Обратная сторона

========== Глава 1. Моё ==========

— Застряла в лобной кости. Повезло.

Пуля грохает в металлический лоток, внушительная фигура Ангельской Пыли покидает поле зрения. Яркий люминесцент причиняет глазам ноль дискомфорта — все рецепторы давно выжжены к херам, а в осколок зеркала на него смотрит кровавая, ухмыляющаяся рожа. Чтобы достать пущенную Уилсоном пулю, Кристин особо не заморачивалась, просверлила дыру прямо посередине лба. Голова должна разламываться к чертям от боли после такого изуверского вмешательства, однако ему заведомо похрен. Пора бы перестать удивляться.

― Будешь его искать? ― она сгребает с ручищ окровавленный латекс и бросает рванину в лоток к пуле. Перчатки надела, и на том спасибо.

Он может лишь представлять, какая адская лекарственная вонь стоит посреди этого замшелого кабинета, кажется, дантиста, китайского эмигранта без лицензии, которого его помощница скинула с лестницы без лишних слов. Даже в его бывшей, разрушенной Дэдпулом лаборатории санитарные нормы были в разы выше.

― Для начала надо понять, как его убить, — огрызается Аякс, резво поднимаясь с каталки. Его ровно на секунду ведёт вправо, траектория шагов выходит рваной, а внутри переворачивается пустота, двигается к самому горлу, растягивает трубку гортани, словно теннисный мяч.

— Угу, — мыкает Кристин, закусывает очередную спичку, хмуро провожая взглядом его полупьяную походку. ― Отлежаться бы тебе.

— Ага, — в тон ей отвечает Аякс, захлопывает за собой хлипкую жестяную дверь, которую Ангельская Пыль погнула в нескольких местах, как фольгу от шоколада. Периодами она его бесит, эмоциональный диапазон у неё, как у табуретки ― проще со стеной беседовать. Хотя её молчаливое сотрудничество его вполне устраивает. Гораздо хуже, когда под кожу лезут.

Улица вязнет в глухом ночном болоте, редкие прохожие его беспокоят мало, говоря по правде, ему на них вообще начхать — даже в полуаморфном состоянии среднестатистический бомж, вихляющийся под ногами, для него не проблема. Проблемой сейчас мог бы стать Уилсон и его незакрывающийся хавальник, но для него Фрэнсис мертвее мёртвых, и это ему пока на руку. Прийти в себя, вывернуть этого мудозвона наизнанку и посмотреть, как он будет регенерировать обратно — цель номер один после всего, что эта сволочь вытворила. Однако беда одна не приходит, с этим фактом не поспоришь, но то, что беда придёт, откуда её совсем не ждали, Аякс предугадать не мог.

Кто-то цепко хватает его под локоть, перед глазами вспыхивает белый, а остатки кислорода выбивает из лёгких, как от удара под дых. Он оседает коленками в мокрый, разбитый тротуар, чьей-то навязанной волей утопая в воспоминаниях о тех днях, когда он до скрипа зубной эмали возненавидел своё настоящее имя.

Ella Fitzgerald - Hey Jude [The Beatles]

Давно забытые ощущения хлыщут электрическим током по фантомным нервам, заставляя сгибаться пополам от иллюзорной боли, проваливаться дальше, глубже в чёрную, болотистую пустоту. Запах озона, который секунду назад мучил несуществующие рецепторы, сменяется вонью канализации и уже дня четыре как не выброшенного мусора, гниющего в дюйме от его лица.

― Фрэ-э-энси-и-и-ис!

Ему нет и семи, он легко умещается в ящике под раковиной, где единственная уцелевшая петля скрипит и болтается на честном слове. В дальней комнате хрипят динамики старого магнитофона, проигрывая задорный до блевоты «Битлз», по жестяному днищу раковины бьют капли из подтекающего крана, а кажется, что прямо по макушке. Мать уже час в закономерной после двух бутылок отключке, и отчим уже знает, как будет развлекаться дальше.

― Фрэ-э-энси-и-и-ис! Выходи, засранец. Я всё равно тебя найду-у-у!

Он слышит его шоркающие шаги, слышит, как звенит пряжка ремня, ударяясь об дверные косяки, как от него за милю несёт алкоголем, дешевыми сигаретами и потом, как от пса. Фрэнсис плотнее вжимается тощей спиной в стенку, лёгкие скручиваются от страха в крохотные комочки, сердце грохочет по стенкам грудной клетки так сильно, что, кажется, его легко отыскать по звуку. Неяркая полоска света, пробивающаяся в его хлипкое укрытие, пропадает, перекрытая нависшей над раковиной фигурой его мучителя, и тишина становиться настолько громогласной, что он затыкает ладонями уши, закрывает глаза, со всей силы сжимая веки, будто это поможет ему исчезнуть, как в старой детской пряталке. Секунда, и фанерная, замызганная отходами дверка распахивается настежь, в тёмный угол врывается ржавый, беспощадный свет, заставляя его, ребёнка, визжать от беспомощности и страха.

Аякс почти не соображает, что кричит уже не мальчишка из далёких воспоминаний, а он сам, ужом корчась на асфальте, когда видение вдруг резко отпускает его, как отпускает его и чуждое прикосновение. Прошло каких-то пару мгновений, а он словно пережил заново несколько грёбаных часов того времени, когда он ещё мог чувствовать, и которые давно похоронил в самых глубоких слоях памяти. Такое, насколько ему было известно, мог сделать только один мутант.

― Я думал, ты померла, ― он усмехается, приваливаясь спиной к кирпичной стенке. Взгляд застывает на уровне чужих острых коленок, обтянутых рваной джинсой. Смотреть ей в лицо он не желал, знал прекрасно, кто перед ним, хотя это всё ещё слишком похоже на бред. Ещё до того, как в его жизни появилось это адское чудовище с небесным именем Ангельская Пыль, угрюмо-молчаливая как кусок арматуры, у него была та, которая Имя заслужить не успела. — А ещё я думал, что тебе для этого нужна обнажённая кожа.

― Я много училась. ― Коленки теперь на безопасном расстоянии, она на противоположной стороне узкой улочки, подпирает такую же замученную плесенью кирпичную стенку. Её смутный силуэт теперь виден в полный рост, лицо скрывает чернильная тень от козырька запасного выхода какой-то захудалой лавки, но голос слишком отчётливо свидетельствует о том, что перед ним именно та, о которой он думает. ― А ты слишком живой для того, кто недавно получил пулю в башку.

― Ну-у, меня не так-то просто убить, — привычный кривой оскал наползает на лицо защитной реакцией, хреново скрывая нарастающую нервозность. А нервничать он охуеть как не любил.

― Однако мистер Уилсон об этом не знал.

― Уилсон — непростительная ошибка.

― Как и я. Это уже второй твой промах, Фрэнсис. Теряешь хватку, ― даже издалека, даже в наползающих, дождливых сумерках она замечает, как плотно смыкаются его челюсти и как нарочито расслабленное выражение его лица сменяется на вытесанную из камня маску. Его настоящее имя знали не многие, и ни один из них не рискнул хоть раз в жизни произнести его вслух, кроме этого выблядка Уилсона. И кроме неё.

— Следила за мной?

― Наблюдала.

— Чего тебе нужно? Мстить пришла? — Для Аякса разговор давно потерял нить смысла, да и какой смысл в беседе с той, чей труп давно должны были сожрать речные рыбы? Выуживание информации дипломатическими клещами он не любил тоже, предпочитая пару раз приложить несговорчивого собеседника мордой об стол, а до этой собеседницы ещё надо дотянуться сквозь штормящее озеро из крови и мозгов, отчаянно бьющихся по черепной коробке.

― Всё понять хочу, отчего ж ты такая тварь, Фрэнсис?

― Еще раз назовёшь меня так…

В три широких шага расстояние между ними сокращается до критического минимума, под чернильной тенью козырька две фигуры сливаются в одно бесформенное пятно, Аякс хватает её за шею, в привычном жесте поднимая лёгкое тело над брусчаткой, сдавливая ладонью хрупкую шею до первых признаков удушья. Ярость застит глаза, её лицо, до изумления живое, знакомое до почти ощутимой, фантомной боли под рёбрами, расплывается перед глазами бесформенной, радужной мазнёй бензина из вчерашней лужи. Он так зол и взбудоражен этим невозможным воскрешением из мёртвых, что не замечает, как её руки легко касаются его плеч, безвозвратно погружая их обоих на самое дно гниющего болота их общего прошлого.

The Korgis - The everybody’s got to learn sometime (‘80)

― Что это за хрень? — Фрэнсис захлопывает папку и весьма скептично оглядывает разлапистый ярко-розовый цветок, который Рэйн водрузила ему на рабочий стол.