, сестра моя, испытай его веру.

— Что ты, черт подери творишь?! — злобно зашипела Морриган. — Ты спятил, кретин?!

— Что ж, — холодно усмехнулась рогатая дева. — Да будет так. Поднимись на эшафот.

Толпа расступилась, пронзая меня недоуменными взглядами. Я шел навстречу одержимым, подавляя растущий страх. Сердце колотилось, запах горелого дерева проникал в ноздри, резал легкие. Миновав казавшиеся бесконечно длинными ступени эшафота, оказался лицом к лицу с Григором. В его глазах блестел ум и понимание. Странные черты для демона.

Шивера подошла ко мне и заглянула в глаза. Алые, вертикальные зрачки вспыхнули злым, непонимающим огнем.

— Ты ведь понимаешь, что я сейчас тебя убью, идиот, — прошептала она.

— Попытайся, демон, — хмыкнул я.

— Я не демон. Я — больше, — усмехнулась она. — Невежественная перхоть. Пифии следовало…

— Довольно, сестра, — вмешался Григор. — Не ставь под сомнение мудрость Пифии. Разве ты не возвысилась?

— Да, но…

— Сомнения неизбежны, но нельзя являть их пастве! Неужели ты забыла заветы Адриана?

— Я не забыла, но все это представление…

— Это не представление! Это обряд!

Монашка удивленно рассматривала меня, а я пораженно глядел на проповедников. Они шептались о вере. До меня постепенно доходил весь безумный абсурд ситуации. Я вышел на эшафот, чтобы силой ту’ума бороться со злобными демонами, но приходил к мысли, что эти два одержимых действительно верят в то, что говорят. Они не лгут и не дурачат народ.

«Верующие демоны… это вообще возможно?»

— Братья! — крикнул Григор. — Да начнется искупление!

Народ подался ближе, явно заинтригованный представлением. Из окон домов высунулись те, кто из милосердия не желал видеть гибель монахини. На крыльце таверны показались знакомые лица. Анна и Алистер взволнованно перешептывались, пристально глядя на меня. Даже Морриган немного успокоилась и теперь с любопытством следила за ходом казни.

— Ты! Защитник! — театрально спросила Шивера. — Готов ли ты бороться с грехом Леллианы?

— Да.

Я не успел крикнуть. Холодная серая ладонь коснулась лба, пуская по телу выворачивающий разряд. От резкой боли я подавился вздохом и рухнул на колени. Боль была невыносимой. Будто кровь закипала, и сердце с бешенным темпом гоняло по венам чистое пламя. Я не мог вдохнуть, не мог вскрикнуть, не мог пошевелиться.

Вдруг, нечто странное пробудилось в глубине разума. Дракон зашевелился и пламя стало кровью. «Шкура дракона» — так называется природный дар бретонов. Поглощение магии. Но не он один помогал выдержать пламя Шиверы. Что-то во мне, защищало. Я отчетливо видел расширившиеся от удивления алые зрачки, слышал пораженный шепот толпы.

Мир охватило синеватое сияние. Я медленно поднялся, чувствуя, как пробуждается чуждая, неведомая мощь. Казалось, сами кости земли питают меня силой. Я протянул руку и коснулся лба Шиверы.

Я — молодая эльфийка. Рабыня магистра Тирлериона. Я лежу в грязи. Тело иссечено, лицо изуродовано. Мелкий промозглый дождь капает на дрожащее в предсмертной агонии тело. Кругом трупы. Груды обезображенных, истощенных тел. Не вижу, но чувствую кожей их полусгнившие пальцы.

Я умираю. Эльгарнан, я умираю.





Что-то касается щеки. Тьма так жестока. Выколотые глаза не видят, но я чувствую его руки на щеках.

Вдруг, тьма отступает, забирая с собой боль. Я вижу его прекрасное лицо. Его черный плащ, его широкий алый пояс. Он улыбается.

— Я умираю.

— Нет. Все будет хорошо, дитя, — шепчет он.

О, Адриан. Великий Адриан. Просветленный, благословенный, избранный! Как я люблю его! Он вселяет в меня ее и дает нам стать единым целым. Я уродина, слепая калека, но он любит меня. Любовь сливается со мной, и я кричу от выжигающего душу пламени. Обет исполнен, я стала единой с родной сестрой, как и обещал Адриан. Но что-то происходит. Его лицо мрачнеет, а боль становится невыносимой. Я хватаюсь за голову и рога прокалывают ладони. Ступни отваливаются, уступая место копытцам, а позвоночник разрывает плоть, выпуская хвост.

— Нет! — злобно кричит любимый Адриан. — Проклятье! Почему вы все меняетесь?! Почему?!

— Прости, — плачем мы. Она становится мной, а я ей. Но любимый разочарован. Он тяжело опускается на стул и бессильно опускает голову на ладони. Григор входит в комнату. На его уродливом лице я вижу боль и сочувствие. — Прости.

— Я не понимаю, — шепчет Адриан. — Я не понимаю. Ничего не понимаю.

— Господин, мы найдем ответы, — говорит Григор, ложа руку ему на плечо. — Мы найдем.

Видение исчезло, сменившись скручивающей болью в животе. Шивера отшатнулась, испуганно глядя мне в глаза. Повисло давящее молчание. Я раскрыл рот, пытаясь вдохнуть и тут же меня вырвало дымящейся кровью. Я был жив, хоть боль и стучала в виски, а ноги казались ватными. Взглянул на руки и заметил исчезающие черные вены.

— Кто ты такой?! — закричала проповедница. Григор резко положил руку ей на плечо и заглянул в алые глаза. По серым щекам текли слезы.

— Не здесь. Не сейчас, сестра.

— Кто он такой? Он видел. Я знаю, он видел…

— Успокойся, — проповедник окинул взглядом толпу и сказал, с трудом выдерживая театральный стиль. — Этот человек выдержал Пламя Обета! Грехи Леллианы отпущены!

***

Кружка с грохотом опустилась на стол и по горлу пробежал блаженный огонь. Я глубоко вдохнул спертый воздух таверны и покосился на холодный, полный злобного недоумения взгляд Морриган.

Наша веселая компания собралась за столом и бурно обсуждала минувшую казнь. Леллиана — так звали спасенную монашку, сидела рядом с Анной и благодарно улыбалась, рассказывавшая о творящемся в Лотеринге безумии.

— Они пришли неделю назад. Эти два одержимых, женщина в белом и дюжина солдат, — Леллиана хмыкнула, потирая ушибленную скулу. Я улыбнулся, отметив про себя ее красоту. Теперь в нашем отряде две рыжие красавицы и жгучая, во всех смыслах, ведьма. Уж не знаю, что думал Алистер, но я был чертовски рад такому раскладу. Монашка поймала мой взгляд и покраснела. — Начали проповедовать. Сперва храмовники им мешали, но потом сами обратились в секту.

— Сильная же вера их, сказать нечего, — ухмыльнулась Морриган. — А ты, милая, решила с пророчицы пример взять недобрый и подгореть, как курица на вертеле?

— Я пыталась их вразумить! Они говорят об одержимости и творят черную магию. Создателю такое не угодно!

— А ты громче об этом кричи. Не откажи в удовольствии повторно лицезреть сие представление.

— Не понял, — вмешался Алистер. — Они говорят о Создателе. Они что, какая-то Андрастианская секта?

— Нет! Они говорят, что Создатель — злодей. Что он предал и бросил своих детей, смертных и духов Тени, — возразила Леллиана. — Они вольно трактуют Песнь и…

— А разве это не так? — удивленно хмыкнула Анна. — Я плохо знаю текст, но, вроде, Создатель изгнал духов из Золотого города, а от людей отрекся. Вроде так там написано?

— Нет! Ну, то есть так, но есть же разные переводы Песни. Я считаю, Создатель любит своих детей такими как есть и заботится о нас.

— Помоему сестра, ты выдаешь желаемое за действительное, — мрачно хмыкнул Алистер. — Я был храмовником и Песнь знаю. Нет там ничего о «любви такими, как есть».