Северянин

А потому я взял командование, Морриган и меч и двинул в сторону Лотеринга, первого на нашем пути поселения. Нужно было пополнить припасы и выбрать путь назначения. Но то, что обнаружилось по прибытии, не ожидал никто. Мы нашли собаку и фанатиков.

***

Вы когда-нибудь видели публичную казнь? Настоящую? Она подобна театральному представлению, где герольд — дирижёр, а палач, точно заморский музыкант, играет партию кровавой расправы, под визг и улюлюканье беснующейся толпы? Незабываемое зрелище. Стоя в толпе, невольно впитываешь страх, переходящий в злобу. Их лица перекошены ненавистью, из раскрытых ртов летит слюна, а на побелевшем лице осужденного застывает гримаса безотчетного ужаса.

В Скайриме не любят такой театральщины. Норды - народ добросердечный, хоть часто буйный, и воинственный — не видит радости в садистских расправах. Никто не вопит от пьяного восторга при тупом стуке секиры о шею, не кидается с кинжалом на еще трепыхающегося висельника, лишь бы быстрее растерзать его тело на редкие алхимические компоненты. А вот в Хай Роке такое сплошь и рядом. Я почти позабыл об этом, но Лотеринг ненадолго вернул меня в Даггерфол. Я стоял в толпе сектантов, окруживших эшафот, а на нем — четверо. Палач, проповедники и жертва. И все они выглядели безумно ненастоящими.

По обе стороны эшафота стояли они. Шивера и Григор — проповедники Пламенного Обета. И лик их был ужасен. Женщина в черно-красной, облегающей мантии, с вьющимися рогами, чёрной кожей и алыми, вертикальными зрачками. И жуткого вида урод, мутант, чей торс больше напоминал мышечную массу оранжевого цвета. Нижнюю часть его тела стягивал ярко-желтый пояс, переходящий в широкие серые штаны, заправленные в пару прекрасных кожаных сапог. Его искаженное лицо поразило удивительно чистыми, печальными глазами. Он рассматривал толпу, скрестив массивные обезьяньи руки.

Я аккуратно подвинул рослого орущего мужика и сумел как следует рассмотреть осужденную. Возле женщины в длинной бело-красной мантии, стояла стянутая бечёвкой рыжая девушка в монашеской рясе. Коротко-стриженные волосы растрепались, на красивом лице следы кровоподтеков и ссадин. Голубые глаза обращены в небо, а разбитые губы безостановочно что-то шепчут.

— Братья и сестры! — закричала женщина в бело-красной мантии. На бледном, морщинистом лице засияла блаженная улыбка фанатика. — Создатель, своей несправедливой жестокости отверг его детей. Он отрекся от братьев и сестер! Разделил и оставил нас! Но одержимый гордыней своей, не узрел он мудрости единения! В едином порыве мы, смертные и духи, брошенные дети одного отца, следуем за мудростью Адриана, ведомые светом сияющего сердца святой Пифии! Но есть среди смертных слепые и убогие, что сеют вражду и раздор среди детей Создателя! Эта женщина отказалась принять святую истину единения! — жрица указала на монашку, и ту пробила дрожь.

— Смерть жрице! — заорал кто-то в толпе и народ кровожадно завопил: — Смерть ей! Будь она проклята! Поругательница Пифии! Лгунья!

Григор развел руками и по толпе пробежала сине-зеленое свечение. Оно коснулось разума, успокаивая.

— Братья мои, — сказал Григор чистым, нежным басом. — Умерьте гнев.

Толпа почтительно замолчала.

Я покосился на Морриган, а она на меня. В оранжевых глазах ведьмы застыло недоумение, хоть настроение все еще было приподнятым. Она кивнула в сторону проповедника Григора и многозначительно подмигнула мне.

— Странный одержимый. Интересно, какой демон в нем сидит?

— А я смотрю тебе представление по душе? — хмыкнул я, пропуская мимо ушей речи жрицы.

Морриган хохотнула.

— Смотреть, как демоны сжигают монашку Андрастианской церкви? Такое и во сне не приснится. Ты посмотри на эту старуху злобную, — ведьма указала на жрицу. — Она искренне верит в бред, что льется из рта ее беззубого, — Морриган резко помрачнела и тихо выругалась. Белые стихи, постоянно проникающие в речь, раздражали молодую ведьму. — А знаешь, что более всего веселит меня?

— Даже не догадываюсь.

— То, что ни один из местных вонючих горожан не околдован. Оно, конечно, одержимые на эшафоте стоят, но чар кровавых нет и в помине.

Толпа вновь яростно завопила и Морриган не сдержалась:

— Смерть жрице!

Я хмыкнул и запустил руку под плащ, касаясь рукояти «Северного сияния». Прекрасный меч — подарок покойного Брайса Кусланда за избавление его земли от демона ужаса жаждал испить крови одержимых. Я смотрел на Шиверу и Григора, пытаясь понять, как это вообще возможно. Как демон может поработить человека, изуродовать тело, надев его на свою призрачную суть как тряпичную куклу на руку.

— Чужестранец.

Я вздрогнул, ощутив болезненный укол во лбу. Морриган вопила вместе с толпой, Алистер и Анна все еще сидели в таверне, не желая смотреть на казнь, а я пораженно глядел под ноги, чувствуя медь на языке.

— Чужестранец, — голос в голове стал отчетливее. Я поднял взгляд и встретился взглядом с Григором. Он, казалось, дружелюбно улыбнулся и многозначительно кивнул в сторону монашки.

— Что? — спросил я, но ответа не последовало.

Жрица замерла и, едва не брызгая слюной, начала вещать заключительную часть речи. Вот же неугомонная, думал я.

— И она, за свои грехи, за порожденный ей раздор должна заплатить! Должна воссоединится с пламенем! Если не желает принять истинное учение! Достопочтенные мученики, святые проповедники мудрости Адриана и сияющего сердца святой Пифии! Леди Шивера и милорд Григор! Видите ли, вы грех этой девушки?

— Вижу, — крикнула рогатая женщина и горделиво вскинула голову.

— Вижу, — устало вздохнул мутант.

Ни у нее, ни у него не было двойственности в голосе. Не было едва уловимого шепота, не было предшествующего эха. Я покосился на Морриган, но та благоговейно уставилась на эшафот, предчувствуя скорую казнь.

— Братья! — начал Григор. Судя по удивленном лицам Шиверы и жрицы — его речь в план не входила. Мутант раскинул руки, но не колдуя, а для ораторского эффекта и продолжил. — В жизни каждый может сойти с пути. Лживые наветы Верховных жриц и Черного Жреца Тевинтера отвратили с пути истинного сыновей и дочерей Тедаса. Эта девушка уверяла, что Создатель любит и заботится о нас.

— Она лжет! — заорал какой-то мужик в шкурах. — Порождения тьмы убили мою жену и сына! Создатель привел их в мир!

— Да! Лживая дрянь! — крикнула Морриган, явно получая удовольствие от шоу.

— Сжечь ее!

— Братья! — громоподобно крикнул Григор, заставив всех умолкнуть. Клянусь, из него мог бы выйти неплохой язык, не будь он одержимым мутантом. — Пифия завещала, что грешную и падшую душу может вывести из пламени ангел единения! Тот, кто в самоотверженном порыве примет вызов священного суда и уведет грешную душу от рока. И нарекут его Спасителем. И будет велико его мужество! И войдет он в огонь, порожденный Пламенным Обетом! — он указал ручищей на дрожащую монашку. — Эта девушка согрешила. Но братья и сестры, даже она заслуживает шанса прозреть.

По толпе пробежал недовольный шепот. Григор поднял руку, заставляя толпу умолкнуть.

— Найдется ли среди вас тот, кто постоит за нее? Кто испытает на себе пламя Обета?

Я хмыкнул. Вот ведь ублюдок, этот Григор. Талморцы тоже любили устраивать такие «шансы на спасение». Я был убежден: выдержать пламя Обета невозможно. Хотя… я-то мог. Достало бы одного крика «бесплотность», делающего меня неуязвимым. Но, все же промолчал. Мы не закупились припасами и было глупо настраивать против себя весь город.

— Никто, — грустно констатировал проповедник. — Что ж, паства сказала свое слово. Начинайте, мать.

Жрица вскинула руки к небу и закричала:

— Создатель! Именем твоим мы, дети двух миров низвергаем несущую ересь в Пламя! Rex partum in coelis, peccata nunc dimittis…

Шивера и Григор встали по обе стороны от монашки и воздели руки к небу. Эшафот под девушкой задымился, и я отчетливо услышал молитву несчастной. Ее кожа покраснела от нарастающего жара.

— Rex partum, ignis imperia!