Kill and Run

Кэтрин (имя это теперь уже не следовало произносить вслух) осела в городке Браунсвилль, спустя полгода бесконечных переездов, на границе с Мексикой, недалеко от берегов Рио-Гранде, по соседству с нелегалами, оружейным салоном и наркотой, которую продавали прямо на улице. Она обналичила тайные счета, купила дешевую квартиру, где горячая вода заканчивалась с заходом солнца, научилась обращаться с оружием и вложилась в ближайший спортзал. Хозяин зала задавать лишних вопросов не стал, обрадованный нежданному инвестору в его бизнес, который развивался ни шатко, ни валко. Карлос предлагал ей открыть ещё и бар, мол, в нашем районе больше пьют, чем качаются, но что Кэт ответила, что от алкоголя ей следует держаться подальше.

— Потрепала тебя жизнь, Эми, — подытожил Карлос за очередной чашкой кофе очередным вечером, когда он своим добрым участием и живым интересом выспросил у Кэтрин историю её жизни, конечно, не настоящую. История, полная киношных клише и стандартных штампов — семьи нет, сожитель бил, пил, сел, и она тем временем сбежала подальше от тяжкой жизни, получив нежданное наследство от тётушки. Агенты ФБР, придумавшие тысячи подобных историй, похожих одна на другую, критики не принимали, свою новую биографию обязали выучить назубок и от контекста не отходить, несмотря на очевидную её натянутость и нелепость.

— Да уж, — сложно не согласиться. За стеклянной перегородкой слышались лязг металла, глухой звук ударов, крики и матюгание. Хорошо проплаченая, грамотная рекламная компания приносила свои плоды — зал был полон, как никогда, хозяин зала инвесторше был благодарен по гроб жизни, заинтересован в длительных партнерских отношениях, а со временем стал смотреть на неё иначе.

— Я тебя не тороплю, но ты знаешь, я рядом, если нужен. — Святой Карлос, большой, молодой и добрый, старательно учил её простейшим методам самообороны, густо краснея, когда они неловко соприкасались разгорячёнными от спарринга телами, смиренно держался во фрэндзоне, пока она «отходила от прошлых кошмарных отношений». Кэтрин была ему благодарна за это.

Надвинув на лицо непроницаемые тёмные очки, Пирс пересекла раскалённую полуднем улицу, чтобы запереться на все замки дома, замёрзнуть после нестерпимой жары под потоками кондиционируемого воздуха и написать ещё пару страниц депрессивного бреда, потому что иначе никак…

На улице жарко, как в аду, против тлеющих углей где-то в середине грудной клетки. Повышенная влажность стекает струйкой пота меж острых лопаток, а асфальт плавится под подошвами сандалий. Пожалуй, Шерон права, почему бы не начать жить заново, спрятавшись за чужой широкой спиной от призраков прошлого?

Жарко, как в аду. Если бы у Брока был выбор, он предпочёл бы никогда больше не открывать глаза…

========== Глава XXI ==========

Жарко, как в аду. Прижатый бетонными плитами, с кишками арматуры в опасной близости от лица, чудом схоронившийся в маленьком кусочке пространства ― долбанное везение или сраное западло, Рамлоу так и не разобрался. Жар плавил кости сквозь тлеющую плоть, сквозь сладкий запах крови и цементной пыли, сквозь гул и скрежет металла в черепной коробке. Если бы у Брока был выбор, он предпочёл бы никогда больше не открывать глаза.

Каждое движение отзывалось горючей болью, хотелось выть в голос, но кислород проходил в глотку, словно огненный воздух через мехи, сгорал, не добравшись до лёгких. Яркий флюорисцент рвался к глазам сквозь три слоя бинта, и как он вообще он не потерял зрение после всего? Чёртова, мать её, сила духа, яростная злоба, жажда мщения и морфий (жалостливая медсестричка частенько подкручивала вентиль) закаляли в нём жалкое подобие жизни — ни встать, ни сесть, ни закурить. Если Рамлоу и думал о смерти, то надеялся он на быструю, на задании, в бою, чтобы сразу, а не подыхать беспомощным инвалидом, под участливым взглядом сиделки, с уткой под больничной койкой, мерзким самому себе. В тот вечер, когда он сжимал кулаки до бледной сукровицы на алой, едва затянутой коже, в намерении вырвать из себя тонкие кишки проводов, за ним пришли…

Память услужливо подбрасывала обрывки незнакомого голоса. Немец представился кратко и пафосно бароном Земо. Новый глава вещал, что Рамлоу не пленник, а почётный гость, доказавший свою преданность, а верных идеалам «Гидра» не бросает в беде. Многое Рамлоу уже слышал и слышал не раз, как под копирку, но его это мало смущало. Если он и думал соскочить, пока с него шматами сползала обожжённая кожа, уступая место язвенным, скрученным буграм и нарывам, то фото фасада школы, где учились его дети, не оставило никаких сомнений. От него же Брок узнал, что пролежал в госпитале четыре месяца, два из которых провёл в коме, под охраной целого взвода. Здесь же за считанные дни он поднялся с постели, ощутил в мышцах былую силу, а ещё через неделю приступил к тренировкам. Брок всё же получил повышение, но не так, как себе это представлял…

Несколько инъекций, пара обмороков под стеклянными взорами лаборантов, Рамлоу не обольщался, понимая, что становится новым оружием «Гидры», взамен легендарному Зимнему Солдату, которому, по словам техников, бегать по воле осталось совсем не долго. Регенерация шла опережающим темпами, новая кожа причудливо срасталась с палёной плотью, Рамлоу намеренно избегал зеркальных поверхностей и пристреливался к спецснаряжению, которого никогда в жизни не видел, а верные ребята из бывшего «Удара» возвращались под знамёна своего командира, так же виртуозно вынутые из тюремных клеток, как и он сам из под носа больничной охраны.

Все возможные уровни допуска снова были при нём, Брок заперся в бункере базы, надеясь найти ответы на вопросы, которые мучили его в кошмарах, во сне и наяву, когда боль стихала под дозами наркотика и отупляющего бездействия. Холодные отсветы экрана блуждали по изувеченному ожогами лицу, пока тот не погас под застывшими над сенсором пальцами, являя Рамлоу его же отражение, пугающее, помноженное на жажду мести и яростную ненависть. По всем базам Кэтрин Пирс числилась погибшей, а семья давно его оплакала, он безвозвратно понял, что теперь, наконец, его личные цели полностью совпадают с целями организации.

========== Глава XXII ==========

С самого утра на улице звенели гитары, разбавленные щекочущими отзвуками банджо и перкуссий, играла самба и бачата под громкие окрики уличных торговцев и соседский крикливый галдёж. Вся мексиканская диаспора готовилась праздновать Синко де Майо*, и Кэтрин исключением не стала, как бы ни отпиралась ― Карлос настойчиво звал её отметить праздник в кругу его семьи.

Кэтрин не запирала на ночь окон, но пистолет держала на полу под кроватью больше по привычке, чем по необходимости. Страх преследования возвращался к ней, когда вдруг, посреди наполненных звуками и голосами улиц, её прошибал холодный пот. Это меньшее из зол, которыми её наградили расшатанные к чертям нервы.

Рассеянная пыль в лучах утреннего солнца ложилась полосами на простой дощатый пол, тоскливая, рассветная безмятежность укрывала зияющую пустоту в душе своей невесомостью, Кэтрин хваталась за любую деятельность, всё чаще пропадала в зале Савалы, разбирая отчетность и наблюдая за тренировками, лишь бы не возвращаться мыслями назад. Рамлоу она похоронила в день своего освобождения, без надежды, что он выкарабкается, да даже если так, какой в этом толк? Кэтрин никогда его больше не увидит, как не увидит никого, кто знал её под другим именем. Его тень воскресала в её тревожных снах, где он глядел на неё холодно и зло, с каждым днем тень становилась бледнее, растворяясь в предрассветной мгле, как сигаретная дымка. Мир слишком резко разломился надвое, соратники стали противниками, друзья ― предателями, близкие и любимые заплутали в тумане лжи, корнями вплетённой в умы и души, всё сильнее отдаляясь друг от друга. Она предпочитала не думать, что сказала бы отцу и Рамлоу, если бы они остались живы, что бы почувствовала, увидев их…

Кэтрин достала цветастое платье, купленное вчера на блошином рынке. Чёрное и красное в жёлтые цветы, ничего безвкуснее, кажется, в жизни не надевала, но выбирать здесь было не из чего. К порядкам простой, пригородной жизни она с трудом привыкала. После трёх лестничных пролётов Кэтрин нырнула в предпраздничное буйство цветов. Соломенные сомбреро, красные цветы в волосах плотных загорелых мексиканок, зелёные воздушные шары и флаги, объятые запахами чили, сальсы, кипящего масла и текилы. До спортзала топать было всего полтора квартала, Пирс миновала их минут за сорок прогулочным шагом, задержавшись лишь у кофейни. Марта, пожилая официантка, кивнула ей с того конца зала, мол, сейчас принесу как обычно, Кэтрин полезла за мелочью в карман.