Княжна

Я тихонько ехала по направлению к дому и гордилась собой. Так запугать мужика — это надо уметь. Мишка отметил бы это непременно. Сейчас ситуация под контролем, а что делать дальше? Если он явится к дому? Вот когда явится — тогда и буду думать. Спонтанно у меня получается лучше.

Пуговицы на юбке оказались оборваны. Я оставила на время свою лошадь в лесу, и, придерживая юбку руками, осторожно пробралась в дом. По пути мне никто не встретился и вообще вечер прошел спокойно и приятно. Лошадку увели ночевать, граф так и не явился, очевидно оценив кровожадное выражение моего лица правильно, и я расслабилась, успокоившись. И опять зря…

На следующий день я отправилась на конную прогулку совсем в другую сторону — по извилистой тропе вокруг озера. И метрах в ста от дома снова увидела графа на его черном коне. Теперь я рассмотрела одежду мужчины: все темно-зеленого цвета, почти безо всяких украшений. Через седло перекинут плащ с черным бархатным воротником. Лицо, похудевшее и от этого ставшее только красивее. Опять разочарование и сожаление дали о себе знать.

Глядя на меня, он молча сидел на коне справа от тропинки. Я так же молча, отвернувшись и затаив дыхание, проехала мимо и услышала позади шаги его коня. Так и ехали — молча и шагом. Я иногда озадачено оглядывалась, но он вежливо улыбался и уводил взгляд в сторону. Странно… Что бы это значило? Он что — издевается? Именно так это и выглядело. Что он вообще здесь делает? Если бы только он показал хоть намек на насмешку, ухмыльнулся… Не показал. Я возвращалась к дому, объехав довольно большое озеро, совсем не понимая, что происходит. Граф опять пропал. Он что — хочет взять меня измором? Это еще посмотрим — кто кого.

Так продолжалось еще два дня. Он молча сопровождал меня на конных прогулках, с непостижимой точностью угадывая, в какую сторону я поеду на этот раз.

Проезжая мимо него в очередное утро, я более внимательно вгляделась и увидела грязную полосу возле его уха, а на штанах несколько пятен от живицы, неаккуратно выбритые щеки. Его одежда не менялась все это время и меня начали одолевать смутные подозрения. Где он скрывается все то время, когда не со мной? Вокруг на многие километры королевский заповедник. Жилья здесь нет. Он что — шалаш себе построил? Все указывало на это. Полный идиот. Только заживив ту страшную рану… Не хватало простыть на холодной земле, а это после ранения — раз плюнуть. Что там у него — плащ на наломанных ветках? Немыслимо… Я с недоверием взглянула на графа — он опять опасливо отвел взгляд. Что вообще происходит? Он приехал помириться? Объясниться? Почему тогда молчит, и вообще — ведет себя странно? Не могла же я его так запугать? Я по традиции опять не стала с ним разговаривать и спрашивать о чем-то. Уехала домой и вечером возле камина озвучила ситуацию Валенсии. Выслушала охи и ахи и наконец дождалась внятного совета. Я имела полное право пригласить его пожить некоторое время в нашем доме. Все приличия были бы соблюдены — полно слуг, охрана. Где они, кстати, были, неужели не заметили лазутчика? Где-то на задворках сознания замаячила мысль о заговоре всеобщем и тотальном — с участием как графской семьи и короля, так и Валенсии. Но не слишком ли это? Я становлюсь параноиком? Да… так вот: наличие компаньонки и большой дом — все это давало возможность сохранить здоровье бестолкового графа, не нарушая приличий и проявив элементарное гостеприимство. Что я и сделала, послав к нему на переговоры княгиню с управляющим. На всякий случай мужчина вел с собой мою лошадь в упряжи — возможно на нее нацеплен какой-то маячок. Как-то же он узнает, где меня ждать? Вдруг без этого не выйдет и не покажется.

Вскоре наблюдала как из леса выходила ожидаемая мной троица. Быстро села в кресло и приняла независимый вид, держа в руках первую попавшуюся книгу. Стало стыдно — прямо, как Проня Прокоповна. Встала и подошла к широкому дверному проему. Граф как раз поднимался по ступеням.

Остановился и, чуть поклонившись, сказал своим глубоким бархатным голосом:

— Княжна, я бесконечно благодарен вам за приглашение. Вы необыкновенно милостивы и гостеприимны.

Я с подозрением вглядывалась в выражение его лица — совершенно невозмутимое, дышащее искренним уважением и признательностью. С сомнением кивнула в ответ. Правильно ли я поступила? Всегда молчать теперь будет невежливо.

Повернулась к управляющему, попросив устроить графа в комнатах, и поинтересовалась где господин граф предпочтет трапезничать — у себя в комнате или с нами? Граф сказал, что с нами. Я кивнула, посмотрев на управляющего. Тот понятливо поклонился. А я ушла к себе, опять раздумывая, а не план ли двух хитроумных графов я сейчас послушно воплощаю в жизнь? И физиономию свою он измазюкал сам, и штаны извозил в живице, замучившись ждать от меня приглашения. Очень похоже, что так оно и было. Других объяснений просто не приходило в голову. И что теперь делать? Хочу ли я сама видеть его здесь, и к чему все это приведет? Я буду стеснена теперь. Не споешь в свое удовольствие — подумает, что для него стараюсь. Не посмеешься с Валенсией — подумает, что ему радуюсь или кокетничаю. Но, с другой стороны, я буду совершенно спокойна за его здоровье. Ранение было страшным, даже вспоминать жутко… И мне приятно смотреть на него, что уж скрывать от самой себя. Я вообще в этом мире из-за него, так может дать ему все же возможность объясниться — что он скажет? Ведет он себя безупречно. Ни малейшего намека на то, что прошлый раз я сделала что-то не так — ни словом, ни взглядом. Я даже ни разу не ощутила стыда или даже неловкости. Основной проблемой было только непонятное поведение сегодняшнего гостя. Решила, что сама начинать разговор не буду — все равно не соображаю что в этой ситуации можно сказать. Если он изъявит желание поговорить — выслушаю. Кто знает, вдруг он найдет те самые слова?

Обедали и ужинали мы втроем. Графа переодели во что-то из королевского. Он помылся, побрился и посвежел. Скорее всего, питался он в лесу абы как и нужно сказать повару, чтобы блюда готовили и далее — легкие, как сейчас. А то у него заворот кишок случится. Выспится сегодня, как человек, в чистой и удобной постели и завтра мы его вообще не узнаем. В хорошем смысле. Я обдумывала, что еще нужно сделать для него и, улыбаясь, смотрела, как он ест — с аппетитом и удовольствием. Встретившись взглядом с Валенсией, стерла улыбку. Что это я? Вежливо поговорили о погоде и народной кухне. Рассказ о нашей, видимо, нашли интересным — слушали очень внимательно. Валенсия взяла с меня слово угостить ее пельменями — они у них не водились. Как я собиралась это делать, пока не знала сама. Потом что-нибудь придумаю. На предложение компаньонки помузицировать впервые отказалась, мотивируя тем, что у меня не дочитана книга. Мне необходимо привыкнуть к присутствию Ромэра здесь. Я пока чувствовала себя не в своей тарелке.

Так и полетели дни. Мы сохраняли добрососедские отношения. Прогуливались втроем в лесу, читали книги, обсуждали их. Выезжали тоже втроем, в этом случае — с конюхом, в лес на конные прогулки. Ромэр рвал цветы на полянах и приносил мне. Собирал ягоды и пересыпал мне в руки, придерживая их потом своими ладонями, чтобы я не рассыпала. И я не шарахалась и рук не отдергивала, зачем? Он смотрел на мои губы, когда я ела ягоды, ловил мой взгляд и одобрительно кивал, ласково улыбаясь — ешь, мол, а у меня замирало сердце. Рассказывал нам с Валенсией смешные истории за ужином. Помогал мне сесть на лошадь и сойти с нее, придерживая на мгновение дольше, чем это было необходимо и я не была против, зависая и млея от его близости и запаха его парфюма.

Я больше времени стала проводить перед зеркалом — хотелось нравиться ему. Перебирала и мерила наряд за нарядом из тех, которыми обеспечила меня Сандра, любовалась ими и чувствовала огромную благодарность — это были красивые платья и мне очень шли. И то, что здесь принято было переодеваться по три раза в день, уже перестало бесить и начинало нравиться мне. Каждое утро я просыпалась с чувством радостного ожидания — опять видеть его, купаться в нежности его взгляда, быть центром его внимания, постоянно чувствовать это… Он уходил после обеда к охранникам — часок поупражняться со шпагой после ранения. После ужина опять шел к ним, но на дольше — участвовать в мужских разговорах о политике, собаках, лошадях и оружии, как предположила Валенсия. Домик охраны находился довольно далеко, и это давало мне возможность играть вечером на рояле и петь, не боясь быть услышанной им.