Страница 35 из 49
Тем не менее использование такого удобного сокращения не решало противоречия между представлениями о том, что должно существовать несколько регулярных – «государственных» – чинов, и реальным существованием нескольких десятков неупорядоченных «чинов». Соответственно, было вполне ожидаемо, что представители правящей элиты XVIII в. довольно активно приступили к поиску решения проблем социальной классификации, перенеся ее во второй половине XVIII в. на законодательный уровень.
1.3. Империя и ее «государственные чины»
Одна из первых попыток на законодательном уровне прямо поставить проблему о правовой фиксации универсальных социальных понятий была предпринята елизаветинской Уложенной комиссией[306] в начале 1760-х гг. В проекте третей книги Уложения была помещена первая глава «О разном состоянии подданных в Государстве». Она открывалась рассуждениями, что «все подданные в Государстве не могут быть одного состояния, природа их, заслуги, науки, промыслы и художества разделяют их на разныя государственныя чины, из которых каждый чин имеет особливое своему званию приличное преимущество и права, от которых благополучие ево единственно зависит». Итак, все население империи подлежало классификации с помощью понятия «государственный чин». При этом авторы проекта рассчитывали на самое широкое применение данного понятия. Они указывали, что «государственные чины разнствуют еще промежду собою и в разсуждении веры, полу, лет, рождения и разума и разделяются для того на православных и на иноверцов, на родителей и детей, на мужской и женской пол, на приспевших до совершеннаго возраста и на малолетных, на разумных и на дураков, и на законорожденных и незаконорожденных, а напоследок и на состоящих в вечном Нашем (российского монарха. – Авт.) подданстве и на приезжих всякаго чина вольных людей»[307]. Как следует из произведенной схемы классификации, люди, входившие в один большой – государственный – чин, могли также принадлежать нескольким другим большим – государственным – чинам. Например, подданный российского монарха православный совершеннолетний отец, бывший при этом законнорожденным и «разумным», должен был быть отнесен к семи большим чинам. При этом он мог быть дворянином, и это был бы восьмой чин – дворянство. Кроме того, бывшие частью большого чина могли быть и обладателями других, более мелких «чинов». Например, этот дворянин мог иметь чин тайного советника. Именно для того, чтобы отличить этот мелкий чин от большого, составителями проекта было использовано определение «государственный».
В соответствии с намеченными основаниями для группировки самых больших социальных групп – государственных чинов – в итоговом проекте третьей книги Уложения, завершенном во второй половине 1762 г., предлагалось распределить людей в империи по следующим категориям: 1) православные и иноверцы, а также раскольники; 2) родители и дети; 3) «малолетные»; 4) «дураки или с ума сшедшие и имеющие невоздержное житие»; 5) «незаконнорожденные, подкидыши и непомнящие родства»; 6) «приезжие из других государств». Как видно из данного перечня, в ряде случаев существование государственных чинов прямо не прописывалось (совершеннолетние, подданные…), а подразумевалось по факту противопоставления. Вопрос о взаимоотношении мужчин и женщин – седьмая категория – относился к каноническому праву, так что он не был рассмотрен в этом проекте.
Кроме того, в проект вошли главы «Каким людем собственных себе людей и крестьян крепить не позволено», «О власти дворянской и фабрикантов над людьми и крестьяны», «О беглых людех и крестьянех и их поимке», «О дворянах и их преимуществе», «Право купеческое», «О росписании купцов по гильдиям и о записывании разночинцов в купечество» и «О разобрании всех мастеровых и ремесленных людей по мастерствам и о росписании в цехи»[308]. Данные главы писались с применением корпоративной логики. Дворянство и купечество получали свои собственные преимущества и права, мастеровые и ремесленные люди подлежали распределению в цехи, которые, в свою очередь, также обладали определенными правами и элементами самоуправления. В то же время крестьяне оказывались представлены только как объект, над которым следовало осуществлять власть. Будучи объектом, хоть и обладающим наследственным правовым статусом, они не могли претендовать на то, чтобы обладать правами сами по себе, т. е. выступать как корпорация.
Таким образом, в данном проекте Уложения была предпринята попытка упорядочивания людей империи с помощью категории «государственный чин». Последний фактически означал предельно большую группу людей, объединяемых по отношению к значимому социальному основанию (пол, возраст…). Таковых оснований авторами было выделено не менее восьми. В связи с этим можно даже сказать, что такие «государственные чины» в определенной степени функционировали схожим образом с «людьми» Московского государства. При этом, конечно же, в отличие от Соборного уложения, здесь основания для выделения «чинов» прописывались эксплицитно, а не подразумевались имплицитно. Не в последнюю очередь это стало результатом усвоения правящей элитой элементов современной им европейской юриспруденции[309]. Важной новацией стало и то, что для одной из групп государственных чинов был использован принцип корпоративности. В результате довольно четко проступало деление групп с наследственным правовым статусом на обладавших субъектностью, т. е. бывших корпорациями, и не обладавших таковой, т. е. бывших объектами, находящимися во власти других. Что показательно, этот принцип не был выражен открыто, он скорее просматривался в логике наделения того или иного «государственного чина» преимуществами и правами. Можно сказать, что принцип корпоративности в своем укоренении несколько запаздывал по сравнению с принципом «регулярства».
Данный проект третьей книги Уложения был безусловной новацией по сравнению с Соборным уложением. В нем нашли отражение и «регулярство», и корпоративизм. Однако труды комиссии так и остались неутвержденными. Тем не менее и в представлениях правящей элиты, и в связанном с ними законодательстве эти принципы развивались. Прежде всего, работа над определением и закреплением обобщающих социальных понятий проходила в Уложенной комиссии 1767–1768 гг.[310]
Екатерининская Уложенная комиссия имела относительно сложную структуру. Все избранные депутаты составляли общее собрание. Затем общее собрание должно было выбрать членов в дирекционную комиссию. Последняя должна была предложить общему собранию провести выборы в частные комиссии, которые должны были работать над определенными частями законодательства. Первое заседание дирекционной комиссии состоялось 20 августа 1767 г. 27 августа ее член гр. З. Г. Чернышев подал записку, в которой предложил разделить работу на четыре части: «1-я глава. Правы, касающияся до каждаго жительствующаго. 2-я. О движимых и недвижимых имениях. 3-я. О суде. 4-я. Право криминальное». В то же время ее другие два члена – новгородский митрополит Димитрий и Д. В. Волков – предложили создать 6 и 5 частных комиссий соответственно[311]. При этом ни Волков, ни митрополит Димитрий, в отличие от Чернышева, не предусмотрели создания специальной комиссии для рассмотрения прав сословных групп.
28 августа комиссия продолжила работу. Д. В. Волков зачитал «краткое положение плана», который и был утвержден всеми членами. В основу этого плана было положено предложение З. Г. Чернышева. Согласно плану, должны были действовать три частные комиссии, их которых первая «содержит право каждого и всех по преимуществам, как-то: духовенства, дворянства, купечества и поселян». Как результат, было подготовлено определение дирекционной комиссии от 27 августа, которым в том числе было решено создать «частную коммиссию для разсмотрения Государственных чинов»[312].
306
См. о комиссии: Латкин В. Н. Законодательные комиссии в России в XVIII ст. СПб., 1887. Т. 1; Рубинштейн Н. Л. Уложенная комиссия 1754–1766 гг. и ее проект нового Уложения «О состоянии подданных вообще»: (К истории социальной политики 50-х – начала 60-х годов XVIII в.) // Ист. зап. М., 1951. Т. 38. С. 208–251; Польской С. В. «На разные чины разделяя свой народ…». Законодательное закрепление сословного статуса русского дворянства в середине XVIII века // Cahiers du Monde russe. 2010. Vol. 51, № 2–3. Р. 303–328; Киселев М. А. Проблема прав и обязанностей российского дворянства в Уложенной комиссии на рубеже 1750-х и 1760-х гг.: к истории Манифеста о вольности дворянской // Урал. ист. вестн. 2013. № 3 (40). С. 30–39.
307
РГАДА. Ф. 342. Оп. 1. Д. 63. Ч. 2. Л. 5–5 об.
308
НИА СПбИИ РАН. Ф. 36. Оп. 1. Д. 396. Л. 2–3 об.
309
См.: Бугров К. Д., Киселев М. А. Естественное право и добродетель…. С. 163–164, 176–178.
310
См. о комиссии: Омельченко О. А. «Законная монархия» Екатерины II: Просвещенный абсолютизм в России. М., 1993.
311
РГАДА. Ф. 342. Оп. 1. Д. 115. Ч. 2. Л. 7–7 об.
312
Там же. Л. 10 об.