Страница 73 из 88
— Потише, ребята… Как будто мотор тарахтит.
Беглецы подобрали весла, насторожились.
— Катер идет, — подтвердил Давид. — Нас ищет. Катера у них проворные.
— Не найдет. Мы в этом тумане как иголка в сене, — нарочито громко, чтобы успокоить товарищей, сказал Шепетов.
Справа мелькнула зеленоватая вспышка. С катера пустили ракету.
Вначале звук приближался, потом как бы остановился на месте, стал удаляться и, наконец, исчез. Но не прошло и десяти минут, как вновь возник стук мотора одновременно справа, слева и позади. Не один, а несколько катеров искали плот.
— Греби, греби! — не выдержав, стал командовать Хлебников, поминутно оглядываясь и напряженно всматриваясь в темноту.
Беглецы старались изо всех сил. Волны силились вырвать у них весла, сломать руль, опрокинуть плот.
— Ложись! — крикнул Шепетов, сорвав плащ-палатку, и повалил жердь, приспособленную под мачту.
Люди прижались к мокрым бревнам, их окатило холодной водой, и все же от напряжения всем было жарко.
Растянувшись на краю плота, Хлебников приподнял голову, увидел, как метрах в пятидесяти от них прокрался темный силуэт катера.
— Пронесло! — вздохнул с облегчением Давид и перекрестился.
Часа два подряд стук мотора то приближался, то удалялся, словно дразнил людей, напоминая Хлебникову похоронный марш, слышанный в детстве во время метели. Ветер крутил тогда печальные звуки, мешал со снегом, то уносил их прочь, то бросал в самое ухо.
Наконец наступила устойчивая тишина, прерываемая всплеском волн, облизывающих бревна.
— Атлантика слева. Держать надо правей. Поблизости у берега должны быть острова, а их не видно. Как бы не занесло нас в открытый океан, — забеспокоился Давид.
— Держать правей, — приказал Шепетов и спросил, ни к кому не обращаясь: — Интересно, сколько мы уже на море, часа четыре?
— Пожалуй, больше, — ответил Хлебников, посмотрел на небо. — Начинает сереть.
Все время молчавший Агеев, сидевший у руля, сказал:
— Скорей бы утро. Умирать днем не так противно, как ночью.
Потянул холодный предрассветный ветер. Туман редел. Все отчетливей вырисовывались фигуры людей, и вскоре можно было различить их радостные лица. Люди эти не могли жить без цели, и целью их жизни сейчас был побег и продолжение борьбы. В свете, разбавляющем темноту, было что-то радостное: с уходящим мраком как бы удалялись лагерь, фашисты; с наступлением утра приближался желанный берег, освобождение, свобода.
Показался горизонт, над ним, словно ростки новой жизни, пробились первые солнечные лучи, зеленоватые, как трава. Хлебников встал во весь рост, потянулся, сделал несколько гимнастических упражнений. Он не прекращал гимнастику даже в лагерях. Чередниченко умылся холодной водой.
— Теперь-то мы спасены! — крикнул Шепетов и вдруг увидел испуганные, растерявшиеся глаза Давида, проследил за их взглядом и обмер. Сердце его захолонуло: навстречу плыло суденышко, оставляя за кормой белую полосу пены. Оно было крохотным, едва различимым на водной глади, но с каждой минутой приближалось и вырастало в размерах. Весь интерес людей сосредоточился на этом кораблике, от него зависела их жизнь. Наступила томительная, выжидающая тишина.
— Немцы, — уверенно сказал Чередниченко, с отчаянием хватаясь за голову.
Хлебников посмотрел в светлые, налитые слезами глаза Шепетова и скривил лицо, собирая все свои силы, чтобы не заплакать от горькой обиды на судьбу, которая вновь собиралась лишить его свободы.
— Что ж, выходит, опять плен? — возбужденный опасностью, спросил Шепетов, сжимая жердь. — Так пускай же лучше стреляют здесь. Тут и умрем, на море, но не как пленные, а как солдаты.
— Постой, постой! — опомнившись, вымолвил Хлебников, прилаживая ладони, свернутые в виде бинокля, к глазам. — На корме флаг с какими-то крестами.
— Известно, какие у немцев кресты — проклятая свастика.
— Нет, кресты красные, даже вроде не кресты, а какие-то лучи вверх и вниз красные, синие… Братцы, да это британский флаг! Ей-богу, британский! — Хлебников от радости заплясал на плоту, поскользнулся, упал.
Рассеялись последние клочья тумана.
— Катер-охотник «Масби!» — уверенно крикнул Давид. — Такие катера оборудованы «асдиком» — прибором обнаруживания подводных лодок. Я их в Портсмуте видел дюжинами сразу. Да, флаг наш, английский, — подтвердил Давид. Губы его, похожие на раскрытую рану, дрожали, он готов был расплакаться.
Катер подошел вплотную к плоту, застопорил машину. Вода окрасилась радужными красками пролитой нефти. Матросы с любопытством рассматривали людей на плоту. Офицер в безукоризненном кителе на плохом французском языке спросил, кто такие.
— Удрали из плена, — ответил Давид.
— Кто старший по званию? — спросил офицер.
— Я, старшина, — испытывая детский восторг и веселье, ответил Шепетов, молодцевато выпячивая худую грудь.
— Старший по званию здесь я — полковник танковых войск, — произнес по-английски Хлебников, подходя к краю плота.
Товарищи оглянулись на него. Он стоял, выделяясь среди них, высокий, красивый, мужественный и волевой. Скуластое лицо его с резкими чертами до мельчайшей морщины освещалось молодым солнцем.
Беглецов доставили в Портсмут, главную военно- морскую базу Англии, а оттуда отвезли в Лондон. Город оказался сильно разрушенным и возникал отдельными кадрами, будто в кинематографе. Запомнилась разбитая бомбой колокольня церкви, над которой испуганно кружила стая разномастных голубей. Птицы лишились крова, но, как люди, не отваживались покинуть место, где родились.
В целях маскировки таблички с названиями улиц были сняты, но по описаниям, читанным раньше, Хлебников узнал Пиккадилли, колонну Нельсона…
Вырванное с корнями дерево торчало на крыше высокого дома. Листва на нем уже увяла. Повсюду стоял знакомый запах пожарищ.
Давид, ни с кем не попрощавшись, остался в Портсмуте, Хлебников вспомнил о нем, нащупав в кармане письмо для его невесты. Он опустил конверт в почтовый ящик, покрытый толстым слоем каменной пыли. Пленного немца куда-то увезли.
Русских, дивясь их худобе, вымыли, побрили, переодели в гражданскую одежду, поместили в двухэтажном коттедже.
Хлебникову отвели отдельную комнату на втором этаже, видимо недавно служившую кабинетом. Тяжелые портьеры, громоздкая мебель, толстые ковры были пропитаны запахом крепкого табака. От дворника, жившего в подвале, Шепетов узнал, что дом освободили от жильцов для американских офицеров, партиями прибывающих из-за океана. Находится дом в западной части города, у Кенсингтон-гарденс.
Выходить на улицу никому не разрешили, у ворот стояли двое часовых, вооруженных куцыми винтовками. Пожилой невысокий денщик, приставленный к Хлебникову, по утрам приносил пачку газет, напечатанных на тонкой бумаге, клал на стол, почтительно наклонив старательно причесанную голову, уходил. Ничего утешительного в газетах не было. Коротко сообщалось об отступлении советских войск в глубь страны, более подробно об оборонительных боях в Северной Африке.
Истосковавшийся по книгам Хлебников нашел в шкафу несколько толстых томов энциклопедии, с жадным вниманием изучал карты Алжира, Триполитании, Ливии, Египта, на листке бумаги делал пометки. Он и раньше интересовался североафриканским театром военных действий и знал, что англичане в начале войны надеялись, что Левант, находившийся под французским мандатом, Палестина и дружественно расположенное к Англии правительство Турции спасут Египет от вторжения врага. С падением Франции надежды увяли. Капитуляция генерала Ногэса в Северной Африке и генерала Миттельхаузэра в Сирии, подчинившихся приказу Пэтэна сдать оружие, открыла путь итальянцам из Ливии к западным границам Египта.
У Хлебникова, как у всех волевых людей, была отличная память, и, вспомнив замысловатые фамилии французских генералов, он не удивился, что они сохранились в мозгу. В последнее время в памяти воскресали самые незначительные события из его жизни. То вдруг вспоминался маленький курчавый барашек, принесенный отцом домой перед пасхой. Барашка собирались зарезать, но трехлетний Саша воспротивился и спас его от гибели, играл и спал с ним. То вспомнилось, как с сестрой Катей хоронил в саду сдохшую кошку Мурку, устилал ямку цветами яблонь, а потом над крохотным могильным холмиком поставил маленький крестик из двух палочек, скрепленных гвоздем. Память до мельчайших деталей восстановила последний танковый бой у Новой Ушицы. Хлебников даже как бы снова ощутил вкус зеленоватой воды из лужи, которую жадно пил тогда.