Страница 18 из 37
Как индоевропеистика пришла к сотрудничеству с археологией и какие археологические вехи внесла в свой путеводитель по доистории, описано у В. Порцига:
Поскольку индоевропейцы проявили необычайно большую способность насаждать свой язык при столкновении с другими народами, исследователи были склонны считать их носителями одной из культур эпохи неолита, которые проявили такую же способность к распространению своей культуры. Некоторые исследователи имели при этом в виду ту культуру, характерной приметой которой является боевой топор. В одной части соответствующей области этой примете сопутствует украшение сосудов, известное под названием «шнуровой керамики» [Порциг 1964: 78]19.
В III–II тыс. до н. э. культуры ВТ и ШК распространились на обширной территории от Эльбы до верхней Волги, захватывая юго-восток Прибалтики, юго-запад Финляндии, Дании и Швеции. В то же время Северная и Северо-Восточная Европа представляет различные варианты лесных культур, носителями которых были охотничье-рыболовные племена мезолита и раннего неолита. Значительная часть лесных культур в эпоху неолита представлена культурой ЯГК, которую все без исключения исследователи соотносят с финно-угорским этнолингвистическим миром. Что же касается культуры БТ, то здесь известны самые разнообразные мнения. В значительной мере это обусловлено разнообразием вариантов данной культуры, включающей, по Г. Чайлду, 1) степную причерноморскую культуру, 2) фатьяновскую культуру, 3) культуру одиночных погребений в Ютландии, 4) саксо-тюрингскую культуру ШK, 5) культуру ШK Галиции и Восточной Пруссии, 6) шведско-финскую культуру ладьевидных БТ (см.: [Чайлд 1952: 208; Брюсов, Зимина 1966: 11]). Исследование «индоевропейских находок» в Скандинавии, Дании и Прибалтике показало, что они не являются здесь автохтонными. «Культура ладьевидных топоров не могла принадлежать финно-уграм», – заключает Л. Ю. Янитс, полагая, что ее носителями были ранние балтийские племена [Янитс 1959: 356]. В пользу этого предположения может говорить также и тот факт, что памятниками культуры БТ (ладьевидных) на территории лесных культур севера европейской части СССР являются преимущественно могильники, костяки в которых обнаруживают антропологическое отличие от останков, находимых на некоторых поселениях культуры ЯГК [Там же: 345]. Аналогичным образом, как ШК, так и тип БТ, характеризующие культуру Вирринга (Ютландия), которая предшествует культуре одиночных погребений, также заметно отличаются от среднеевропейского типа. Это обстоятельство позволило определить данную культуру в указанных районах как приносную и, таким образом, исключить север Европы из проблемы индоевропейской прародины.
Но и остающаяся территория все-таки очень велика, чтобы удовлетворить искателей арийской колыбели. Так возникает теория о саксо-тюрингском происхождении культуры ШК и о пресловутых походах индогерманцев nach Osten, воспетых школой Г. Коссины. Несмотря на аргументированную критику, которой была подвергнута эта теория, А. Хейслер недавно вновь вернулся к обоснованию «десятого похода», донесшего среднегерманскую культуру до Урала; целью автора было доказать ее влияние на ямно-катакомбную и фатьяновскую культуры [Нäuslеr 1963]. Однако, как показывает А. Я. Брюсов, такая попытка заранее обречена на неудачу; А. Хейслер ничего не говорит о типичных для среднегерманской культуры ШK каменных сверленых фасетированных топорах и особого типа ША, которых нет на территории СССР [Брюсов 1965: 47–48]. Что же касается некоторого сходства сосудов культуры ША и сосудов волынской культуры МС, то следует учитывать, что различия в орнаменте, признаваемом археологами наиболее стойкой и характерной приметой определенной культуры, не позволяют говорить об их тождестве или принадлежности одной к другой в качестве локального варианта [Брюсов 1952: 224–226]. В настоящее время подавляющее большинство археологов пришли к заключению, что родину индоевропейцев следует искать не в средней, а в восточной Европе, в южно-русских степях и в долине Днепра. Отсюда они расселялись в северном и западном направлениях, в результате чего возникла фатьяновская культура и «индоевропейские» культуры Скандинавии; большинство последних растворилось в массе финно-угорского населения, но те, которые проникли через Швецию в северную и среднюю Европу, сохранились, хотя и в сильно измененном виде (см.: [Брюсов 1965: 54–55; Чайлд 1952: 229, 254]. С собственно фатьяновским периодом связывает А. Я. Брюсов появление ладьевидных БТ [Брюсов, Зимина 1966: 25].
Таким образом, следуя данной гипотезе, мы должны признать ямно-катакомбную и полтавкинскую культуры индоевропейскими. Близость среднеднепровской и ямной культур позволяет отнести первую также к индоевропейскому типу. Для среднеднепровской культуры характерны клиновидные топоры, и лишь в поздний период появляются ладьевидные; керамический орнамент шнуровой. Исследование этой культуры привело И. И. Артеменко к гипотезе о сложении среднеевропейских культур ШК (а также Прибалтики и Скандинавии) на основе среднеднепровской, волынской и фатьяновской [Артеменко 1963: 14]. С среднеднепровской культурой в свою очередь сближается абашевская культура (Татарская и Марийская АССР); Б. В. Горнунг соотносит ее с пратохарами, исконной родиной которых он считает среднеднепровские поселения [Горнунг 1963: 87–89]. Но здесь возникает противоречие с «критерием БТ»: в памятниках абашевской культуры не обнаружено этого замечательного орудия, как нет его и в древнеямной культуре, – следовательно, абашевцы не входят в этнический круг носителей БТ, каковыми являются подлинные индоевропейцы. По мнению О. Н. Евтюховой, полемизирующей с Б. В. Горнунгом, абашевская культура и среднеднепровская культура – обе ямного происхождения, но с различными судьбами: среднеднепровская оказалась индоевропеизированной, т. е. вошла в группу культур БТ, а абашевская сохранила древнеямные (доиндоевропейские?) черты [Евтюхова 1966: 30–31]. Сменившая же в Северном Причерноморье ямно-катакомбную культуру срубная культура уже прямо связывается с племенами скифов, вытеснивших киммерийцев, которые создали поздний тип катакомбной культуры20. Характерным признаком степных культур является посыпание могил красной краской и трупоположение, что свойственно и среднеднепровской культуре (в последней главным образом при курганных захоронениях, при грунтовых же часта кремация, редко встречающаяся в катакомбной культуре, где ее разновидностью можно, по-видимому, считать трупорасчленение). Все эти признаки следует, очевидно, также отнести к числу дистинктивных археологических примет индоевропейцев.
Но помимо перечисленных культур на территории восточной и средней Европы имеются культура МС, культура ША и ТК. Относительно первых двух у археологов как будто не было сомнения в их индоевропейской принадлежности. Эта мысль высказана и Ф. Шпехтом, указывающим на тесные связи между носителями культуры МС и культуры ШК (имеется в виду среднегерманская разновидность): «значительное распространение культуры мегалитических сооружений, совпадение ее с культурой шнуровой керамики и совместное владение землями, где, как доказано, жили индогерманцы, предостерегает также от предположения, что культура мегалитических сооружений не была собственно индоевропейской» [Sресht 1947: 4]. В связи с культурой ШA в археологии существуют, правда, различные мнения, но они касаются лишь проблемы возникновения и хронологизации ее в сравнении с культурами БТ и ШК, а не проблемы индоевропейской идентификации. Согласно точке зрения М. Гимбутас, культура ША знаменует более ранние движения ямных племен, развивших позже культуры БТ и ШК [Gimbutas 1956: 152 ff.]; известны и другие мнения, обзор которых можно найти в книге Б. В. Горнунга [Горнунг 1963: 54 и сл.; Брюсов, Зимина 1966: 11–12]. Сам Б. В. Горнунг считает носителей культуры ША, наряду с носителями ТК и культур БТ и ШК, ответственными за создание праславянской этнолингвистической общности [Горнунг 1963: 79, 87]; относительно трипольцев эту точку зрения высказывал еще В. В. Хвойко. Но ТК резко выделяется среди соседних с ней культур по характеру керамики, орнаментированной росписью с элементами нотного орнамента. Эта особенность сближает ее с дунайскими культурами, и долгое время была весьма популярна гипотеза Г. Чайлда о зарождении ТК в дунайской I культуре [Чайлд 1952: 206], относящейся к группе культур ЛЛK. Однако в последнее время в работах советских археологов ТК рассматривается не как генетически, а лишь хронологически связанная с культурами дунайского бассейна, чем и объясняется некоторое сходство в архитектуре жилищ, в орудиях труда и в фигурах орнамента; несмотря же на эти сходства, ТК, происходящая из южнобугской культуры, остается четко отграниченной как от культур ЛЛK (южные соседи), так и от культур ЯГК (северные соседи) (см.: [Черныш 1962: 82–85; Пасек, Черныш 1963: 38–39; Пасек 1964]). Но как бы мы ни расценивали соотношение ТК и дунайских культур, нельзя избежать вопроса о РК и ЛЛK: считать ли их индоевропейскими археологическими приметами? Если, например, отказать РК в индоевропейской принадлежности, то из рассмотрения выпадает огромный район Подунавья, Балкан, Малой Азии и Средней Азии. С другой стороны, РК характерна и египетским памятникам, и культурам Междуречья и обнаруживается даже в Китае. Следовательно, сама по себе она не может считаться признаком индоевропейской археологической культуры и должна предполагать наличие некоторых других признаков. Но тогда и ШК теряет свое значение как универсальный признак индоевропеизма.
19
В дальнейшем будем пользоваться сокращенными обозначениями археологических культур: БТ – боевой топор, ШК – шнуровая керамика, ЛЛK – линейно-ленточная керамика, РК – расписная керамика, ЯГК – ямочно-гребенчатая керамика, ША – шаровидные амфоры, МС – мегалитические сооружения, ТК – трипольская культура.
20
См.: [Попова 1955: 177]; А. Я. Брюсов связывает с срубной культурой киммерийцев, предками которых являются носители полтавкинской культуры [Брюсов 1965: 55]. В последнее время и такой крупный иранист, как В. И. Абаев, приходит к выводу об автохтонности иранцев в Северном и Восточном Причерноморье, но заключение его строится не на археологических, а на лингвистических и мифологических разысканиях [Абаев 1965: 122, 125].