Здесь водится таймень

Дело в том, что неподалеку в лесу протекала речка Ташлянка. То есть как речка, скорее, большой ручей с ледяной водой и песчано-глинистым дном. Еще до войны в русле Ташлянки обнаружили залежи синей глины. Начали разработку месторождения, отстроили несколько бараков для рабочих. Планы были большие, поговаривали о возведении алюминиевого завода. Однако запасы ценного сырья оказались не велики, и уже через год работу свернули, а предприятие ликвидировали. Со временем город дорос до старых бараков. Жильцов расселили, бараки снесли, построили школу, детский сад, магазин и новые трехэтажные дома со всеми удобствами, открыли парикмахерскую и кинотеатр. Потревоженные техникой берега вновь поросли лесом, а крутые песчаные обрывы затянуло травой и густым кустарником. Явных опасностей Ташлянка, вроде бы, не таила, поэтому проводить там время детворе не запрещалось. Но ребята к речке особо-то не стремились: купаться мелко и холодно, а рыбы нет. К тому же, в округе есть места поинтереснее, взять хотя бы Мохнатый остров. А если уж нарушать запреты, то самое милое дело - это Лягушье озеро в Таманском лесу, там и купание, и рыбалка. Вот и получалось, что речка место не шибко привлекательное, и чего там могло случиться – непонятно.

Сашкина мать направилась к соседкам, судачившим неподалеку, но сын дернул ее за руку, и она остановилась.

- Мам, пожара нет. - сказал Сашка веско.

- И что?

- Ма, давай ты с ними постоишь, поговоришь, а я сбегаю дальше, разузнаю что там, а? Видишь, все спокойно, все уже закончилось, а?

- Не полезешь? – мать посмотрела Сашке в глаза.

- Не полезу.

- Обещаешь?

- Слово даю.

- Ладно, беги. - улыбнулась мать. - Но смотри мне!

Сашка рванул так, что рубашка на спине вздулась пузырем. Навстречу шли люди – знакомые и не очень. Какой-то дядька попытался ухватить Сашку за рукав, да где ему!

- Стой! Нельзя! – крикнул дядька вслед.

Чего это нельзя? Еще как можно!

Деревья поредели, расступились, Сашка стремглав вылетел к берегу Ташлянки. Здесь, на обширной поляне, поросшей пыреем и боярышником, стояли две желто-синие милицейские машины и РАФик неотложки. Пожарный ЗИЛ съехал по лесной просеке вниз, к самой воде. Его раздвижная лестница уперлась концом в свежий, влажный песок противоположного склона.

Около одной из милицейских машин в окружении детворы стоял молодой лейтенант. Он улыбался, трепал ребят по макушкам, что-то спрашивал и сам отвечал на вопросы. У другой машины тоже собралась толпа, там опрашивали свидетеля. В роли очевидца выступал Артемка Самохвалов – шестилетний, черноволосый и важный. В волосах у него был песок, песок был в складках одежды, в носу и ушах. Он надувался, как рыба-мяч, и каждому вновь прибывшему объявлял заученную фразу:

- Это был оползень. Я спасся чудом и слышал душераздирающий крик «помогите».

Слово «душераздирающий» Артемке очень нравилось, хотя давалось с трудом.

- Здорово, Санек. - раздалось над ухом.

Сашка обернулся, увидел Вовчика.

- О! Здоров, - они пожали руки, - что случилось?

- Обвал. Ну, то есть оползень. Пацаны на противоположном склоне песок рыли…

- Зачем?

- Ну… Как бы пещеры выкапывали.

- А… Там? – Саня поглядел в сторону пожарного ЗИЛа.

- Ну да. Копали, копали… Вроде все было нормально, а сегодня поехало дерево…

- Как это?

- Кто-то из пацанов копал под деревом, чтоб в пещере были корни, как в кино. Дерево упало, потащило за собой песок, получился оползень.

- Ни фига себе…

- Вот тебе и ни фига. Теперь пожарные копают, говорят, кого-то засыпало насмерть.

- Со двора был кто?

- Не, не было. Все с Ботаники. О! – воскликнул Вовчик внезапно, - Здрасьте, теть Наташ!

- Здравствуй, Вова. - ответила Сашкина мать, незаметно подошедшая к беседующим приятелям.

Она кивнула головой и пояснила:

- Надоело там ждать.

- Пацанов с Ботаники песком засыпало. - бодро отрапортовал Вовчик. - Кого-то даже насмерть.

- Да, мне уже рассказали… Сколько их было?

- Не знаю. То ли пять, то ли семь… Кто испугался, домой убежал, кто-то побежал звать на помощь…

Тут в тихий омут ворвался небольшой смерч в виде Артемкиной матери. Невысокая, бледная с изможденным лицом и дулей на бесцветной голове, она сходу отшлепала сына по пыльному заду и утащила ревущего героя домой.

- Ладно, старик, я пошел. Дел на завтра куча, - объявил Сашка. - Пошли, ма?

- Идем, сынок. До свидания, Володя.

- До свидания, теть Наташ.

Домой вернулись около шести.

Поужинав, Сашка было принялся за уроки, но позвонила староста Ленка Алефирова и сообщила, что уроков завтра не будет, а будут похороны, поэтому завтра все приходят к десяти и приносят цветы. Четное количество.

От этих известий мать потемнела и попыталась взять слово, что ноги Сашкиной не будет на речке, но сын решительно пресек пустопорожний разговор, объяснив, что на Ташлянку не ходит даже и без всяких глупых клятв. А если она хочет, чтобы он дал зарок заведомо невыполнимый, то можно поговорить про Мохнатый остров или Лягушье озеро.

Мать выслушала сына поджав губы, но возражать не стала. Выдала два рубля, и Сашка, пробежав три остановки до торгового пятачка, купил четыре гвоздики по сорок копеек и большой стакан семечек за двадцать.

Утро выдалось солнечным, но прохладным и ветреным. Учеников кое-как построили на школьном дворе буквой П. Сколь ни пытался Сашка узнать имя жертвы, ответа не добился. Никто ничего толком не знал, но всем были известны страшные подробности. Девчонки смахивали слезы и говорили про оползень и дерево, и что на вскрытии обнаружили песок в желудке и легких, и как страшно гибнуть в песочной могиле… Все прикрывали цветы от ветра, чтоб не сломались стебли, заправляли пионерские галстуки за вороты пиджаков и фартуков, шипели и цыкали на Сашку, мол, подожди полчаса, все прояснится.

Около одиннадцати к школе зарулил чахлый ПАЗик с черной полосой по борту и табличкой «Ритуальные услуги» под ветровым стеклом.

Задние двери распахнулись, из них выскочили дядьки с табуретами и побежали в центр двора; табуреты установили буквой Т и снова убежали. Открылась передняя дверь, на улицу стали выходить люди в черном.

Разговоры разом смолкли, наступила тишина, какой не бывает на городской улице рядом со школой. Только ветер шумел верхушками старых тополей, хлопал надорванным краем линялого транспаранта «Добро пожаловать в мир Знаний» и разносил обрывки фраз людей из автобуса.

- Стульев надо, Веру с Пашей посадить…

- Портрет кому?

- Витя! Витя, придержи…

- Захвати там… Да-да, за чехлом!

Гроб, однако, вынесли тихо и без лишней суеты установили на табуреты. Кто-то приволок из школы стулья, усадили мужчину и женщину. В мужчине Сашка узнал вчерашнего нелепого бегуна. В изголовье стал Ромка Фомин из седьмого «Б». В его руках был нецветной портрет с лентой через уголок. Неудачно встал этот Фомин, никак не разглядеть лица на снимке!

Наконец все как-то устаканилось, и на первый план вышел директор. Длинный, в толстых очках, он долго не мог справиться с кнопкой на микрофоне. К нему проскользнул трудовик, щелкнул пальцами, и сразу над собранием прогремело:

- Кхм…

Директор прокашлялся, развернул бумажку и начал:

- Товарищи! Сегодня мы со скорбью в сердцах прощаемся с нашим учеником и товарищем Денисом Гурцевым…

Гурцевым.

Гурцевым!

Гурцевым! – зазвонили колокола под куполом.

Сашка огляделся, его окружали серьезные лица одноклассников.

- Кого? – тупо спросил он у Сереги Дмитриева.

Тот скосил глаза и шепнул:

- Гурцев… - и потом прошевелил губами, - глухая тетеря…

- Гурцев? – ошеломленно повторил Сашка.

Толстая Светка Разводова одним движением руки вырвала его из строя, оттащила за спины ребят и зашипела:

- Чо ты орешь? Чего тебе не ясно? Денис Гурцев из седьмого «Б», понял? Он с дружками уже неделю копал песок на обрыве. Хотели подземные ходы сделать и играть в партизанов, как в катакомбах! Чтобы лазать из одного коридора в другой. Берег теперь обнесут забором, чтоб никто больше не лазал, чтоб никого не убило…