Страница 8 из 33
Тут Булат прямым ходом направляется к Амелиным и просит хозяйку зайти к нему. Вошедшей Наталье он прямо с порога безапелляционно заявляет: «Вы взяли моё мыло, прошу вернуть». Та вдруг засуетилась: «Ой, я-то не брала, пойду, узнаю, может, муж случайно взял». Через минуту возвращается, несёт мыло, правда, кусочек от него уже отрезан. После этого случая Булат с Галиной тоже забрали свой умывальник в комнату.
Были в Шамордине и магазин свой, и пекарня, где выпекали чёрный хлеб для детского дома и сельхозтехникума. Продавали хлеб и другим шамординцам: преподавателям, воспитателям детского дома, техническому персоналу – в общем, служащим. Колхозникам хлеба не продавали, они должны были печь свой. Да у них и денег на хлеб не было, поэтому зимой, когда полученное за работу в колхозе зерно заканчивалось, они пекли хлеб не столько из муки, сколько из картошки. Хлеб получался тяжёлым, плотным, как пластилин. А в магазине, кроме подсолнечного масла, ничего съедобного не было. Поэтому многие учителя имели подсобное хозяйство: выращивали картошку, капусту, держали скотину – если уж не корову, то хотя бы поросёнка. Иначе прожить было невозможно.
Потом – тяжело было материально. Я и моя жена зарабатывали – дай бог памяти – примерно 1100 рублей на двоих. По тем меркам. Без своего хозяйства это было очень сложно. Доходило до того, что весной, например, мы варили суп из свежей крапивы. Ну, картошки немного добавляли – и всё[21].
Супруги Кузины вспоминают, как ездили за продуктами в столицу, не тогда, а уже в шестидесятые-семидесятые годы. Как набирали кучу батонов белого хлеба, замораживали их на крыше своего дома, а потом, по мере необходимости, размораживали. И вспомнилось в связи с этим рассказом, как неприязненно городские встречали тогда эти деревенские десанты, как негодовала пресса, что вот, мол, скупают хлеб, чтобы свиней кормить.
– Стоим на Киевском вокзале, слышим, говорят: в Филях продают пшено. Мы – в Фили. Там нет. Говорят, в Раменском есть. Едем в Раменское. Там тоже нет. Всё обмотаешь, пока найдёшь…
Дом, в котором предстояло жить семье Булата, стоял на краю холма, круто спускающегося к речке, поэтому с фасада он имел один этаж, а сзади два.
В нижнем этаже учителя держали скотину. Булат возиться со скотиной не захотел, надолго оставаться здесь в его планы не входило. От огорода он тоже отказался. Ездил по субботам за продуктами в Козельск на рынок, покупал там самую дешёвую колбасу, из которой потом неделю варили суп. Очень голодно жила деревня в 1950 году. Гудков вспоминает, как они с Булатом весной выкапывали из-под тающего снега мёрзлую картошку. Картошка была скользкая и с червями, они разламывали её, вытаскивали замерзших червей и слепляли снова…
Гудков с матерью жили в стоящем рядом домике поменьше. Кроме них, в доме жила семья учителя Сивагова. К Сиваговым подселили новую учительницу математики Веру Лапшину, ту самую, вместе с которой Булат ехал в первый раз из Калуги. Глава семейства Сиваговых Петр Александрович не так давно вернулся из лагерей. Был он скромным, тихим, доброжелательным человеком. Его дочь Варя училась в одном классе с Виктором Окуджавой. Виктор тогда был очень симпатичным юношей, причём имел совсем не кавказскую внешность, светлые волосы и серые глаза.
Варя тоже была очень симпатичной, её отличали от других деревенских девушек необычные, может быть, даже аристократические черты лица, которыми она, наверное, обязана была отцу-поляку – он не был коренным уроженцем этих мест. Живя по соседству, Виктор с Варей вместе ходили в школу, вместе возвращались, и вполне естественно, что вскоре между ними возникла взаимная симпатия.
Отвлекаясь от темы, хочу отметить интересный факт: при таком поразительном внешнем несходстве братьев в молодости, они стали удивительно похожими друг на друга в пожилом возрасте, вплоть до мимики и жестов. Это тем более удивительно, что в последние лет тридцать Булат и Виктор не только не общались, но и не виделись.
В Шамордине появление новых преподавателей вызвало большое оживление – уж очень они отличались от остальных. Вспоминает воспитательница детского дома Клавдия Петровна Кузькина:
– Я приехала работать в детдом в 1950 году. Нас было пять человек, мы раньше него (Булата. – М. Г.) приехали. Я только закончила педучилище, маленькая, худенькая, а они высокие, большие, – ой, какие представительные! Мы стали присматриваться к ним, потому как они цивилизованные люди, и одеты не так, как мы, и вообще такие высокие! Галина Васильевна была, ну, некрасовская женщина – она и полная, и фигуристая, и такая вот!
Вот такими великанами чуть ли не с другой планеты увиделись они даже не совсем деревенской, а уже окончившей Козельское педучилище девушке. И ещё Клавдия Петровна очень просила записать её слова о Галине:
– Это была замечательная, красивая, статная русская женщина. Она любила петь вместе с Булатом Шалвовичем, он играл, она пела. Все были очарованы этой парой, они смотрелись очень гармонично.
Не только взрослые, но и ученики сразу обратили на них внимание. Тогдашний ученик десятого класса Александр Сергеевич Рудзевич:
– Жена у него очень симпатичная была. Все любовались, как они под ручку шли в школу.
Но Булат был совсем необычный.
– Мужчин у нас в коллективе было мало, в основном женщины. Он нам сразу понравился, – рассказывала Екатерина Ермолаевна Гончарова приехавшим из Москвы в Шамордино художницам Надежде Приходько и Ирине Засенко. Как же – с университетским образованием, да ещё из Москвы!
– Да, нам он сказал, что приехал из Москвы, – подтверждает учительница начальных классов Екатерина Фёдоровна Цыганкова.
И не у них одних осталось в памяти, что он приехал из Москвы, а не из Тбилиси, – может, он действительно так говорил? А может быть, просто упоминал, что он москвич, рассказывал о Москве больше, чем о Грузии, ведь, прожив в столице одиннадцать из первых шестнадцати лет, Окуджава всегда ощущал себя москвичом.
И вот ещё что сразу все отметили – он оставался совсем чужим и непонятным для большинства сельчан. И ладно бы, если бы только потому, что он человек из другого мира, не знакомый с местными обычаями и нравами. Думается, что, кроме разницы в воспитании и образовании, близко сойтись с людьми Булату мешали некоторые особенности его характера, в том числе – обострённое чувство собственного достоинства.
Другое дело – Галина. По своему социальному статусу она, дочь полковника, сначала была воспринята как чужая, не их круга женщина, так что многие, даже вспоминая её сейчас, говорят, что она была богатая, из богатой семьи. Зоя Александровна Родина в разговоре с нами несколько раз повторила: «У неё родители были знатные», «Галя богатая была».
Сказать так о Булате никому в голову не приходило, то есть по социальному статусу они его числили своим. И, тем не менее, всегда улыбчивая, со всеми приветливая Галина быстро нашла общий язык с коллегами и соседями и надолго полюбилась им.
«Воображал он, конечно, не признавал нас. Жена, в отличие от него, была очень добрая и обаятельная», – улыбается Екатерина Фёдоровна Цыганкова. В деревне люди всё-таки были более простыми и открытыми. Булату же казалось наоборот. И вот ещё что запомнилось почти всем – был он всегда чистый, наглаженный, очень аккуратно и даже элегантно одетый. Хорошей хозяйкой, видно, была Галина.
Учителя встретили его дружелюбно, почтительно. Правда, их сначала несколько коробило, что он слишком уж всё о себе выкладывает, не таится. Но потом привыкли.
Так пишет Булат Окуджава в рассказе «Частная жизнь Александра Пушкина, или Именительный падеж в творчестве Лермонтова». Это подтверждает и рассказ Екатерины Ермолаевны заезжим художницам: «Булата Шалвовича мы полюбили всей душой, он нам показался человеком интересным, много рассказывал о своей жизни, о том, как он войну прошёл, как жил в Грузии».
21
Окуджава Б. Учитель-словесник / [Беседовал] Е. Типикин // Независимая газ. 1997. 20 сент.