Княжна

ГЛАВА 5

ГЛАВА 5

Бегущие чередой дни были похожи, как капли воды. Завтрак, тренировка в манеже, обед, тренировка, отдых с книгой, ужин, игра на рояле. На концертах почти не было слушателей и зрителей — мне не надоедали. А я просто играла, что на ум придет, даже «Собачий вальс». Граф Грэгор тоже не надоедал — днем мы встречались мельком и также обязательно — за ужином. По этому поводу у них тут принято было в очередной раз переодеваться и Жана одевала меня в вечерние платья с корсетами и без, с голыми плечами и откровенным декольте… Это были красивые, в моем понимании почти бальные платья — атлас, шелк, кружева… Я нравилась себе в них, понимала, что они здесь к месту, хотя и не всегда удобны из-за корсета. Днем на тренировках тренер гонял меня, как сидорову козу, что повлекло за собой существенные мои успехи в верховой езде. Сынок, видимо, общался в свое удовольствие и к папе не наезжал. Жана была приветлива, но такой открытости и доверия, как в первые дни, между нами не было. Иногда, проходя на конюшню, для чего приходилось довольно долго идти по парку, я любовалась танцами мотыльков. В библиотеке взяла книги о чудесах этого мира. Много чего здесь я посмотрела бы с удовольствием. И попробовала. И примерила. Но это все у них — у нас тоже есть много интересного, что мне предстоит увидеть и чему порадоваться.

Для тренировок мне выделили смирную кобылку с гривой, заплетенной в косички. Темно-серая, сухощавая, стройная — она очень понравилась мне, и я носила ей хлеб, который подавали на стол на завтрак и обед. Брюк я не выпросила, поэтому тренироваться приходилось в амазонке со шлейфом, сидя в дамском седле боком. Я никогда раньше не садилась на лошадь, поэтому переучиваться не пришлось, боком так боком, тем более что дамское седло было устроено соответственно — с высокой полукруглой лукой, как гнездо. Мои прабабушки явно были хорошими наездницами, и возможно ли такое, что умение закрепилось как-то на генетическом уровне, но у меня все получалось с ходу. Или все это от того бесшабашного настроения, которое так и не проходило. Мне скоро разрешили выезжать в поля. Сначала с тренером — невысоким серьезным мужчиной средних лет, потом и одной. Далеко я не рисковала отъезжать, кружила вокруг поместья, пробиралась между деревьями сада. Даже добралась до поля с неизвестной травой, оказалось что посеянной на корм лошадкам. Сама в неудобном платье я не могла влезть в седло. Меня подсаживал тренер или конюх, а уж там я отрывалась по полной. В одну из поездок решила проехать по дороге, ведущей куда-то из поместья. Эта дорога выглядела надежно — мягкая грунтовка без ям и сухой пыли и мы с моей подружкой несколько увлеклись, отъехав недопустимо далеко от дома. За что и поплатились.

Дорогу мне преградил всадник на вороном коне. Черный камзол с серебряным шитьем, черные узкие брюки в длинных сапогах, волнистые волосы, стянутые шнурком. Яркие карие, с золотинкой, глаза на породистом лице, твердо сжатые губы — граф Грэгор в свои лучшие годы. Он был не просто красив. На этом лице лежала печать интеллекта, взрослой мужественности. Этот мужчина был, несомненно, умен. Не вязалось это с тем мнением, что уже сложилось у меня о нем. Мы кружились по дороге то сближаясь, то отдаляясь друг от друга. Наконец мне надоело его разглядывать.

— Чему обязана, граф? — Опять подстраивалась я к их манере разговора, непроизвольно запомнившейся мне из книг и фильмов нашего мира о минувших временах.

— Приветствую вас, княжна. — И вежливый полупоклон, и пристальный, напряженный взгляд.

— О, поверили на слово? Опрометчиво с вашей стороны. — Хмыкнула я.

— Вы делаете успехи в верховой езде. Я наблюдал за вами издали. В такое короткое время и с нуля — сказывается порода. Так что не только на слово. Вы нашли в себе силы смотреть на меня? Уже не приходится прилагать усилий?

Я поскучнела. Вот же, неужели интеллект еще не означает ум? Легкий интерес к разговору пропал. Молча смотрела в сторону. Открылась, дурочка. Даже такой малости не нужно доверять абы кому. Противно. Молча развернулась и тихо поехала к дому. Граф ехал рядом.

— Простите, Виктория. Пожалуйста, простите. Опять я… Отец запретил мне появляться в имении. Я караулю вас уже который день. Забросил все… Ждать уже не стало сил, терпение на пределе… время уходит. Я увидел ваши глаза — они цвета грозового неба. Даже если вы сейчас не скажете ни слова больше — это ожидание того стоило.

Я с удивлением взглянула на него, вспоминая, не говорила ли я кому, как папа отзывался о цвете моих глаз. Вроде нет. Значит, действительно — похоже. Ну и что? Пожала плечами. Не впечатлил.

— Я не озвучил вашего прощения. Мне отказано от большинства домов. Но и в остальные я не наношу визиты. На службе отношения только официальные. Друзья отвернулись. Я не достаточно отомщен, как вы думаете?

Вот же дурак. Он считает, что это проблемы? А что же тогда у меня? Хмыкнула. Он безнадежен и это приговор. Слишком избалованный, слишком самовлюбленный. И не такой уж умный. Разочарованно взглянула и опять отвернулась. В ответ услышала стон.

— Да что со мной такое? Я веду себя при вас, как глупец. Я не то хотел сказать — волнуюсь… Я заслужил все это, во сто крат и… больше, гораздо больше. Я жду вашего прощения не за тем, чтобы вернуть себя в общество — мне это безразлично. Я хочу, чтобы вы говорили со мной, смотрели на меня — всего лишь. Просто смотреть на вас со стороны — и на это я согласен. Но отец…я понимаю, что он оберегает вас. Но во мне нет угрозы вам, поверьте. Я просто буду наезжать изредка, даже не каждый день. Буду смотреть, как вас гоняет тренер, как вы завтракаете на террасе. Услышу ваш голос и игру на рояле. Даже не разговаривайте со мной, просто допустите видеть вас. Неужели это много? И так трудно вам? Осталось совсем мало до вашего ухода, я хотел бы запомнить как можно больше о вас. Прошу вас, не отказывайте… Вы — вся моя жизнь. Я люблю вас, Виктория. Простите меня. — Он говорил глухим, сдавленным голосом. Я вспомнила его плачущего отца и почувствовала раздражение и беспокойство. Что я буду тут делать с ним, если он разрыдается? Вот же какой сентиментальный мир у них. Меня совершенно не трогали его признания, я не верила ему. Слишком много я вытерпела и перенесла из-за него. Он сам отказался от меня — цинично, жестоко, а уж наговорил…хоть и не знал, что я его слышу. А теперь с чего вдруг? Я что — похожа на идиотку, чтобы поверить в это? Я тоже сделала свой выбор и даже знать не хочу, зачем ему сейчас все это. Мне уже не хотелось мстить ему, скорей бы закончить этот напрягающий разговор.

— Трогательно, граф. Но это всего лишь слова. Зачем вам это, какие цели вы преследуете, вводя меня в заблуждение — я не понимаю и не хочу знать. Мое отношение к вам не изменилось. Я тоже. Я не смогу нормально общаться с людьми, знающими о моем позоре, а вы в нем участвовали. Вы как напоминание обо всем, что я вынесла — стыд, боль, страх, а благодаря вашим словам и неуверенность в себе, как в привлекательной женщине. Вы со своим другом поработали на славу, и я долго не оправлюсь от этого. А где были вы, когда надо мной издевались? С одной из своих подружек? Утешьтесь ею. А я не знаю, смогу ли довериться когда-нибудь мужчине. И смогу ли ответить любимому страстью, а не страхом? Прекратите все, это ни к чему. Повторяю — я никогда не забуду ваших слов, тон, которым вы их произнесли. Найдите себе другую… жертву. Там, кажется, были еще варианты? Встречайте сами, без друзей, может она будет не так уж плоха? А уж если блондинка!

Ромэр вскинулся, его конь преградил мне дорогу. Глядя мне в глаза, он быстро заговорил, явно волнуясь:

— Ваша обида на мои слова мне понятна. Вы умны и понимаете, что говорил я не для вас, я не знал, что вы очнулись. Это не было желанием оскорбить вас. Я выплескивал на отца свое возмущение его попыткой навязать мне неизвестную женщину. У нас давно не простые отношения и его откровенное вмешательство в мою судьбу взбесило меня. Я хотел ударить его словами побольнее, выразить этим свой протест. Понимаю, что это было глупо и по-мальчишески. Я понимаю так же, что если бы все ваши неприятности ограничилась только моими грубыми словами, вы могли бы найти в себе милосердие и попытались простить меня… Но вы должны чувствовать, видеть, что я люблю вас больше жизни! Дело не в Предназначении — я его не принял. Но я люблю, первый раз в жизни и последний. И просто сгораю от чувства вины, сам погубив свое счастье, оставив вас на растерзание. Мне нужно хотя бы ваше искреннее прощение — я уже не надеюсь на большее. Простите меня, Виктория, а я себя не прощу никогда, поверьте мне. Отец был прав — она есть. И не было бы ничего прекраснее, чем держать вас в руках, целовать глаза… Простите меня, княжна, мне нужно это, чтобы продолжить жить после вашего ухода.