Страница 9 из 33
Примерно то же говорила и Вера Ивановна Анчишкина, с мужем которой Булат довольно скоро свёл более короткое знакомство. Они собирались вечерами вчетвером – Булат с Андреем Ивановичем и их жёны, играли в домино, гуляли.
Но большинству коллег совсем не показалось, что он так уж «всё о себе выкладывает, не таится». Напротив, запомнилось, что был он замкнутый, «весь в себе», к тому же всё время что-нибудь ему не нравилось.
Елена Александровна Зайцева:
– Булат недоволен был, не хотел тут работать, школа плохой ему казалась.
Вера Яковлевна Кузина:
– В школе он вёл себя очень замкнуто, вечно недоволен, недоволен жизнью…
Ну, в общем, здесь нет ничего удивительного – с кем-то человек сходится ближе, делается откровенней, с другими – нет. Понятно, что с Гончаровыми он больше общался – они были соседями, кроме того, выяснилось, что Михаил Илларионович воевал, так же, как и Булат, под Моздоком, только в другой роте. Хорошие отношения с Гончаровыми сохранились надолго, и в последующие годы, бывая в Шамордине, Булат Шалвович обязательно заходил к ним.
Что удивительно: супруга Гончарова, несмотря на тогдашнюю дружбу и соседство, утверждает:
– А вот чтобы Булат Шалвович пел что-нибудь под гитару или читал стихи – этого мы никогда не слышали.
Очень странно, ибо есть масса свидетельств людей, совсем не так близких в то время Булату, но слышавших песни под гитару в его исполнении не раз и не два.
Через неделю привыкли ко мне. Я стал своим. Деревня была хорошая. Нравы нетронутые. Помню, с кем бы ни встретились на улице – знакомый, незнакомый, – непременно здоровались, и старики, и дети, все[22].
Ну, то, что здоровались, вряд ли можно счесть знаком какого-то особенного расположения – так поступали в любой деревне, причём по отношению не столько к своим, сколько именно к незнакомым людям. Здесь Окуджава немного переоценивает тогдашнюю свою популярность – для большинства сельчан он так и остался совсем чужим и непонятным. И не потому, что был человеком из другого мира. Наверное, он даже и старался как-то адаптироваться в новой среде, но сохранял дистанцию, чтобы не дошло до фамильярности.
В первое время близким приятелем Булата был Виталий Светлов. Оба преподавали одни и те же предметы, к тому же Светлов хорошо играл на аккордеоне и пел. Он даже руководил струнным оркестром в детдоме. За Верой Лапшиной тогда уже стал ухаживать её будущий муж Борис Кузин, учитель начальных классов, живший в Каменке. Супруги Кузины вспоминают, как по вечерам, когда они допоздна засиживались на крылечке её дома, мимо дефилировали Булат и Виталий с гитарой и аккордеоном, на ходу сочиняя для них различные серенады:
– Они с этим, со Светловым – один с баяном, другой с гитарой – ой! На весь монастырь песни. Люди спят, они горланят!
Правда близкой дружбы у Булата с Виталием так и не получилось, на что были свои причины, о которых позже.
А вот что вспоминает Е. Ф. Цыганкова, молодая в то время учительница, ещё незамужняя:
– У нас такие «складчины» были. Собирались мы, молодые преподаватели, на разных квартирах, один раз и у него. И всегда он с гитарой, пел очень хорошо и играл на гитаре. Пел в основном романсы. Мы были молодые девчонки. Каждый приносил, кто что мог. Однажды ответственным был он и пообещал нам утку с яблоками. Не знаю, как уж он на примусе смог её приготовить, но утка получилась очень жёсткая…
Почти всё свободное время учителя проводили вместе, ведь у них не было ни радио, ни газет, ни электричества. Учительница математики Родина, тоже хорошо помнящая Булата с гитарой, рассказывает:
– Дома мы не сидели, всё время вместе проводили – или в волейбол играли, или на лыжах ходили вместе.
Здесь, возможно, и кроется объяснение того, почему Гончарова не помнит Булата с гитарой. У неё уже была семья, двое детей, поэтому ходить на такие «складчины» или на волейбольную площадку не было времени.
Кстати про утку, которую вспомнила Цыганкова. О ней рассказывала и Гончарова, правда, в её рассказе это была не утка, а гусь, готовил её не Булат, а она, Гончарова, и получилась она удачной, в отличие от той, что вспоминает Цыганкова. То есть, всё точно, как в давней миниатюре Райкина: «…И фамилия его не Петухов!» Но явно речь идёт об одной и той же птичьей особи.
Вот свидетельство Гончаровой:
– Как-то мы готовили праздничный вечер, и Булат Шалвович предложил приготовить гуся в яблоках. Я не знала, как это готовится. Тогда он мне объяснил, и я всё сделала по его рецепту. Очень вкусный был гусь!
В общем, ясно: сначала вызвался приготовить деликатес, а потом перепоручил это дело соседке. Есть воспоминание об этой вечеринке и самого Булата Шалвовича, правда, ни гуси, ни утки в нём вообще не фигурируют, а запомнился ему этот вечер совсем по другой причине.
Он вспоминает, что должно было прийти человек пятнадцать (эта цифра представляется несколько преувеличенной: трудно поверить, что в двух его комнатках можно было разместить такое количество гостей). Готовились, съездили в Козельск за продуктами. Позаботился Булат и о выпивке. В тбилисских застольях в ходу было сухое вино, здесь же купить можно было только водку. Зная, что водка значительно крепче вина, Булат посчитал, что пол-литра будет в самый раз.
…Выпили по глоточку. А больше-то нет. И купить негде. Это был позор страшный!
Правда, в компании, даже такой большой, и не было особенно пьющих. Вообще в те годы, видимо, пили значительно меньше. И вот результат: в Шамордине нам удалось найти многих коллег Булата Шалвовича, хоть они уже далеко не молоды, а вот учеников найти оказалось практически невозможно – тех, кто остался в деревне, почти всех водка забрала.
…Бывшая шамординская ученица Александра Сергеевна Носова, прочитав эти строки в альманахе «Голос надежды», обиделась за своих друзей. Она говорит, что из того десятого класса все вышли в люди, получили хорошие профессии, никто не спился. Конечно, конечно, – те, что до десятого класса дошли, имели чёткую цель в жизни, уехали после окончания школы кто куда, выучились, стали уважаемыми людьми. Но ведь речь-то не о них была, а именно о тех, кто остался в деревне.
В повести «Новенький как с иголочки» Булат Окуджава пишет, что он в качестве классного руководителя получил восьмой класс. Но в реальности в одном из них – восьмом «А» – классным руководителем был тот самый Виталий Светлов, с которым они поначалу так хорошо спелись. В повести Окуджава вывел его под именем Виташа, хотя никто в школе его так не называл, а ученики за длинный рост прозвали Фитилём. А другой – восьмой «Б» – получила молоденькая математичка Вера, с которой Булат раньше встретился в облоно. Больше восьмых классов в школе не было.
В жизни же Окуджава, как выяснилось, получил не восьмой, а шестой класс «А», причём до него здесь русский язык и литературу преподавал сам директор школы Солохин. Так что девочка, послужившая в повести прототипом ученицы Веры Багреевой, была, наверное, слишком молода, чтобы стать предметом воздыханий учителя. На самом деле девочка эта, видимо, училась в старших классах, и, может, поэтому вместо шестого класса в повести появляется восьмой. Хотя и восьмиклассница, конечно, тоже… Но в любом классе ученики по возрасту были разные – много было переростков. Математичка Вера Яковлевна рассказывает, что в её классе некоторые ученики были такого же возраста, как она сама. Некоторые даже пытались приглашать её в клуб на танцы…
О том, как Окуджава пришёл в класс первый раз, вспоминает бывшая ученица шестого «Б», в котором он тоже преподавал русский язык и литературу, Варвара Афанасьевна Изотенкова, а тогда Варя Евсикова:
– Вошёл в класс, стройный, очень аккуратный – первый раз учителя мы такого видели. Шевелюра волнистая, усики чёрные. Мы сразу стали переглядываться – какой красивый учитель к нам пришёл.
Для начала он сказал: «Имя у меня трудное, я вам напишу на доске». И написал крупными буквами: «Булат Шалвович Окуджава».
22
Окуджава Б. Куда поступал Онегин / Интервью брала И. Ришина // Первое сентября. 1992. 17 окт. С. 3.