Тайна жёлтой лилии

На следующий же день он начал жалеть о содеянном. Он повторял – и Руйя, надо сказать, была склонна ему поверить, – что больше никогда не причинил бы вреда царице, если бы не беременность. Слишком всё совпадало по срокам, и Кано перепугался.

– Я решил, что это будет вроде как милосердием – родись кривой ребёнок, царице всё равно не жить, – сказал он. – А потом… потом всё уже было как в тумане. Словно это меня самого зарезали. Утащил меч, сам не знаю, для чего. Ночью глаз сомкнуть не мог, сердце так и грызло, в голове стучит, а порой слышалось, что царица кричала… Я… я рад, по-настоящему рад, поверьте, что финикийца не казнили. Хотя бы за него отвечать не придётся.

Когда стражники уже собрались вести выговорившегося и совершенно не противившегося приговору Кано на казнь, Маро спросил:

– Чего я никак не понимаю – зачем тебе было красть царскую печать?

– Я не крал её, – спокойно ответил бывший советник.

– Что значит – не крал?

– Когда царевна говорила со мной о печати, я честно поделился своим мнением, при котором и остаюсь – её вытащил у Куро кто-нибудь из свиты финикийца, – увидев на лице Маро недоверие, Кано тяжело выдохнул. – Сиятельный царь, я, по-твоему, признался в страшнейших преступлениях и скрываю мелкую кражу? Всё равно новая печать почти готова.

– Он не лжёт, – подала голос Руйя. Опираясь на руку Алефи – он успел немного привести себя в порядок после тюрьмы, умывшись и расчесав свои тёмно-каштановые волны волос, – она в течение всего допроса стояла рядом с отцом, хотя сама почти ничего не говорила.

– Ты уверена? – повернулся Маро к дочери.

– Ещё бы мне не быть уверенной. Печать взяла я. Она до сих пор лежит в кувшинчике с ароматным маслом в моей комнате.

– Руйя! – ахнул царь. – Ты… как… но почему?

Руйя посмотрела на Алефи:

– Я хотела отсрочить казнь.

– Уже тогда? – поразился Алефи. Если честно, Руйя была убеждена, что он об этом догадался.

– Да, уже тогда. Я, правда, ничего в тот миг чётко не обдумывала. Когда мы с Куро ели, я заметила печать в его котомке и сама не успела опомниться, как вытащила её. До вечера я прятала её в моей причёске, а перед сном переложила в духи.

– Царскую печать, – повторил Маро. – Печать с жёлтой лилией. Ты понимаешь, какое это, по меньшей мере, непочтение к роду Быка?

– Отлично понимаю, но согласись, отец: если бы я не пошла на это, хм, непочтение, ты бы казнил невиновного, а истинный преступник ещё, может быть, долгие годы оставался бы твоим ближайшим советником, – спокойно сказала она.

– С этим не поспоришь, дитя моё, – ответил Маро и дал знак стражникам. – Приступайте к делу.

– Тогда я уйду к себе, – сразу сказала Руйя.

– Ты не будешь присутствовать на казни? – удивился Маро.

– Я дико устала от крови и грязи, – отозвалась она. – Что казнь совершится, я не сомневаюсь, но смотреть на неё мне не хочется. Прости, отец, это моё последнее слово.

– Я тоже не останусь, – поддержал её Алефи. – Я сам едва этой казни избежал. Совершенно не хочется снова напоминать себе об этом.

Маро не очень-то и настаивал. Он сам с трудом заставлял себя принимать решения и отдавать приказы, когда больше всего ему хотелось бы уединиться где-нибудь со своей скорбью по жене, к которой теперь примешалось потрясение от предательства Кано. И он прекрасно понимал, что без дочери и вскружившего ей голову финикийца в убийстве Аэссы он бы не разобрался.

Едва выйдя из тронного зала, Руйя прислонилась к красной мраморной колонне:

– Ох! Неужели всё закончилось?

Подошедший следом Алефи, ничего не сказав, внезапно опустился перед ней на колени.

– Что с тобой? – даже испугалась Руйя.

– Ты спасла мне жизнь, светлейшая царевна, – склонил он голову. – Вся моя семья навеки перед тобой в долгу.

– Если бы не ты, Алефи, никогда бы не удалось призвать к ответу убийцу моей названой матери и её маленького дитяти, – поклонилась она в ответ. – Это искупает твой долг сполна.

– Какое счастье! – уже без всякого вежливого словоплётства воскликнул, вставая, Алефи. – Значит, ты мне ничем не обязана!

– И ты мне тоже, – радостно подтвердила девушка.

Финикиец опёрся рукой о колонну:

– Царевна, я бы с удовольствием провёл с тобой ещё много времени, но на то, чтобы пережить эти два дня, у меня ушло столько сил…

– У меня тоже, – усмехнулась Руйя. – Я засыпаю на ходу.

– Но Маро предоставил мне покои во дворце, поэтому увидимся мы с тобой скоро.

– Угу, – у Руйи слипались глаза.

Он на мгновение коснулся рукой её щеки:

– Сладких снов, Руйя.

Уже придя к себе в спальню, Руйя осознала, что он не назвал её царевной.

В постели она ещё долго тихонько плакала, но впервые за эти дни слёзы приносили ей настоящее облегчение.

========== Эпилог ==========

Комментарий к Эпилог

После прошлой части я случайно раньше времени поставила статус «Завершён». Простите, это было чисто невнимательностью, эпилог планировался всегда.

Гавань Мальи была разукрашена яркими букетами и лентами. Порывы свежего весеннего ветра то и дело поднимали пёстрый вихрь из соцветий. Не каждый день отплывают корабли в такие дали – горожане постарались с проводами на славу.

Руйя впервые была одета не в юбку и накидку, а в платье финикиянки, и груди с непривычки было очень жарко, зато гораздо легче было дышать без немилосердно сжимавшего талию пояса. Из-за нового наряда даже отлично знакомая Руйе Малья уже казалась чужой, неведомой страной.

– Надеюсь, дитя моё, ты останешься достойной дочерью Кносса, – Маро крепко обнял её. Руйя быстро сморгнула непрошеную слезинку – вот уж при прощании с отцом она не хотела раскисать! Но что было делать, если за прошедший год от прежнего отчуждения между ними осталось не то чтоб совсем ничего, но очень мало?

– Я не сомневаюсь, наша Руйя затмит всех красоток Гебала, – расплылась в улыбке Келла, следом за ним заключив девушку в объятия и потрепав по голове пухлой ладошкой.

Келла с минувшей зимы была царицей Кносса. Оплакав Аэссу, Маро был вынужден вновь устраивать смотрины – но выбирал он третью супругу совсем не так, как первых двух. С усталым равнодушием пройдя мимо череды ясноглазых красавиц, он остановился на бойкой, полной, широкой в кости вдовушке из Лассити, родившей покойному мужу двоих детей, и впервые уточнил, не мечтает ли она о ком-то другом.

Келла не мечтала и царицей стать согласилась – правда, с условием, что её не будут очень усердно учить придворной вежливости. Хотя она была мало похожа что на Илайю, что на Аэссу, они с Руйей сдружились – что-то было такое в весёлой толстушке, что сразу располагало к ней людей. Не только людей, кстати – Бык, чей нрав так и остался на редкость неприятным, рядом с новой царицей становился кротким, как ягнёнок.

Всего недели три назад Келла объявила, что ждёт ребёнка, в честь чего состоялись пышные Игры – правда, Бык выглядел на них намного менее устрашающим, чем обычно, потому что Келла перед самым началом заткнула ему за ухо огромную ромашку.

А сегодня закончился срок посольства Алефи, и Руйя с женихом отправлялась в его родную Финикию. Маро очень расстраивался, что дочь уезжает – в последнее время она стала хорошей помощницей ему на дворцовых советах, особенно если учесть, что он остался без своего первого вельможи, достойной замены которому пока не нашлось.

– Пока у меня не родится сын, ты наследница, – напомнил он ей незадолго до отъезда. – А его, может, у меня и не будет – я всё подозреваю, наверное, после того, как я десять лет назад болел язвой, никак не могу я зачать сына.

– Одно с другим не связано, светлейший царь, – успокоил его Алефи. – У нас с отцом есть близ Дамаска один старый друг, он вообще проказой переболел, ну и что? У него с тех пор семеро мальчиков родились.

– И всё же, – настаивал Маро, – нет ничего хуже, чем пустующий трон рода Быка. Если после меня останутся одни дочери…

– Я думаю, что дядя, – Алефи был племянником правителя Гебала, – будет вовсе не против, если я сделаюсь супругом царицы Кносса.