Страница 8 из 16
Николай Беклемишев был досточтимым мастером «особой ложи» в Санкт-Петербурге. Ложа была русским отделением французского оккультного «Ордена рыцарей филаретов». В свое время Николай Беклемишев был упомянут в воспоминаниях великого князя Александра Михайловича, как его помощник в тайном обществе филаретов[4].
В марте 1926 года Николай Беклемишев давал показания в ОГПУ о попытке возрождения масонских лож в Советской России – «с ведома Политуправления, чтобы работать совместно на сближения с западными державами».
В свободное, так редко выпадавшее время, Михаил любил постоять утром ли, вечером ли на берегу моря или бездумно глядя на набегающие волны, или размышляя о смысле жизни.
Эта привычка появилась у него еще во время обучения в училище. В один из таких свиданий с морем у Михаила сами собой возникли поэтические строки:
Вспомнив свою юность, Михаил зябко передернул плечами и иронически подумал: «Мне уже сорок стукнуло, а невесты даже и на горизонте не видно»…
Он и не предполагал, что именно сегодня судьба преподнесет ему поистине сказочный подарок.
Михаил еще немного постоял и направился к своему дому. Он снимал квартиру на Господской улице, рядом с квартирой своего двоюродного брата Николая Александровича и был у них частым гостем.
Одна из дочерей Николая Александровича Нина писала о нем:
«…Михаил свободно держал себя с женщинами. Он имел у них необычайный успех. Девицы сходили по нем с ума, и многие из них были бы счастливы выйти за него замуж. Но он или будучи очень разборчив, или имея уже серьезную привязанность, относился к ним безразлично и легко…»
Михаил вошел в дом, но не успел переодеться, как в дверь постучали. Он подошел к двери, широко распахнул ее и остолбенел. Перед ним словно облитая лучами заходящего солнца стояла красивая девушка. Крепко сбитая, с толстой русой косой через плечо, и правильными чертами лица, и огромными зелеными глазами.
«Передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты», – пронеслось в голове у Михаила.
– Как тебя зовут, красавица? – удивился он.
– Людмила, – потупившись, ответила та и добавила: – Мама попросила передать вам белье. Она заболела и не смогла прийти…
Михаил пригласил девушку в комнату, но она помотала головой, сунула ему в руки увесистую корзину и собралась уходить, но Михаил попридержал ее за руку и сказал:
– Как жаль, что я не Руслан, а больше на Рогдая похож! А то бы обязательно тебя спас от кого-нибудь!
Девушка осторожно высвободила руку и поспешила к выходу.
Повинуясь какому-то шестому чувству, Михаил выбежал за ворота и увидел, как недалеко от дома в предзакатных сумерках парень в красной поддевке и сапогах гармошкой выкручивает руки Людмиле. Михаил подбежал, оторвал парня от девушки и двинул в лицо ему так, что тот крутанулся и приземлился метра через три. Парень поднялся и, выплюнув кровавый сгусток, прошепелявил:
– Ну, мы еще встретимся, офицерик!..
Никто и не предполагал, что встретиться им придется при весьма трагических обстоятельствах аж через двадцать лет…
Михаил проводил до самого дома Людмилу. Всю дорогу они молчали. Перед самым расставанием она сказала:
– Это Гераська, приказчик из соседской лавки. Он все время ко мне пристает…
– Больше этот парень к тебе приставать не будет, – заверил Михаил.
– Спасибо! Вы меня спасли, как Руслан из сказки Пушкина, – почти прошептала Людмила.
Во дворе дома, куда она его привела, раздавались как корабельные паруса развешанные на веревках простыни.
«Кажется, я отправляюсь в новое плавание, – подумал Михаил».
Людмила убежала, а Михаил зашагал к своему дому, размышляя о происшествии и удивляясь правильной речи девушки-простолюдинки и ее познаниям в литературе.
Через несколько дней, когда за бельем пришла Степанида, мать Людмилы, Михаил пригласил ее в комнату. Разговор состоялся трудный. Тогда-то Михаил узнал всю трагическую историю ее семьи.
Ее дед получил вольную еще до 1860 года – года отмены крепостного права в России.
На его беду, в него влюбилась дочь помещика, кому принадлежало село. Да и он не остался равнодушным к чарам барышни-красавицы. Прознав про это, помещик пригрозил расправиться с обоими. Молодость всегда безрассудна. Влюбленные бежали, добрались до Петербурга, где и осели.
Того, что они прихватили с собой, в основном это были украшения Людмилы, хватило ненадолго. Выбиться из нищеты они так и не смогли. Родившегося сына назвали Эспером. На этом настояла Людмила. Имя это, то ли греческое, то ли датское, в России было очень редким. Означало оно «вечерняя звезда» или просто «вечер». Время шло. Семья перебивалась «с хлеба на квас», но молодые не унывали. Эспер вырос в красивого парня, на которого заглядывали все окрестные девушки. Но он выбрал Степаниду, скромную, красивую и работящую. Счастье было недолгим. Через год после рождения дочери, которую назвали в честь бабушки Людмилой, Эспера «забрали в армию», и он погиб в непрекращающихся «кавказских» войнах. Вот так она и стала прачкой.
Бабушка души не чаяла в внучке, научила ее читать, писать и даже говорить по-французски.
Сумбурно пересказав все это, Степанида глубоко вздохнула и бухнулась перед Беклемишевым на колени:
– Михаил Николаевич! Барин! Не губите Людмилу… на что она Вам. Поиграете, да потом и бросите…
Она разрыдалась. Михаил подскочил, попытался ее поднять с колен и заикаясь произнес:
– Встаньте сейчас же, Степанида! Ничего я с Вашей дочерью не сделаю, – и добавил: – против ее желания…
– Спасибо, барин, – вытерла слезы Степанида.
Михаил вспомнил судьбу своего отца и то, как они с братом едва не оказались крестьянами…
– Надо спасать девушку от нищеты, от безысходности – вслух проговорил.
Через некоторое время Михаил все-таки уговорил Степаниду выдать за него Людмилу. Он честно признался, что в силу законов России он не мог повести ее к венцу, хотя они оба были лютеранского вероисповедания.
Михаил Николаевич не мог вступить в брак официально. В то время действовала статья «О браках офицеров», закрепленная «сводом военных постановлений», в которой помимо требований о нравственности и благовоспитанности принималось во внимание общественное положение невесты.
К тому же требовалось испросить разрешения у начальника в ранге не ниже командира дивизии. В случае с Беклемишевым – командира Учебно-минного отряда (адмирала). Если бы Михаил оформил брак без разрешения, ему грозила бы отставка, а кроме военного довольствия других источников дохода у него не было.
Михаил Николаевич мягко поведал Людмиле обо всех этих преградах. Людмила прильнула к нему и заявила, что и так любит его.
С приходом Людмилы в доме Беклемишева, в вечно хмуром Петербурге, куда он переехал после Кронштадта, словно взошло второе солнышко. Звонкий голосок Людмилы раздавался в комнатах с раннего утра до позднего вечера. Она знала множество русских народных песен, цыганских романсов и в хлопотах по дому легко их напевала. Да и Михаил Николаевич просил по вечерам спеть ту или иную песню.
Теперь товарки Людмилы по двору, завидев ее на улице, со злостью пыхтели:
– Вон Степанидина Людка идет. Куда тебе барыня. А шляпа-то! Фик-фок на один бок…
– Фу-ты – ну-ты, лапти гнуты, – вторили им другие…
Третьи вообще прочили ей невидную судьбину:
– Да, наиграется офицерик-то да и выставит ее на улицу…
4
Филарет – любящий добродетель (древнегреч.)