Страница 43 из 49
Оперируя принятым среди церковных иерархов дискурсом о социальных категориях, Платон полностью проигнорировал сословный характер вновь учрежденного ордена. Согласно 3-й статье императорского статута ордена Святого Георгия (23 ноября 1769 г.), «ни высокая порода, ни полученные пред неприятелем раны, не дают право быть пожалованным сим орденом: но дается оный тем, кои не только должность свою исправляли во всем по присяге, чести и долгу своему, но сверх того отличили еще себя особливым каким мужественным поступком, или подали мудрые, и для Нашей воинской службы полезные советы»[381]. Однако при этом круг лиц, могущих получить орден, был ограничен генералитетом, штаб-офицерами и обер-офицерами: орден Святого Георгия, таким образом, могли получить исключительно дворяне! Только в 1807 г. Александром I был учрежден «знак отличия Военного Ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия» – Георгиевский крест, предназначенный для рядовых солдат, матросов и унтер-офицеров.
Таким образом, императорский статут и придворная проповедь оперировали разными концептами социальной структуры. В статуте положение об ордене начиналась с упоминания «воинского чина», однако затем речь шла исключительно об «особливых заслугах Нашего Генералитета и прочих Офицеров». Однако Платон в своей проповеди ни разу не упоминал офицерство (как и дворянство), он говорил о воинах, помещая их в контекст более широкой социальной структуры, включавшей, кроме воинов, еще и земледельцев, художников, купцов и судей.
Кроме того, само понимание дворянских «должностей» расширялось – социологическое обоснование дворянской исключительности поддерживалось указаниями на статус дворян как землевладельцев. Поместья, которые тогда выступали в качестве поощрения за службу, теперь стали аргументом в пользу наследственного закрепления привилегий даже за теми дворянами, которые ничем себя на службе не проявили или и вовсе не служили.
В ходе дебатов о статусе дворянской «вольности» в Комиссии о вольности дворянской 1763 г.[382] влиятельный сановник Н. И. Панин предложил новаторскую идею о том, что дворянская «економия» (помещичье хозяйство), если дворянин лично ей руководит, тоже является видом службы[383]. Это мнение Панина, вошедшее в итоговый доклад Комиссии, предполагало следующий вывод: даже в поместье дворянин находится на службе и его «економия», таким образом, не является его частным делом. Итак, управление поместьем – это тоже служба, равная тем трем видам социальных функций, о которых было сказано выше; дворянство – это не просто служилый «чин», но «чин» природных начальников, господ.
В ст. 5 заключительного доклада Комиссии, поданного Екатерине II в марте 1763 г., дворянское право не служить обосновывалось именно тем, что служба и поместная «экономия» образуют равновесную систему.
Следовательно, дворянин, находясь в поместье, «делает пользу государству земледелием и экономиею своею». Чем больше службы, тем меньше «экономии»; государь может смещать баланс так, как ему подсказывает общее благо. Но, как отмечалось в докладе, уже в царствование Анны Иоанновны «повальное принуждение к службе дворян» перестало быть необходимым, поскольку войны с Польшей и Османской империей «отлучили вовсе хозяев от домостроительства и земледелие едва могло питать государство». Безудержное перемещение баланса в сторону службы привело бы к тому, что «ежели бы все до единаго дворяне служить были принуждены, оставляя в домах престарелых и увечливых отцов или малолетних детей, то сколь бы ни плодородныя земли были в государстве – земледелие и вся внутренняя экономия пришли бы в крайнее всегда ослабление»[384].
Почему же личное присутствие дворянина в поместье мыслилось ключевым элементом укрепления «экономии»? Это можно понять, только если провести грань между наемным управляющим либо арендатором и помещиком-дворянином. В зависимости от того, кто руководит хозяйством, поместье функционирует по-разному. Дворянин – это сплав домостроевского господина, который «страхом» спасает домочадцев и слуг от Божьего гнева, и доблестного гражданина, чьи выдающиеся качества поддерживают «общее благо». Именно в этом смысле идея о том, что помещичья «экономия» может быть равна государственной службе, обретала свою силу. Привилегией, которая придавала значение личному присутствию дворянина в поместье, было право на владение деревнями; дворянин должен был управлять не участками земли (с этим справился бы и арендатор, купец, наемник!), но несознательными, темными крестьянами.
К этому выводу и приходила в своем докладе Комиссия 1763 г.: «Фабрики, заводы и всякое домостройство всегда у хозяина самого под глазами больше распространяется, нежели у поверенных его, которые, будучи крепостные люди, могут ли что знать, тем меньше изобретать новаго и полезнаго в ремеслах, рукодельях, содержании законов и тому подобным»[385]. Иными словами, между господином и слугой существует непреодолимая разница.
Доклад Комиссии задавал вестернизаторскую перспективу: в нем постоянно подчеркивалось, что Россия много заимствовала из Европы для того, чтобы войти в число великих европейских держав. Соответственно, российское дворянство уподоблялось привилегированным европейским дворянским корпорациям. С другой стороны, российский дворянин – это наилучший гражданин, ревностно служащий государю и Отечеству; равенство службы и «экономии» означало, что весь набор гражданских качеств применяется и в поместье, и дворянин, по сути, все время находится на службе. Недаром члены Комиссии подчеркнули: «Который дворянин нерачителен сам в доме своем, то и в службе не может быть много полезен»[386]. Уравнивание службы (т. е. военного дела и правосудия) и «экономии» стало возможным не только благодаря признанию обоих родов деятельности равно полезными для «общего блага», но и благодаря идее о том, что в основе обоих родов деятельности лежат сходные модели поведения, движимые присущей дворянам особой моралью и особой добродетелью. Подобно службе Отечеству, хозяйствование в поместье является упражнением в добродетели, а не просто экономическим функционированием[387].
Резюмируем: альтернативный взгляд на положение дворянства в социальной стратификации, окончательно сложившийся в 50–60-х гг. XVIII в., опирался на переоценку социальных функций дворян, которые из воинов и судей превратились в страту профессиональных господ и начальников – будь то на военной либо гражданской службе или в собственном поместье. Исключительные привилегии дворянства вытекали из социального и исторического анализа, показывавшего, что именно дворяне в силу имущественного положения и воспитания лучше подготовлены к выполнению функции господ, поскольку наделены особой добродетелью, воспроизводимой наследственным путем. Дворянский статус теперь требовал не просто добросовестного исполнения функции воина, судьи или советника, но и соответствия особому моральному образцу; дворянин всегда находится на службе, даже когда пребывает в собственном поместье. Этот же тезис позволял обосновать замыкание дворянской страты. Дворянское преимущество из условного стало безусловным, социологически априорным.
Ярким примером того, как эти новаторские представления о социальной стратификации распространялись среди дворянства, может служить анонимный документ, озаглавленный «Проэкт о учреждении порядков, следующих к правосудию» (1767)[388].
Базовой идеей «Проэкта» было инкорпорирование вышедшего в отставку дворянства (не исключая даже и фельдмаршалов!) в систему земского управления. Выходящие в отставку с военной или гражданской службы дворяне являются естественным ресурсом для организации местного самоуправления. Предлагалось вести учет, «в которой губернии и провинции отставных дворян и всяких чинов живущих, и во время государственной надобности каковых чинов потребно, неискав их незнанию тотчас наряд учинить возможно»[389]. Автор неоднократно ссылался на «общую пользу» и особо отмечал, что отставной дворянин «яко сын отечеству должен общую пользу наблюдать и сохранять наивяще по чину своему».
381
ПСЗ-1. Т. 18, № 13387. С. 1021.
382
См. подробнее: Омельченко О. А. Императорское собрание 1763 года: (Комиссия о вольности дворянской): Ист. очерк. Документы. М., 2001.
383
Первый приступ в царствование Екатерины II к составлению высочайшей грамоты дворянству российскому. Сообщено А. Н. Куломзиным // Материалы для истории русского дворянства. СПб., 1885. Вып. 2. С. 36.
384
Первый приступ в царствование Екатерины II к составлению высочайшей грамоты дворянству российскому… С. 49–51.
385
Там же. С. 50–51.
386
Первый приступ в царствование Екатерины II к составлению высочайшей грамоты дворянству российскому… С. 50.
387
Так, Д. Филд отмечает, правда, применительно к первой половине XIX в.: «Говоря о “дворянстве”, современники обычно подразумевали владельцев крестьян, игнорируя правовые границы сословия» (Field D. The End of Serfdom: Nobility and Bureaucracy in Russia, 1855–1861. Cambridge, 1976. P. 10).
388
РГАДА. Ф. 1274 (Панины – Блудовы). Оп. 1. Д. 977 (Проэкт о учреждении порядков, следующих к правосудию).
389
Там же. Л. 2–2 об.