Символ веры

Сосна распрямилась и прижавшимся к стене показалось, что они услышали сдавленный вскрик.

– Трухнул Почекай, – нервно хмыкнул кто-то.

– Будя! – оборвал его Пистон.

Потуже затянув пояс, Анисим деловито потопал к дереву. Перекрестился, вцепился в ствол. Руки сами перехватывали ветки, ноги вжимались в неровности коры, а глаза нет-нет да и вскидывались в сторону застывшего на вышке солдата: спит или нет? Дремлет или притворяется?

Наконец руки нащупали узел, завязанный Комариным.

До земли было не более семи саженей, но даже с такой высоты острог показался Анисиму маленьким, а фигуры вцепившихся внизу в веревку каторжан какими-то смешными, искаженными.

Но вот веревку потянули, ствол подался и Анисим судорожно обхватил дерево. Веревка напряженно дрожала, ее дрожь передалась и Белову. Он испугался: а как вдруг упустит момент, когда нужно оторваться от разогнувшегося ствола?

Ловить этот момент Анисиму не пришлось. Им будто выстрелили, как из камнемета, и, описав дугу, он ввалился всем телом в сугроб.

Задыхаясь, отплевываясь, греб руками, как собака, никак не мог сообразить, где небо, где земля, все перепуталось. Выполз на свет божий совсем удушенный. Жадно хватал губами морозный воздух.

– Аниська!

Встревоженный Комарин подполз, лег рядом на снег.

– Почекай куда-то пропал, – прошептал он.

Помогая друг другу, они поднялись, огляделись по сторонам. Вокруг чернела тайга. Привязав к ногам снегоступы, оба, прислушиваясь, осторожно пошли вдоль забора.

– Кажись, сюда падал, – Яшка остановился под старой сухой сосной. – Не видать?

– Можа, не сюда? – вопросом ответил Анисим, вглядываясь в нетронутый снег.

– Сюда, – теряя уверенность, пожал плечами Комарин.

Слабый стон над самой головой заставил Анисима вздрогнуть. Яшка тоже изменился в лице.

– Почекай! – тихо и испуганно позвал он.

Прямо над ними, проткнутый насквозь острым суком, впившись скрюченными пальцами в голый, давно потерявший кору ствол, висел Почекай. Сук вошел ему в живот, разворотил внутренности и, сломав ребро, торчал из спины, вызывая чувство дикой и страшной неуместности.

Сознание вернулось к Почекаю, и он в надежде ослабить чудовищную боль, еще теснее прильнул к старой сосне. Хрустнув зубами, опустил голову, увидел Комарина и Белова.

– Сухари возьмите… – просипел он, едва шевеля окрашенными кровяной пеной губами.

Анисим и Яшка не могли сдвинуться с места и не мигая смотрели. Как пальцы правой руки Почекая разжались, обвисла и поползла с плеча лямка котомки, как, собрав остатки сил, Почекай дернулся и сбросил котомку к ногам приятелей.

Анисим рванулся было к дереву, но хрип Почекая остановил его:

– Помер я, хлопцы…

По лицу Почекая скользнула странная судорога, и почти сразу приняло оно спокойный, даже умиротворенный вид.

– Кончился Микола, – снял Яшка шапку.

Белов потянул с головы свою.

Подобрав котомку Почекая, Комарин шепнул:

– Идем…

– Похоронить бы… – прошептал Анисим, сам понимая несбыточность своего желания.

– Оставь, – дернул его Комарин. – Вишь, правду говорил о себе Почекай. Невезучий он. Вот опять не повезло.

– Как сказать, – оглядываясь, но уже устремляясь за Комариным, прошептал Белов. – Может, это нам не повезло…

– Крестись, дурак! – оборвал его Комарин и вышел вперед, начиная торить тропу.

После ареста Николая Илюхина, занимавшегося доставкой партийной литературы из Томска в Новониколаевск, это дело было поручено Петру Белову.

Приехав в губернский центр семнадцатого января, он поздним вечером постучал в дверь явочной квартиры, находившейся в старом одноэтажном доме с высоко расположенными маленькими окнами и завалинкой чуть ли не в человеческий рост. Дом стоял неподалеку от приземистого Благовещенского собора, и частые гости не привлекали к себе внимания. Целыми днями у паперти собора толкались приезжие, и подпольщики приходили и уходили, оставаясь незамеченными.

К двери долго не подходили. Петр постучал еще раз. Обернувшись, оглядел освещенную слабым светом торчащего на углу церковной ограды фонаря заснеженную площадь, которая хорошо просматривалась из темноты. Площадь была пуста.

Наконец из-за двери раздался встревоженный женский голос:

– Кто там?

– Я бы хотел видеть Василия Кузьмича, – тут же отозвался Петр.

– Он съехал.

– Тогда я оставлю ему записку, может, он еще зайдет к вам.

– Да, он забыл свои очки, – ответила женщина, и Петр услышал звуки отодвигаемого засова.

Пройдя в комнату, Петр улыбнулся стройной рыжеволосой девушке. Всякий раз он ловил себя на мысли, что она чем-то неуловимо напоминает Катю, смущался от этого, и хозяйка, чувствуя его смущение, весело щурила голубые глаза.

– Как добрались?

– Без приключений, – пожал плечами Петр.

Девушка лукаво глянула:

– Сегодня могу порадовать вас, Путник.

Петра Белова она знала лишь по партийному псевдониму, да и самому Петру о ней было известно немного – что зовут ее Вера, но и то, уверенности, что это ее настоящее имя, у него не было.

Видя растерянность гостя, девушка звонко рассмеялась.

– Не бойтесь, не два тюка литературы… Вы спрашивали о товарище Никаноре…

Петр действительно пытался найти Никанора и спрашивал о нем Веру.

– Было дело, – не понимая, к чему она клонит, ответил Петр.

Вера широко улыбнулась:

– Обернитесь.

Петр обернулся. За его спиной, прислонившись плечом к косяку, стоял, улыбаясь, Валерий Высич – Никанор.

– Так, значит, это ты – Путник? – пожимая Петру руку, сказал Высич.

– Бомбей – очень красивый город… – радостно улыбнулся Белов.

Высич усмехнулся:

– Помнишь…

Ничего не понимающая в их разговоре девушка, спохватившись, всплеснула руками:

– У меня же самовар поставлен!

Она выбежала из комнаты, а Высич и Белов уселись за круглый, покрытый дешевенькой скатертью стол. Закурив, Валерий долго смотрел на Петра, узнавая и не узнавая его. Потом негромко проговорил:

– То, что ты в Обской группе, мне известно. Слышал твою кличку. А вот больше ничего о тебе не знаю.

– Шибко-то и рассказывать нечего, – замялся Петр, понимая, что о нелегальной работе он не имеет права говорить. – Живу, как все…

Высич понял, усмехнулся:

– А я вот бежал из Нарыма, остался здесь, тоже на нелегальном положении. В последнее время в боевой дружине. А когда мы с тобой на станции Тайга встретились, прокламации распространял.

– Значит, унтеры меня из-за вашей листовки сцапали? – рассмеялся Белов.

– Ты уж прости, – хмыкнул Высич, улыбаясь. – Вину я загладил.

– Старика-кондуктора так напугали, что он всю дорогу причитал да на меня косился.

Высич развел руками:

– Издержки… Слушай, а как твой отец? Мы ведь вместе с ним в здешнем тюремном замке блох на нарах ловили.

– Я знаю, он писал о вас, – при упоминании отца Петр погрустнел. – Очень вы ему приглянулись. Давно писем не было, а в последнем писал, что грозятся этапом куда-то на Север отправить.

Высич покачал головой:

– Да-а-а… Ты знаешь, а я поверил, что Анисим ни в чем не повинен. Не тот он человек.

– Спасибо, – серьезно сказал Петр. – Я в это всегда верил, а теперь знаю точно. Даже знаю, кто настоящий убийца.

Он рассказал Высичу о письме Андрея Кунгурова, полученном сестрой из далекой Маньчжурии. Выслушав, Высич поджал губы.

– Только кого теперь в этом убедишь!

– Здесь где-то Зыковы, в Томске, – тяжело проронил Белов.

Услышав угрозу в его голосе, Высич нахмурился:

– Ты это оставь. Отцу этим не поможешь, а себе и всем нам навредишь.

Петр отмолчался, лишь неопределенно дернул плечом. Затушив папиросу, Высич поинтересовался:

– Ты когда в обратный путь?

– Возьму литературу – и назад.

– С оружием обращаться умеешь? – прищурился Высич.

Петр поднял на него глаза, скупо пояснил:

– Приходилось. Так спрашиваете или с целью какой?