Страница 74 из 88
К Хлебникову заходил Шепетов, останавливался в дверях, жаловался:
— Из одного плена вырвались, попали в другой. Вот уж действительно из огня да в полымя. Просился в советское посольство — не пускают.
— Просился и я. Да все как об стенку горох, — говорил Хлебников. Ему вспомнились строки, неизвестно где и когда читанные:
«И человек, как маленькое царство, ходил объятый роем диких смут».
Он успокаивал Шепетова.
— Отдыхай. Все в свое время. Кормят неплохо, а пока и это хорошо: в плену-то мы вон как отощали. Посмотри на себя — худущий, как скелет.
На третий день к Хлебникову приехал хромой английский бригадный генерал с женой. В комнату вошла дородная высокая женщина с большими ногами. Она была чем-то раздражена. Может быть, супруг не брал ее с собой, но она настояла, чтобы посмотреть на советских солдат, попавших в их страну, да еще смельчаков, бежавших из плена. На желтом подрумяненном лице женщины было написано столь живое любопытство, что Хлебников подумал: она согласилась бы пройти десять километров пешком, лишь бы поглядеть на него.
Перед ним сидели англичане, о которых он мог судить по романам Диккенса. Правда, в детстве маленький Саша видел живого англичанина — хозяина шахты, в которой работал его отец. Сейчас Хлебников силился припомнить лицо англичанина, но видел только сплошные золотые зубы. Хозяина убили рабочие в 1911 году. Труп положили на лед и ждали, что из Лондона примчится убитая горем жена, заберет с собой тело. Но она не приехала.
Вот так всегда: память подсунет давно позабытое, бросит тень на ни в чем не повинных людей. Хлебников внимательно посмотрел на своих гостей.
Генерал был любезен и, как понял Хлебников, говорил по поручению крупного чиновника военного министерства, хотя и не называл его имени. Он вежливо поинтересовался обстоятельствами пленения, поговорил о начавшихся оборонительных работах на французском побережье, искренне пожалел об отступлении советских войск на всех фронтах. Разговор был бесполезный, ничего не давал Хлебникову.
Привыкнув высказывать мысли по-военному прямо, без дипломатических тонкостей и намеков, Хлебников поднялся с кресла и потребовал, чтобы его с товарищами отправили на Родину.
— Немедленно, сейчас, первым транспортом.
Генерал мельком взглянул на жену, улыбнулся, обнажив крупные желтые зубы, сказал:
— Я ведь говорил: первое, что потребует от меня полковник, — это немедленно отправить его в Москву. Каждому русскому кажется, что без него не могут обойтись на войне, что только он спасет страну… К сожалению, — генерал развел длинными худыми руками, — у нас нет надежной связи с Россией.
— Тогда я попрошу вас устроить мне свидание с советским послом.
— Господин посол улетел в Москву и пробудет там три месяца. У вас не хватит терпения ждать столько. Мы сообщили о вашем прибытии в посольство, но чиновники посольства не проявили интереса к вам и будут ждать возвращения посла.
— Я не верю вам, — Хлебников вспыхнул.
— Это как вам будет угодно, господин полковник, — генерал привстал и вежливо поклонился.
Наступило продолжительное, тягостное молчание.
— Не могу же я сидеть сложа руки во время драки! — Хлебников сжал кулаки и прошелся по комнате. — Понимаете, не могу.
— Вам надо поправиться, набрать свой вес, — осторожно вставила в разговор англичанка. — Вы больны ностальгией — тоской по родине.
— Во всем надо ждать подходящей погоды, — заметил генерал. — Но если полковник скучает по Родине, мы можем передать письмо вашей жене. — Генерал взялся за трость и фуражку. — Я завтра буду у вас и возьму письмо. А пока отдыхайте и, главное, не думайте о войне.
— Я ничего не стану писать, — Хлебников заломил пальцы так, что они затрещали. — Бойцы из моей дивизии считают, наверное, меня убитым. Пусть то же самое думает и семья. В понимании советского человека плен — позор, и надо очень много сделать, чтобы искупить этот позор.
— Даже если вы ни в чем не виноваты? — спросила женщина.
— Вы преувеличиваете, полковник, — сказал генерал. — Плен — неизбежное порождение войны. Пленные всегда были и всегда будут. Я сам едва не влип под Дюнкерком.
— Поймите: я хочу бить фашистов, и, поверьте, я умею это делать.
— Если вы хотите, если у вас есть желание, я доложу и полагаю, вам не откажут поехать в восьмую армию. О, эта армия — отпрыск «армии Нила!» — Генерал поднял кверху обкуренный указательный палец. Лицо его нездорового свинцового цвета оживилось. — Восьмая армия родилась в критический момент Британской империи. Под командованием генерала Уэйвелла она уничтожила итальянскую армию в Ливии, а затем сама едва избежала полного разгрома. В этой армии вы сможете проявить себя на все сто процентов, показать, на что способны русские, да и сами посмотрите на томми в бою. Обмен опытом для союзников очень важен — ведь англичане и русские совместно били и Наполеона и кайзера. Поезжайте в восьмую армию, а мы поставим в известность вашего посла, как только он появится в Лондоне. У нас уже были такие случаи, к нам уже бежали советские военнопленные из Франции, всех мы их послали в Северную Африку, и ни разу русский посол не возражал. Чего ему возражать? Враг-то у нас один — фашизм… Хлебников… Хлебников… — генерал собрал кожу на лбу, припоминая. — Не вы ли критиковали работы нашего военного теоретика генерала Фуллера?
— О, это было давно! — Хлебников удивился, что генерал знал о нем такую, даже им позабытую, подробность. Это насторожило. Откуда такие сведения?
— Я советую вам забрать своих людей и, не мешкая, ехать в Африку. — Генерал вновь положил на стол трость и фуражку с красным околышем и сел рядом с женой, поправив на коленях тщательно выутюженные брюки. — Очень интересный театр. Как вы, наверно, знаете, тринадцатого сентября итальянцы начали наступление на Египет. Генералу Уэйвеллу ничего не оставалось, как отступать, сил для сопротивления оказалось недостаточно, танки требовали капитального ремонта… Саперы из кожи лезли, чтобы замедлить продвижение врага: минировали дороги, солили колодцы, взрывали прибрежные шоссе. Во главе наступающих итальянских отрядов мчались мотоциклисты: их бросали как приманку для привлечения на себя нашего огня. За мотоциклистами двигались главные колонны: группы танков впереди, затем грузовики с пехотой и скорострельными орудиями на прицепе. Обратите внимание, иногда небольшие танки к месту боя доставлялись в автомашинах. Пехота закрепляла и обороняла местность, захваченную танками. Двигалась она «ежом», — генерал растопырил пальцы и двинул рукой вперед, — большими пачками в грузовиках.
Генерал увлекся. Хлебников внимательно слушал рассказ. Генеральша, не спускавшая глаз с русского, понимала, что волнение его продиктовано лишь любопытством профессионала, не больше. Идеи англичан не захватили его, хотя она знала: муж ее умел говорить.
— Грациани занял маленькую деревушку Сиди Баррани — дюжину разрушенных хижин. Оттуда шла хорошая асфальтированная дорога на Мерса Матрух и Александрию. По ней можно было без передышки подкатить к Суэцкому каналу. Но Грациани остановился и, к счастью для нас, неожиданно стал окапываться. Почему это взбрело ему в голову, никто не знает. Итальянский маршал не смог воспользоваться опытом абиссинской кампании, дававшим его армии значительное преимущество. На поверку он оказался военачальником вялым и нерешительным. Мы быстро опомнились и пришли в себя. Наши моторизованные патрули — «песчаные крысы», как их называла армия, — принялись обшаривать пустыню во всех направлениях, передавая свои наблюдения по радио. Сил у противника оказалось меньше, чем показалось вначале. В строжайшей тайне Уэйвелл подготовлял ответный удар. Наступление началось в ночь на девятое декабря. Королевский флот обстрелял Мактилу и Сиди Баррани. Снаряды тридцативосьмисантиметровых орудий заставили противника убежать из Мактилы. Черт возьми, там была хорошая музыка! После стремительной атаки мы взяли сорок тысяч пленных, перешли западную границу Египта и, преследуя врага на его территории, атаковали естественную крепость Бардию, которую итальянцы укрепляли три года. За ее стенами томилось от безделья сорок тысяч солдат. Бардия — райский городок североафриканского побережья, с белыми домами в итальянском колониальном стиле, прилепившийся на скалах Соллумского залива, на высоте ста двадцати метров над уровнем моря. После войны я обязательно поеду туда с женой. Мы будем предаваться воспоминаниям, удить рыбу и отдыхать. Жена этого заслужила. Не правда ли, Мэри, мы поедем?