Страница 42 из 49
Конечно, в своей основе особый правовой статус вытекал из функционального назначения социальной группы: Татищев, например, перечисляет дворянские привилегии уже после функционального определения дворянства как воинов и судей, одновременно заключавшего в себе ссылку на особое значение этих функций («честнейший стан»). Концепция об исключительности дворянства предполагала не просто провозглашение военной и судейской функций главными в обществе и соответственно – дарующими привилегии, но и одновременное замыкание дворянства в единую корпорацию.
Функционалистский взгляд на социум утверждал существование набора страт, члены которых, во-первых, равны в добродетельном исполнении «должностей», а во-вторых, могут рассчитывать на воздаяние при усердном исполнении «должностей». В противовес этому утверждение особой позиции дворянства совершалось при помощи анализа социологических истоков добродетели; акцент делался теперь не столько на качество исполнения «должностей», сколько на условия, которые позволяли культивировать добродетель.
Как отмечает И. И. Федюкин, в 30-х гг. XVIII в. в России складывается «новый стиль управления, в котором повиновение не ожидалось по умолчанию, но являлось продуктом манипуляций “желаниями” подданного – стиль, который обеспечил теоретические основания для освобождения российского дворянства в 1762 г.»[375]. Ряд имперских администраторов (в том числе фельдмаршал Б.-Х. Миних) выдвигают предложения об изменении чинопроизводства, связанные с необходимостью «анкуражировать» дворян, находящихся на службе, и обеспечить выдвижение тех, кто имеет «склонность» к службе. Добросовестное выполнение «должностей» (по крайней мере, военной и судейской) теперь оказалось связано не только с добродетелью, но и с определенными социальными качествами, прежде всего – с честолюбием, поощряемым конкуренцией, и с природной «склонностью».
Несмотря на то, что в среде административно-придворной и интеллектуальной элиты Российской империи практически никогда не вызывал сомнения основополагающий тезис о том, что особый статус дворянства был условным (дворянский статус считался обусловленным службой дворян императору и общему благу), это не смогло остановить формирование в среде элит консенсуса в отношении априорного признания дворянской исключительности. Решающую роль в такой трансформации социального воображения сыграло возникновение представлений о том, что функции связаны с иерархией особых качеств. Это, в свою очередь, заставило пересмотреть подходы к наследованию, воспитанию и досугу.
Один из ключевых политических текстов второй половины XVIII в. – «Наказ» Екатерины II (1767) – в 15-й главе дает определение дворянства как «нарицания в чести, различающее от прочих тех, кои оным украшены». Однако такому определению предшествуют сугубо функционалистские характеристики земледельцев, которые «живут в селах и деревнях и обрабатывают землю», и мещан, «которые упражняются в ремеслах, в торговле, в художествах и науках». Из текста соответствующей главы «Наказа» видно, что и дворяне «упражняются» в военном деле и в правосудии; однако обе эти функции являются лишь средствами к получению отличия. Дворянство, таким образом, в большей степени привилегия, чем функция: «Как между людьми одни были добродетельнее других, а при том и заслугами отличались, то принято издревле отличить добродетельнейших и более других служащих людей, дав им сие нарицание в чести, и установлено, чтоб они пользовались разными преимуществами, основанными на сих выше сказанных начальных правилах»[376].
Получается, что мещане и земледельцы менее добродетельны, чем дворяне? Учитывая, что в другой главе «Наказа» торговля исключалась из числа занятий, пристойных дворянству, можно ли сказать, что занятие торговлей не способно привести человека к добродетели? Положительные ответы на эти вопросы предполагали использование иной, отличной от функционалистской, модели стратификации. В этой модели дворянский статус рассматривался как привилегия, даруемая наиболее добродетельным; на практике это означало, что место иерархии функций, где неравные по статусу страты одинаково добродетельно исполняют свои «должности» (земледелие, торговля, художества, война, суд, проповедь), занимает иерархия качеств, в которой добродетель представителей различных страт не является равной.
Дворянство в данном случае – это не просто результат усилий по исполнению военной или судейской «должности». Это результат социального и исторического процесса: когда-то в прошлом некоторые члены общества благодаря своей отменной добродетели приобрели особые привилегии (на основании того «анкуражирования» и поощрения конкуренции, о котором пишет И. И. Федюкин), после чего их дети оказались в лучшем положении благодаря наличию традиции чести и материальному статусу, избавлявшему от работы и дававшему возможность учиться. В таком случае исполнение высших «должностей» зависело не только от персонального тщания, но и от исходного уровня подготовки. Априорно он был выше у дворян – отсюда и замыкание дворянского сословия, и превращение дворянства из страты воинов и судей в страту профессиональных господ. Е. Н. Марасинова справедливо подчеркивает мотивационную составляющую правительственных актов XVIII в., оформлявших дворянские привилегии[377].
Однако такой подход конфликтовал с функционалистским взглядом на социальную стратификацию. Разве не всякий солдат жертвует своей жизнью за отечество? Оспаривая 6-ю статью «Проекта правам благородных» в Уложенной комиссии, депутат от Белгородского дворянства И. Выродов подчеркивал, что любая доблесть должна быть награждена: «Не всякий ли солдат, из каких бы он чинов ни был, имеет по природной своей склонности любовь к отечеству, такожде и не всякий ли солдат, по определении в службу, ревность к службе, послушание и верность к государю имеет, по присяжной своей должности, но и не равно ль всякий положенную службу свою несет с прочими во всех обстоятельствах, а во время военное о освобождении государя и государства от опасности угрожаемой не всякий ли солдат пролитием своей крови и жизнию защищает, и во время ж приращения государственнаго блага может ли кто сам собою что присовокупить, – не всем ли обществом оное прибавляется?»[378] В таком случае «не всякий ли солдат будет иметь право просить о дворянстве, хотя бы он и чина какого не имел, ибо он во всех предписанных, ведущих до дворянской степени вообще находился и все оныя исполнил». Правда, указывая на то, что есть много «разнаго звания людей», которые «пронырствами» поднимаются в «чины», Выродов предлагал ввести пятидесятилетний срок выслуги и тем самым фактически замкнуть дворянскую страту.
Эта дилемма – назовем ее «дилеммой солдата» – оказалась актуальной и в других контекстах. Так, в проповеди, произнесенной 26 ноября 1769 г. в дворцовой церкви и посвященной учреждению ордена Святого Георгия, Платон восхвалял российское «воинство», сравнивая между собой разные «состояния» людей: «Всяк другаго состояния человек имеет в производстве дела своего особливый для себя предмет, собственную корысть и пользу. Земледелец взирает на богатую жатву, которою он имеет наслаждаться домашними своими; художник ободряет себя довольною платою за работу свою; купец размышляет о прибытках, кои подадут жизни его довольное и спокойное содержание; судия получает подобающее награждение, не лишаясь, однако, жизни, без которой и все награждение ни к чему бы не послужило. Подлинно, во всех сих делах заключает и общая польза, но так, что соединяется притом и собственная каждаго»[379].
В отличие от всех этих членов общества, воину предстоит жертвовать жизнью, к чему его подвигает «не столько воображаемое награждение, сколь ревность к отечеству и общая польза». Особенно это верно по отношению к тем, «которых древность называла героями, то есть “полубогами” <…> которые опасностию жизней своих защитили жизни и самых тех, кои защищают наши жизни». Для того чтобы почтить этих героев из героев, и был мудростью Екатерины II учрежден орден Святого Георгия, «сильнейшее подкрепление охоты к высокой службе»[380].
375
Fedyukin I. «An Infinite Variety of Inclinations and Appetites». Genie and Governance in Post-Petrine Russia // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2010. Vol. 11. № 4. P. 761.
376
Наказ императрицы Екатерины II, данный комиссии о сочинении проекта нового Уложения. СПб., 1904. С. 106.
377
Марасинова Е. Н. Власть и личность: очерки русской истории XVIII в. М., 2008. С. 229–251.
378
Сб РИО. СПб., 1882. Т. 36.
379
Платон. Слово, говоренное при освящении знаков нового военного ордена святого Великомученика и Победоносца Георгия // Полн. собр. соч. Платона, митрополита Московского. Кн. 2. С. 292–293.
380
Там же. Платон отметил, что «воинство» «обещается сии знаки оставить своим детям в дражайшее наследие и в вечное имени Твоего прославление», тогда как статут ордена предписывал наследникам возвращать орденские знаки в Военную коллегию.