Страница 12 из 16
На древность почитания именно деревянных кумиров указывают данные сравнительного языкознания: индоевропейское *bhag– ‘дерево, дуб’, русское бог; готское ans ‘столб’, древнеанглийское oss, древнеисландское ass ‘бог’. Сопоставимы также: русское колода и колдовать, русское ветла и древнеиндийское vetala ‘дух’[175]. Прослеживается соотношение «веры» и «дерева». Следует сопоставить: русское дерево и прусское druwi ‘вера’; индоевропейское *ker– ‘дерево, куст’ и латышское ceret ‘верить’, русское верить и латышское veris ‘густой лес’[176]. Показательна фонетическая соотносимость слов, связанных с идеей жертвы: латинское hostia ‘жертвоприношение’ и русское куст; латинское surculus ‘сук’ и хеттское suris ‘жертвоприношение’; русское жертва и древнеанглийское ceart ‘лес’[177].
Имеются мнения о том, что идолы у славян появились под иностранным влиянием, а ранее святилищами были рощи (*svet bor) и расчищенные для отправления культа требища. Древнеславянское обозначение жертвы – *treba – связывается с расчисткой леса (*trebiti les) для организации сакрального пространства[178]. Допустимо предположение, что «основным видом языческих культовых мест могло быть открытое, т. е. расположенное под открытым небом, место для… молений и поклонений богам»[179]. По мнению Л. С. Клейна, отсутствие храмов вообще характеризует первобытных индоевропейцев. Культовых сооружений не было у ведических индийцев, и у догомеровских греков. Их идолы и алтари стояли на открытом воздухе[180].
Яркий языческий культ известен лишь у балтийских славян IXXII вв. И, скорее всего, он был итогом специфической эволюции общеславянских верований в условиях военного и миссионерского натиска христианского Восточнофранкского, позднее Германского государства на земли Эльбо-Одерского междуречья[181]. На Руси, также как в Польше, Чехии и Моравии дохристианские культовые постройки, по-видимому, характеризовались «бедностью» и невыразительностью своего внешнего облика[182].
Впрочем, если анализировать протяженный по времени период становления славянского язычества, то следует учитывать «сопутствующие» древности соседних и родственных народов Центральной и Восточной Европы. В этом отношении археологически изученные памятники германцев и кельтов могут использоваться в качестве косвенных данных для реконструкции материальных форм реализации славянской мифоритуальной системы[183]. Поэтому нельзя исключать того, что восточные славяне имели разнообразные виды культовых построек и мест «отправления культа», к числу которых могли относится различные жертвенники (в частности, площадки и ямы), постройки-молельни, общественные дома с сакральными функциями, капища, храмы, большие культовые центры[184]. По предположению Л. А. Динцеса, «легкость и быстрота, с которыми русские плотники тотчас же после принятия христианства стали рубить деревянные церкви, объясняются давними навыками местного языческого храмостроительства». Он считал более чем вероятным существование в языческой Руси культовых сооружений в виде закрытых храмов, имевших в своей основе клеть с двухскатной, ступенчатой или башнеподобной кровлей[185].
Славянский культ богов предполагал определенную жреческую организацию. Что она существовала и в ряде случаев (у балтийских славян) была достаточно развита и специализированна, известно, но конкретные детали или вовсе не ясны, или минимальны[186]. В диссертационном исследовании Л. Т. Мирончикова была предложена гипотеза о сосуществовании трех категорий языческого «духовенства»: старцев, старост и волхвов. По его мнению, в сельской общине старец являлся верховной должностью, а староста возглавлял сотенную организацию. Старосты находились в подчинении старца[187]. Таким образом, «институт древнерусских старцев составлял социальную прослойку жрецов-правителей»[188]. В двух колядных песнях сохранился образ «старца» или «старца старого», который совершает жертвоприношение: закалывает жертвенное животное, варит мясо в котлах, организует место для трапезы, следит за соблюдением порядка при поедании жертвенного мяса[189].
Характер и формы славянского «языческого богослужения» также практически не поддаются реконструкции. Определенно можно говорить лишь о том, что вплоть до эпохи христианизации внутреннюю религиозную жизнь славян выражали два древнейших глагола: *modliti – первоначально ‘просить’ и *zrti – первоначально ‘славить’. Сюда же можно включить и главный вид религиозной жертвы, называемый словом треба. Интересно, что это понятие быстро «адаптируется» церковно-славянским языком. Треба в значении христианской жертвы фигурирует уже в кирилло-мефодиевском Синайском требнике. Очевидно, в языческую эпоху требой именовалась бескровная жертва. Термин жъртва, как обозначение ветхозаветной кровавой жертвы, вероятно, является кирилло-мефодиевским неологизмом[190].
С проблемой характеристики дохристианской культовой практики восточных славян связан вопрос о волхвах. Древнерусское вълхвъ служит в переводных текстах эквивалентом греческого «маг»[191]. В целом, волхвы – в древнерусской традиции – языческие жрецы, звездочеты, чародеи и предсказатели. В древнерусских памятниках они обличались как лжепророки: способностью предсказывать судьбу наделяли волхвов бесы[192]. Но являлись ли волхвы в период, предшествовавший крещению Руси, полноценными «языческими священнослужителями», возглавляли ли они общественные служения богам – достоверно неизвестно. Косвенные сведения об их религиозных функциях можно почерпнуть из летописных рассказов о «восстаниях волхвов» в «Повести временных лет». И сообщение о событиях в Суздале (1024 г.) и подробное повествование о «языческих волнениях» на Верхней Волге (1071 г.) свидетельствуют о том, что волхвы выступают «лидерами» магической, а не теистической религиозности. Действия волхвов в Суздале, выразившиеся в «избиении старой чади» и их участие в народных волнениях на Волге и Шексне, когда они убивали «лучших жен», обвиненных ими в пагубном влиянии на урожай, правомерно интерпретировать как выполнение магических ритуалов[193]. Подробнее данные сюжеты будут рассмотрены мною в отдельной главе.
Стоит заметить, что многие зарубежные и отечественные религиоведы разделяли магию и религию как разнородные явления. В наиболее развернутом виде это противопоставление содержалось в монографии Дж. Фрезера «Золотая ветвь», где он рассматривал магию как продукт ассоциативного мышления, плохо контролируемого практикой и примитивным разумом. По его мнению, когда первобытное человечество убедилось в бесплодности магических форм деятельности, оно обратилось к религии, использующей умилостивительные (пропициальные) формы[194]. Э. Кассирер отмечал, что «отношение между магией и религией – это одна из самых неясных и спорных тем… они не могут означать один и тот же предмет… с другой стороны… чрезвычайно трудно отделить эти две области одну от другой»[195].
175
Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образ мира и миры образов. М., 1996. С. 46.
176
Там же. С. 71.
177
Там же. С. 149.
178
См.: Moszynski L. Die vorchristliche Religion der Slaven im Lichte der slawischen Sprachwissenschaft. Koln, 1992. S. 108–109, 113–118.
179
Седых В. Н. Святилища, кумиры, храмы // Святилища: археология ритуала и вопросы семантики. Материалы научной конференции. СПб., 2000. С. 19.
180
Клейн Л. С. Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества. С. 182.
181
См.: Назаренко А. В. О язычестве эльбо-одерских славян // Религии мира: История и современность. М., 2002. С. 8–23.
182
См.: Slupecki L. P. Slavonic pagan sanctuaries. Warsaw, 1994.
183
См.: Русанова И. П. Истоки славянского язычества: Культовые сооружения Центральной и Восточной Европы в I тыс. до н. э. – I тыс. н. э. Черновцы, 2002.
184
Там же. С. 11.
185
Динцес Л. А. Дохристианские храмы Руси в свете памятников народного искусства // Советская этнография. М., 1947. ¹ 2. С. 81–82.
186
Топоров В. Н. Боги древних славян. С. 174.
187
Мирончиков Л. Т. Дохристианское жречество Древней Руси: (старцы, старосты, волхвы): Автореф. дис. … канд. ист. наук. Минск, 1969. С. 6.
188
Там же. С. 21.
189
Там же. С. 18.
190
Мошинский Л. Современные лингвистические методы реконструкции праславянских верований // Этимология. 1994–1996. М., 1997. С. 14–15.
191
Срезневский И. И. Словарь древнерусского языка. М., 1989. Т. 1. Ч. 1 (А – Д). Стб. 382.
192
Петрухин В. Я. Волхвы // Славянская мифология. Энциклопедический словарь. М., 1995. С. 110.
193
См.: Рыбаков Б. А. Языческое мировоззрение русского средневековья // Вопросы истории. М., 1974. ¹ 1. С. 19; Велецкая Н. Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов. М., 1978. С. 59–71; Мильков В. В., Милькова С. В. Апокрифическое выражение мифологических воззрений // Древняя Русь: пересечение традиций. М., 1997. С. 206–207.
194
Фрезер Дж. Золотая ветвь. Исследование магии и религии. В 2 т. М., 2001. Т. 1. С. 69–85.
195
Кассирер Э. Эссе о человеке // Мистика. Религия. Наука. Классики мирового религиоведения. М., 1998. С. 409.