Сонм

Днем город преображался так, что не выспавшийся как следует охотник мог не на шутку растеряться, столкнувшись с вопросом: а Ярнам ли это вообще? Толпы народа сновали по каменным мостовым, в вечно суетливом ритме. Хор толпы сливался с грохотом колес экипажей, матерными криками кучеров и звоном, гамом мануфактур. Казалось, суетный Ярнам и вовсе не заметил прошедшей охоты. А быть может, и не хотел замечать.

Джонатан крепче сжал газету подмышкой и широким шагом двинулся через мост-арку. Он уже пожалел, что не взял экипаж и, вступив в плотный поток мужчин, женщин и подростков, хмуро массировал нагрудный карман. Кошель грела — Явный признак того, что цепкие ручонки городских карманников не дотянулись до скромного скарба охотника Лиги. Какая тут охота на чудовищ, какая сверх-человеческая реакция охотников? Карманники Ярнама — вот истинные сверхлюди. Они оставят тебя без денег, часов и трости раньше, чем мелькнет в голове нездоровая мысль!

Послышался громоподобный бой колоколов. Охотник обернулся, устремив пораженный взгляд на громадный собор Церкви Исцеления, возвышающийся над кварталами мануфактур и жилым гетто, точно титан на ногах из стали, камня и стекла. Остроконечные шпили горели золотым пламенем, массивные статуи Великих будто оживали, заманивая больных, увеченных, отчаявшихся в пристанище исцеления. Колокол гремел, толпа весело смеялась и вот, в дали заскрипели массивные ворота соборного округа.

Какая-то женщина толкнула Джона в плечо, и тот резко коснулся бумажника. Все на месте — слава Оедону.

— Расступитесь! Расступитесь! Людвиг едет! — громыхал голос «крикуна».

— Людвиг! — пораженно заохала толпа. — Священный клинок!

Толпа благоговейно загудела и разошлась, пропуская вышедшую из Соборного округа процессию. Джонатан хмыкнул и продолжил путь в нижние кварталы, оставив без внимание вызывающее благоговение у ярнамитов зрелище. Ему не раз и не два приходилось видеть эти три кареты, эти золотые кадила в руках белых священников. Красивые молодые девушки-монахини и странные (обычно один-два) человека в серых одеяниях Хора. А впереди хмурый мужчина с длинными черными волосами, в сверкающем серо-зеленом мундире с золотыми эполетами.

«Помпа. Сейчас нельзя без помпы, сынок» — вспомнились слова старика Гилберта.Тот смазывал переключатель пилы-штыка и неизменно ворчал, бросая косые взгляды на Германа. В мастерской пахло порохом и свернувшейся кровью, жар углей бил в лицо.

«В суровое время людям нужно это торжественное дерьмо. Я-то уже старый и помню, как все эти Людвиги, Амелии, Лоуренсы либо срались в пеленки, либо не знали, с какой стороны держать мушкет! А сейчас смотри — важные люди! Чушь это все, парень. Вот что я тебе скажу: когда начнется настоящая охота, вся эта помпа сползет, как облупившаяся штукатурка. И что останется? Кровь, дерьмо и чудовища. Не смотри на золото, смотри на человека»

***

Здание городской жандармерии расположилось аккурат к западу от Соборного округа, в тени от любопытных взглядов туристов, среди высоких шпилей и готических церквей. К тому моменту, как Хеллвей наконец добрался до места назначения, солнце уже стояло высоко, даже немного припекая.

У неизменно закрытого стальными воротами входа его уже поджидала Перри. Он улыбнулся, заметив нанесенную на лицо пудру, скрывающую здоровенный фингал. Серо-зеленое платье с высоким горлом немного старило охотницу, но все равно подчеркивало красоту ее сухой, но все еще более чем женственной фигуры. Впрочем, чего можно ожидать от платья с тугим закрытым корсетом? Но самой Перри больше нравился рабочий наряд охотника. Она не любила юбки, обожала крепкие суконные штаны, анатомически правильную укрепленную жилетку и длинный серый плащ. Но надеть их вне охоты — что выйти голой. Немногие горожане отнесутся с пониманием к женщине в штанах. Тем более, в таких, а косые взгляды — последнее, что нужно охотнику днем.

— Перри! — весело воскликнул Хеллвей, стараясь сильно не глазеть на алое пятно в форме звездочки на правом глазу. — Как спалось, мать?

— Дерьмово, — хмыкнула охотница, кивая в сторону ворот. — Глаз болит, голова болит, хочется спать. Кабы не письмо — храпела бы до обеда.

— Письмо?

— Ага. Паренек принес прямо под дверь. Ты не получал?

— Нет.

— Вкратце, Вальтер хочет нас с тобой видеть, для какого-то дела.

— Интересно для какого?

— Да кто его… стоп, ну-ка, посмотри-ка на меня.

— Что такое? — растерялся Джон.

— Ты опять был с Арианой?!

— Откуда ты знаешь?

— Пф, да ты постоянно к ней ходишь, балбес. В квартале красных фонарей уже целая «дорожка следов имени Джона Хеллвея» к ее двери вытоптана. И у тебя помада на шее плохо стерта.

— Черт, — Хеллвей потер рукой по шее, стирая остатки алой помады.

— Тебе бы найти нормальную женщину, а не шлюху на ночь, Джон.

— Нормальную, как ты? — усмехнулся Хеллвей.

— Нет, совсем не как я. Ты себя видел? Тебе нужна клуша, с характером мышки-полевки, с ляжками шириной с бидон и сиськами до пупа, чтобы на одну лег, второй накрылся и сопеть.

— Шутишь, куница? А говоришь плохое настроение. Уж не Гилберт ли тебя порадовал.

— Не твое дело, — хмыкнула охотница и, заметив коварную ухмылку Джона добавила. — Нет, не Гилберт. Я его вчера не видела. И я не шучу. Тебе нужна семья, уют, надежный тыл. Я ведь все-таки женщина, Джон. В таких вещах я разбираюсь.

Охотники вошли в ворота и оказались в надежно сокрытой крепости, где роскошь и помпа гражданской жизни сменились строгим минимализмом жизни жандарма. Здоровенные, вечно хмурые мужики в серой униформе мрачно косились на Перри, а та в ответ одаривала их лучезарной улыбкой.

Джонатан ухмыльнулся, будто улавливая этот немой диалог:

«Женщинам тут не место»

«Я могу одной рукой поднять тридцатикилограммовый кусок железа и держать полчаса на вытянутой руке, малыш. Где хочу-там и хожу»

Они миновали полупустые конюшни, морщась от резкого запаха навоза и животины. Всего дюжина лошадей толпилась в загонах. Они ржали, били копытами, фыркали, с нетерпением ожидая вызова.

— Видел процессию, — сказал Джон, приближаясь ко входу в административный корпус. — Вроде, Людвиг поехал в Бюргенверт, пес знает зачем.

— И что? — пожала плечами Перри. — Меня все эти священичьи дела не касаются. Куда пошли, зачем пошли… да хоть скопом в бордель, мне-то что?

— Никак Гилберт заразил тебя атеизмом? Охотница-атеист… шизофрения благоухает в нашей Лиге, — хохотнул Джонатан.

— Вовсе я не атеистка! — хмыкнула Перри «Куница». — И Гилберт тоже, между прочим. Я верю в Великих и Вездесущий Оедон, но все эти священники…не нравятся они мне. Они даже разговаривают как-то не так. Не знаю.

— Как? Вот так: Покайся, блудница! Покайся во грехе! — театрально исказил голос Джон.

— Ага. Вот так, — шутка прошла мимо Перри, и та лишь помрачнела. — Они не охотники, они вообще черт знает кто.

***

Далеко не каждый человек способен сохранить трезвый ум в урагане безумия. И, уж тем более, не каждый способен поддерживать порядок в хаосе. Но «Пожирателю чудовищ» это более-менее, но удавалось. Холодный ум, горячее сердце и двойная жизнь — как не самые романтизированные черты настоящего джентльмена? Он возглавил сразу две организации, совмещая охрану закона и истребление чудовищ. Городскую жандармерию и Лигу охотников.

И, как и всегда, Джон и Перри застали его за работой. Просторный кабинет полнился едкого табачного дыма, столь плотного, что можно было повесить пилу-топор. Свет окна отчетливыми лучами разрезал этот смог, сверкая золотом. Вальтер сидел за столом и что-то напряженно разъяснял Саймону, невысокому охотнику в серых обносках и натянутом на глаза капюшоне.

— Это недопустимо, Саймон. Черт подери, это не допустимо. Я не потерплю нарушений закона со стороны Лиги! — вечно холодные голубые глаза вспыхнули грозным огнем. — Тем более убийств.

— Клянусь, это все наветы! — развел руками Саймон. — Нищие не любят охотников, приходится действовать жестко и скрывать задачи. Я убиваю чудовищ, Вальтер. Если кучка грязных ублюдков считает, что когти, клыки и шерсть на всю морду — не признак превращения, то пусть идут пешим к дьяволу.