Твари распада

С улыбкой вспоминаю, что мне тогда пришла в голову мысль о деньгах. Какой аналог денег ввести в оборот? Бумага не пойдёт, человечество слишком долго шло от блестяшек к бумажной имитации блестяшек, а для цифр на банковском счёте теперь просто нет технологий. Удивительные возможности – всё с нуля!

Тройка автоматчиков клином шла за майором, он что-то сказал им, и двое отделились, пропустили колонну выживших и пошли последними. Это были молодые парни, явно не контрактники, но успевшие кое-чему научиться за время короткой службы в войсках. На них была форма нового образца – цифра в зелёной гамме, но не было погонов. Офицеры приказали срезать их – видимо тоже хотели строить новое общество.

Меня поражало полное отсутствие правительственных сил. Вся мощь, вся информационная поддержка и технологии, дроны и вертолёты, спутники и прочее, что должно было уничтожать противника и защищать в случае полномасштабной войны, как будто испарилось. Да и защищать теперь было некого, кроме самих себя.

Я злился. Моя девочка шла, как будто меня не было! Я очень хотел напомнить ей о себе, что я тут, и она моя, но боялся даже взять её за руку. Это выжигало мозг. В какой-то момент даже мысль о Плане перестала греть мне душу, надо было вывести девочку на контакт, иначе эта неопределённость и дальше будет подтравливать моё настроение. Но мы шли колонной вдоль дорожной насыпи на вершине которой топорщились машины, по тропе, которую прокладывали майор и солдат, идущий вторым, так что отойти чуть в сторону, чтобы дать ей возможность поравняться со мной, значило не только рискнуть провалиться по колено в воду, но и привлечь лишнее внимание. Оно мне было ни к чему.

– Долго нам ещё идти, товарищ майор?! – раздался возглас сзади.

Это был какой-то неприметный человек, который всё время нашего обсуждения маршрута молчал. Слабое звено.

Коненков смолчал, ответил за него солдат, идущий вторым – видимо решивший, что он старший помощник.

– Сколько надо, столько и будем идти, – грубо сказал он.

Когда дорога и насыпь, на которой она располагалась, поворачивали, лес становился критически близок. Но это был не тот лес, куда многие выезжают на шашлыки по выходным и праздникам. В свете всего случившегося и без животных это столпотворение деревьев было как раскрытый склеп с колоннами, где обитают мёртвые.

Куда подевались животные?

Поначалу я думал об этом только как об угрозе быть заражённым каким-нибудь поганым голубем или крысой, но потом стал думать об отсутствии животных, как об отсутствии источника питания.

В животе сосало, как будто желудок пытался затянуть в себя трубку пищевода и растворить её, отправив полученный белок в мышцы. Голод стал вторым врагом после холода. Цивилизованный мир забыл этих древних врагов.

Сзади что-то громко чавкнуло и раздался звук, похожий на вздох возмущения. Я оглянулся и выгнул шею, чтобы увидеть, что творится в середине колонны. Упал один из членов группы: женщина с ребёнком. Ей говорили, чтобы она отдала его на руки кому-нибудь из мужчин, когда мы ещё только выдвигались, но она с каким-то отсутствующим лицом отказалась. Я не придавал особого значения этому кульку у неё в руках, но после падения обратил на него внимание. Не было детского покряхтывания, стонов и плача. Так что, либо этот ребёнок был уже мёртв, либо это новый спартанский царь Леонид, героически переносящий тяготы и невзгоды с младенчества.

Женщину подняли, что-то сказали ей, она мотнула головой – отказалась, что-то пролопотала. Мимо меня прошёл Юрий Александрович. Он остановился в середине колонны, что-то сказал – я опять не расслышал. Жанна тоже вступила в разговор – похоже, она что-то доказывала. «Хуй вам, а не ребёнок, – подумал я за эту несчастную мать – дети теперь наиценнейший ресурс.» Это будущее. Так было во все времена, а теперь нужно было беречь их изо всех сил, так, чтобы с их головы не падало ни одного волоска. Это жестоко, но, когда людей были миллиарды, гибель младенцев была лишь статистикой, потому что родятся сотни миллионов других – теперь всё поменялось. Родить и вырастить превратилось в подвиг в подлинном смысле этого слова.

В колонне раздался крик. Внутри у меня всё сжалось, захотелось ударить эту дуру. Ей пытались объяснить, что все пойдут быстрее, если она отдаст свой кулёк кому-нибудь, но женщина упорно отказывалась. Что-то высоко говорила Жанна. Не знаю на чьей стороне она была, но догадываюсь. Хорошая сердобольная девушка. Годный материал.

Наконец, все встроились в колонну, мы снова двинулись.

Темнело. Угроза замёрзнуть перестала быть угрозой и стала реальностью. Одежда людей, бредущих позади меня, не позволила бы им протянуть ночь в этой сырой холодной пустыне. Думаю, у майора были спички, но не было топора, чтобы нарубить годных для костра дров. Сырость вряд ли бы дала разжечь даже тонкие ветки.

Мы опять остановились. Точнее остановился майор, и я чуть не врезался в спину солдата, шедшего передо мной. Внутри шевельнулся тиран, который не терпел прямого проявления власти над собой, даже если это проявление было оправдано. Пожалуй, главное отличие политика от военного, из-за которого последних не подпускали к власти в развитых государствах – это чрезвычайная прямолинейность. Я пригладил себя, как кота, заставив думать, что я сам добровольно отдал себя под командование этого человека. В конце концов, выжить с ним шансов было больше.

– Поднимаемся наверх, дальше идём по шоссе.

– А чего мы раньше не поднялись и как бараны шлёпали по этим лужам? – раздался гнусавый голос парня в спортивном костюме.

– Кхм.

Я понял, что майор кашлял так, когда испытывал неловкость или желание кого-то грубо заткнуть, но воспитание не позволяло. Он воспринимал такие выпады как эксцессы, не имеющие право на существование, так что слова «заткнись, сука, ты чо, охуел» заменял на скромный кашель.

Он взял себя в руки и внешне спокойным голосом, в котором, однако, слышалось клокотание ярости, сказал, как дурачку.

– Раньше было светлее, нас мог заметить кто угодно. Сейчас мы можем подняться и дождаться полной темноты в машинах. Если они заведутся, включим печки и обогреемся.

По колонне прошла волна воодушевления. Всем, и мне в том числе, хотелось скорее оказаться внутри салона. Никто даже не вспомнил о покойниках внутри. Это было как соревнование аборигенов, устроенное колонистам на потеху, где призом служило изобретение цивилизованного общества: все потеряли головы и ломились вверх по склону сквозь траву и невидимые в темноте лужи, желая поскорее занять тёплое место. Пока остальные скатывались обратно и мазались в грязи, майор Коненков и пара солдат размотали верёвку и привязали её к пистолету. Майор, что-то говоря, показал на колесо грузовика, свисающее с дороги – водитель, видимо выкрутил руль за секунду до смерти. Он раскрутил верёвку с пистолетом, и бросил её вверх. Верёвка, как заговорённая, влетела в промежуток между колесом и кабиной грузовика, майор потянул вниз и на себя, верёвка чуть подалась, а потом застряла. Импровизированный крюк за что-то зацепился.

Вверх полез самый щуплый из троих пацанов в форме. Он старался идти самостоятельно, не сильно натягивая верёвку, но один раз поскользнулся и поехал бы вниз, если бы не ухватился за неё. Майор крикнул ему снизу, что она держится крепко, так что лучше идти как скалолаз: постоянно пропуская верёвку назад, чем ещё раз упасть и вырвать её из гнезда. Парень помедлил, прикидывая как лучше держаться, а потом пошёл.

Наверху он показал большой палец вверх и устало улыбнулся. Затем залез под грузовик и долго возился там. Остальные уже оставили попытки забраться – только самые тупые, в том числе парень в спортивке, всё ещё карабкались.

Минут через пять, которые, когда ты переступаешь с ноги на ногу, словно хочешь отлить, кажутся невыносимо долгими, я услышал звон металла. Пистолет был наконец-то отвязан, потом, спустя ещё пару минут, верёвка задёргалась и улеглась. Парень вылез и крикнул «всё готово».